Ричард Докинз - Бог как иллюзия Страница 49

Я ещё не проводил такого эксперимента (но хотел бы), однако думаю, что довольно уверенно могу предсказать его результат. Полагаю, что не всем 20 группам удастся передать навык до десятого члена без изменений, хотя многие этого добьются. Скорее всего, в некоторых группах обнаружатся ошибки; возможно, какой-нибудь рассеянный индивидуум забудет важную деталь процедуры, и все последующие члены группы, естественно, уже не смогут её воспроизвести. Возможно, группа 4 дойдёт только до стадии «катамарана», не дальше. Возможно, восьмой член 13-й группы сложит «мутантный» вариант — что-то среднее между «коробочкой с двумя крышками» и «рамкой», и оставшиеся члены его группы повторят эту мутацию.

Что касается групп, которым удалось успешно передать навык до десятого поколения, могу предсказать ещё следующее. Выстроив джонки по порядку «поколений», мы не обнаружим систематического ухудшения качества с увеличением номера поколения. Но если бы мы проводили эксперимент, аналогичный во всех отношениях, кроме передаваемого навыка — на сей раз это было бы не оригами, а рисунок джонки, — то налицо оказалось бы явное ухудшение точности результата в 10-м поколении по сравнению с 1-м.

В варианте эксперимента с рисунком все рисунки 10-го поколения будут иметь определённое сходство с рисунками 1-го. Но в каждой группе с каждым последующим поколением в разной степени, но неизбежно сходство будет слабеть. В варианте оригами, напротив, ошибки будут либо иметься, либо нет — так называемые дискретные мутации. Либо команда не сделает ошибки, и джонка 10-го поколения будет в среднем не лучше и не хуже джонки 5-го или 1-го поколения; либо в одном из поколений произойдёт мутация, и все попытки последующих поколений окажутся неудачными, в лучшем случае — точным повторением мутации.

В чём заключается основное различие между двумя вышеописанными навыками? Навык оригами состоит из ряда отдельных действий, каждое из которых само по себе несложно. Большую их часть легко описать командами типа «согните края к центру». Какой-то член группы, возможно, выполнит команду неаккуратно, однако следующий за ним участник поймёт суть того, что тот пытался сделать. Инструкции оригами являются «самоупорядочиваемыми». Именно это свойство делает их дискретными. Это аналогично тому, как намерение плотника забить гвоздь по шляпку понятно ученику вне зависимости от количества нанесённых мастером ударов. Либо ты выполняешь шаг оригами правильно, либо нет. Навык рисования, с другой стороны, является «аналоговым». Любой может попытаться, но одним удастся скопировать оригинал лучше, другим хуже, и никто не сделает абсолютно точную копию. Точность копирования также зависит от затраченных на работу времени и усилий, а это — постоянно варьирующие переменные. Помимо этого, некоторым членам групп захочется не просто скопировать, а слегка подправить и «улучшить» предыдущую модель.

Слова — по крайней мере, когда их понимают, — такие же «самоупорядочиваемые» единицы, как и шаги оригами. В настоящей игре в «испорченный телефон» первому ребёнку рассказывают историю или говорят фразу и просят повторить услышанное следующему малышу и так далее. Если длина фразы не превышает семи слов, а язык является родным для всех участников, вероятность передачи в неискажённом виде через 10 человек становится довольно высокой. Если же фраза произносится на незнакомом иностранном языке и детям приходится копировать звучание, а не составляющие её слова, смысл неизбежно теряется. Характер искажений от одного участника к другому аналогичен искажениям при копировании рисунка. Если фраза имеет смысл на родном языке детей и не содержит незнакомых слов, таких как «фенотип» или «аллели», она «выживает». Вместо фонетического копирования звуков каждый ребёнок распознаёт каждое слово как смысловую единицу, как элемент конечного множества известных ему слов и при повторении следующему воспроизводит именно это слово, пусть даже со слегка отличным акцентом. Письменный язык также является «самоупорядочиваемым», потому что, как бы ни отличались в деталях нацарапанные на бумаге каракули, все они сделаны с использованием алфавита, ограниченного, в случае английского языка, двадцатью шестью буквами.

