Тайна семи звезд - Митрополит Иларион Страница 53

* * *

Февральскую революцию он воспринял восторженно. Она отвечала его политическим чаяниям. В день, когда в Вологде проходила манифестация, он повел Варлама к городской Думе, сказав ему:

— Ты должен запомнить это день навсегда.

И тот запомнил. Много лет спустя он красочно описал, как весь город высыпал на улицу, как люди шли, сняв шапки, а на фасаде гимназии, где он учился, какой-то гимназист ломом сбивал двуглавого орла, пока тот не рухнул на землю. Судя по всему, сын разделял восторг отца. Даже много лет спустя он называл февральскую революцию «народной революцией, стихийной революцией в самом широком, в самом глубоком смысле этого слова». Революционеров, которые умирали на виселицах, в тюрьмах, в ссылке и на каторге, он считал подлинными героями.

После февральской революции отец Тихон ушел из Софийского собора и стал священником только что построенной деревянной церкви на фабрике «Сокол». Но прослужить фабричным священником ему было суждено недолго.

За февральской революцией последовала октябрьская. А за ней — массовое гонение на Церковь, инициированное новой властью. К зиме 1918 года церковь на «Соколе» закрыли, и священник остался не у дел. Он перенес тяжелое воспаление легких. После выздоровления некоторое время проработал в книжном магазине «Жизнь и знание». А когда в местной газете появилась разоблачительная статья «Поп у книги», вынужден был оставить и это место работы.

В 1920-м он ослеп. Это делало невозможным дальнейшее служение Церкви. Однако отец Тихон оказался востребован обновленцами, когда они обосновались в Вологде.

Обновленческий раскол возник в мае 1922 года, после того как власти отстранили Патриарха Тихона отфактического управления Церковью, посадив его под домашний арест. Из Петрограда был срочно выписан протоиерей Александр Введенский, который вместе с двумя единомышленниками в сопровождении сотрудника ГПУ явился к Патриарху и потребовал отречения от престола. Депутация обновленцев была принята председателем ВЦИК Калининым. На следующий день было образовано «Высшее церковное управление».

Идейная программа обновленцев состояла из нескольких пунктов, из которых наиболее последовательно проводились в жизнь два: женатый епископат и второбрачие духовенства.

Основу раскола составляло так называемое «прогрессивное» духовенство из числа тех, кто еще в дореволюционный период требовал радикальных изменений в Церкви. Однако, поскольку власти на первых порах активно поддержали раскол, к нему вскоре начали примыкать и архиереи вполне традиционного направления. Одним из них был митрополит Сергий (Страгородский), будущий Патриарх Московский и всея Руси.

До Вологды раскол докатился быстро. Вологодский архиепископ Александр (Надеждин) был одним из первых, кто признал обновленческое ВЦУ Прежнее епархиальное управление было упразднено, вместо него было образовано новое. Священник Тихон Шаламов оказался одним из трех священнослужителей, которые входили в старое и вошли в новое епархиальное управление.

Едва ли не первым действием архиепископа Александра после признания ВЦУ было возведение священника Тихона Шаламова в сан протоиерея. Известный в прошлом миссионер также получил высшую священническую награду — право ношения митры.

К этому же времени относится знакомство отца Тихона с одним из лидеров обновленчества протоиереем Александром Введенским. Это был человек неординарный, богато одаренный, но очень далекий от традиционного идеала православного пастыря. Один из близких к нему людей, Анатолий Краснов-Левитин, вспоминал: «Прежде всего это человек порыва. Человек необузданных страстей. Поэт и музыкант. С одной стороны — честолюбие, упоение успехом. Любил деньги. Но никогда их не берег. Раздавал направо и налево, так что корыстным человеком назвать его нельзя было. Любил женщин. Это главная его страсть. Но без тени пошлости! Он увлекался страстно, до безумия, до потери рассудка».

В обновленческом расколе он, будучи женатым, получил сан «епископа Крутицкого». Со временем женился вторично и усвоил себе новые титулы, в том числе «митрополита-благовестника», «первоиерарха всех церквей в СССР» и даже — ненадолго — «патриарха».

В Вологду Введенский приезжал дважды — в 1923 и 1924 годах. Его выступления проходили в местном «Доме революции». В первый раз он прочитал лекцию на тему «Брак, свободная любовь и Церковь», во второй говорил на тему «Бог ли Иисус Христос?». Священник Тихон Шаламов ходил на обе лекции, поводырем был его сын Варлам.

Публичные выступления Введенского пользовались огромной популярностью и в провинции, и в столице. Варлам Шаламов описывает его в восторженных тонах: «Знаменитого столичного оратора двадцатых годов митрополита Александра Введенского я слышал много раз в антирелигиозных диспутах, которых тогда было очень много… Человек колоссальной эрудиции, исключительной памяти, цитировавший во время речи на десятке языков философию, социологию всех лагерей и наук — для того, чтобы, процитировав, разбить и сразить острейшим орудием своей сверкающей мысли… Смугловатый, худощавый, высокий, в черной рясе, с крестом и панагией — знаками епископского достоинства, черноволосый, коротко подстриженный, Введенский производил сильнейшее впечатление еще до того, как ему удавалось, прервав овации, начать речь, разинуть рот. Оратор абсолютно светский, длиннейшие речи Введенский произносил без бумажки, без тени конспекта, записи какой-то, и это тоже производило впечатление».

В Москве пользовались особой популярностью диспуты Введенского с Луначарским. Они всегда происходили по одной и той же схеме. Луначарский говорил час, Введенский сорок пять минут. Потом каждый из записавшихся на прения мог говорить до десяти минут. Затем — заключительное слово Введенского на двадцать минут и заключительное слово Луначарского на тридцать. Таким образом, у Луначарского было тактическое преимущество: он всегда играл белыми.

При этом победу одерживал Введенский: «На Введенского надеялись, и он всякий раз оправдывал все надежды. Введенский встал, поправил на груди крест и резкими шагами вышел прямо к трибуне, где еще собирал свои листки Луначарский. В руках Введенского не было ни одной бумажки… в возникшей тишине отчетливо и громко выговорил: „Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь“. Перекрестился и сделал шаг вперед, начал говорить, быстро овладевая вниманием зала. Утверждение Луначарского было самым смелым образом подвергнуто открытой иронической критике. Камня на камне не осталось от положений Луначарского».

На диспуты Введенского с Луначарским невозможно было достать билеты. Поэтому чтобы попасть на описанный диспут, Варламу Шаламову тогда студенту МГУ, пришлось лично ходить к Введенскому просить у него билет. Введенский выписал пригласительный на два лица, сказав при этом:

— Прекрасно помню вашего отца. Это слепой священник, чье духовное зрение видит гораздо дальше и глубже, чем зрение обыкновенных людей.

Комплимент был передан отцу и доставил ему большое удовольствие.

Священник и сам выступал в подобных диспутах, когда они проводились в Вологде: «Опытный полемист, хороший оратор… отец не пропустил ни одного такого диспута. Их было очень много и в школах, и в мастерских, и в рабочих клубах, и в