Исключительная устойчивость, порой проявляемая мемами благодаря самоупорядочиванию, достаточно убедительно опровергает возражения, наиболее часто выдвигаемые против аналогии мемов и генов. Но в любом случае на данной начальной стадии развития первоочередной задачей теории мемов не является выработка всеобщей теории культуры, аналогичной генетической теории Уотсона и Крика. Разрабатывая идею мемов, я главным образом хотел оспорить мнение, согласно которому гены — это единственный и уникальный объект, с которым только и может работать дарвиновская эволюция. Иначе у читателей книги «Эгоистичный ген» могло возникнуть именно такое впечатление. То же самое подчеркнули названием своей ценной, глубокой книги «Не генами одними» Питер Ричерсон и Роберт Бойд, хотя они и не используют термин «мем», предпочитая заменить его на «культурные варианты». Книга Стивена Шеннана «Гены, мемы и история человечества» отчасти навеяна другой, более ранней, замечательной книгой Бойда и Ричерсона «Культура и эволюционный процесс». Помимо этого, мемам посвящены такие книги, как работа Роберта Ангера «Электрический мем», Кейт Дистин «Эгоистичный мем» и Ричарда Броди «Психические вирусы: новая наука мемов».

Дальше, чем кому-либо, продвинуть теорию мемов удалось Сьюзан Блэкмор в книге «Меметическая машина». Мир в её изображении представляется скоплением мозгов (или других приёмников и проводников мемов, таких как компьютеры и радиоканалы) и борющихся за преобладание в них мемов. Подобно генам в генофонде, победа достанется мемам, наилучшим образом приспособленным для воспроизведения. Возможно, они более привлекательны, как, например, для многих людей — мем личного бессмертия. А может, их распространению помогают уже присутствующие в мемофонде мемы. В данном случае могут возникнуть меметические комплексы, или «мемплексы». Как обычно в случае мемов, их легче понять, вернувшись к аналогии с генами.

Для простоты я описывал гены как отдельные, действующие независимо друг от друга элементы. Но они, конечно, не независимы друг от друга, и это проявляется двояко. Во-первых, поскольку гены являются линейными участками хромосом, они, как правило, передаются из поколения в поколение в компании других генов, расположенных в соседних локусах хромосомы. Мы, учёные, называем такое соседство сцеплением, и далее я рассматривать его не буду, потому что у мемов нет хромосом, аллелей и половой рекомбинации. Другой способ проявления зависимости генов друг от друга значительно отличается от генетического сцепления, и ему имеется замечательная аналогия в мире мемов. Речь пойдёт об эмбриологии — науке, вопреки распространённому заблуждению, совершенно отличной от генетики. Организмы не складываются, подобно мозаике, из отдельных, определяемых разными генами «кусочков» фенотипа. Поведение и анатомию индивидуумов невозможно соотнести по принципу «один к одному» с имеющимися в их ДНК генами. В программе процессов развития, приводящих к появлению живого организма, каждый ген работает совместно с сотнями других генов, подобно тому как слова, из которых состоит кулинарный рецепт, работают совместно, описывая приготовление изысканного кушанья. Ведь нельзя сказать, что определённое слово рецепта соответствует определённому кусочку полученного блюда.

Таким образом, при создании организмов гены объединяются в группы; в этом заключается один из главных принципов эмбриологии. Возникает желание заявить, что естественный отбор происходит на уровне групп генов, что имеет место своего рода групповой отбор генных комплексов. Но это не так. На самом деле другие гены генофонда образуют значительную часть той среды, в которой данный аллельный вариант гена подвергается отбору, конкурируя с другими аллелями того же гена. Поскольку каждый выбранный ген успешно работает в присутствии других, также отобранных аналогичным путём, возникают группы совместно работающих генов. Весь процесс больше напоминает свободный рынок, чем плановую экономику. На улице есть сапожник, пирожник и может оказаться свободная ниша для молочника. Пустующее место заполнит невидимая рука естественного отбора. Но это отличается от спуска «сверху» планового приказа о назначении тройки: сапожника, пирожника и молочника. Идея сотрудничающих, собранных «невидимой рукой» групп является ключевой для понимания сущности и работы религиозных мемов.

В разных генетических пулах возникают различные группы. В генетических пулах хищников присутствуют гены, программирующие органы чувств и когти для обнаружения и поимки дичи, зубы и переваривающие мясо белки — для её пожирания, а также огромное количество других, слаженно работающих друг с другом генов. Одновременно с этим в генетических пулах травоядных естественный отбор благоприятствовал другим наборам совместимых, вместе работающих генов. Хорошо известно, что успех гена зависит от совместимости определяемого им фенотипа со средой обитания вида: пустыней, лесом и так далее. Но нужно также подчеркнуть зависимость его успеха от совместимости с другими генами данного генетического пула. Ген хищника не выживет в генетическом пуле травоядных, и наоборот. С точки зрения гена видовой генетический пул — набор генов, постоянно перемешиваемых в новые комбинации в процессе полового размножения, — представляет собой генетическую «окружающую среду», в которой отбор гена производится на основе его способности к сотрудничеству с другими. И хотя меметические пулы менее упорядочены и систематизированы, чем генетические, их тем не менее можно считать важной частью «окружающей среды» каждого мема — участника мемплекса.