А. Григоренко - Эсхатология, милленаризм, адвентизм: история и современность Страница 6

Священник из Орла И. А. Кушнев подхватывает слова своего московского коллеги, присоединяясь к хору православных сектоведов, обвиняющих сектантов русских в предательстве своего народа и государства: «Евангельские христиане, адвентисты и пр. без конца – все они немецкого происхождения и все деятельно работают в пользу онемечения России путем уничтожения религиозных устоев русского народа».43 Все эти сектанты, продолжает свою мысль И. А. Кушнев, «составляют из себя также не только враждебную нам религиозную общину, но и прямо антигосударственную вредную для целости нашего государства общину, цель которой все перекроить на немецкий лад… превратить Россию в Германию».44 Он же грозно предупреждает: «Вот почему всякий, переменяя свою родительскую православную веру на веру немецкую (штундизм: баптизм, пашковцы, секта евангельских христиан, адвентизм и проч.) должен, прежде всего, принять во внимание, что он оставляет вместе с религией и свое отечество, т. е. он делается уже политическим агитатором и прямым врагом своего отечества, ибо немецкие веры заботятся не о спасении душ своих поклонников, а о том, чтобы с их помощью уничтожить православную религию, как оплот государства и затем уничтожить самостоятельность и Российского государства».45

На местах по всей России епархиальное начальство в годы войны активно «принимало меры к тому, чтобы через посредство приходских священников собрать подробные, точные, основанные на всесторонне проверенных фактах, сведения о настроении… сектантов и поведении их во время нынешней войны»46, дабы проверить их «в отношении их политической благонадежности»47. Усилиями таких православных «социологов», «сведения эти рисуют весьма мрачную картину настроений сектантов… и поведениях их»48 во время войны, что свидетельствует об их политической неблагонадежности49.

Такова была в общем позиция Православной Церкви и государственных институтов Российской империи на рубеже XIX-XX вв. в отношении к сектантству. Адвентизм же в силу своей доктринальной и организационной специфики вызвал еще более предвзятое, настороженное отношение, что и было зафиксировано в работах православных авторов и официальных отчетах ответственных государственных чиновников.

Отмечая односторонность и даже тенденциозность официальных и православно-миссионерских исследований сектанства в России в XIX – XX вв., не следует отказываться от них вообще в ходе реализации нашей задачи – объективного анализа истории адвентизма в нашей стране, ибо они содержат богатейший конкретный фактический материал по истории зарождения и дальнейшего развития этого религиозного течения в различных уголках великой империи. Сообщения, отчеты, акты и доносы полицейских приставов, губернаторов, православных иерархов и рядовых священников-миссионеров тем самым доносят до нас голоса тех, кто участвовал в строительстве Церкви АДС на территории России, кто нередко претерпевал гонения и репрессии, не боялся оказаться изгоем в своей стране и не отказывался от своей веры даже перед угрозой быть заключенным в тюрьму или сосланным в места не столь отдаленные по причине своей веры. При этом, отмечая тенденциозность и субъективность мнений и оценок авторов таких исследований, отчетов и сообщений, не следует впадать в морализирование, которое здесь неуместно. Да, Православная Церковь к концу XIX в. окончательно превратилась в «служанку» царского самодержавия. Но ситуация эта сложилась не по вине Православной Церкви, не по причине лицемерия и меркантильности ее иерархов, как сегодня иногда можно услышать. Многие православные иерархи и священнослужители понимали пагубность сращивания Церкви с самодержавием и мы хорошо знаем многочисленные факты борьбы этих православных иерархов за независимость Церкви от государства во времена Ивана III, Петра I, Екатерины II. Некоторые в этой борьбе отдали свои жизни за свое убеждение в том, что Церковь не должна быть прислужницей деспотизма. Однако логика истории оказалась сильнее подвига этих людей, этих великих представителей Православной Церкви. И логику эту надо признать и понять, имея в виду прежде всего интересы настоящего. Тем более, что многие рядовые священнослужители Православной Церкви искренне верили в нераздельность судеб русского народа и Православной Церкви, в ее историческую роль как основы становления государственности и культуры России. К тому имелись свои основания. Что ни говори, а отечественная культура развивалась как «православная»…, если этот термин понимать не в узком церковно-каноническом, но в широком историко-культурном смысле».50

§2. Либерально-демократическое направление

В дооктябрьский период в России было написано немало книг, публицистических и художественных произведений, посвященных описанию различных религиозно-общественных движений. Авторы этих произведений стояли на антиклерикальных демократических позициях. Они сочувствовали тем, кто осмелился верить по-своему, всячески защищали их от полицейского и церковного произвола, активно выступали за отделение церкви от государства в России, за утверждение свободы совести, веротерпимости и равенства всех религий и конфессий. На страницах своих произведений они описывали те гонения и преследования, которыми подвергались религиозные диссиденты на протяжении всей русской истории, повествовали о героической борьбе этих инакомыслящих за право на свою веру, за что их без суда и следствия бросали в тюрьмы, ссылали в места не столь отдаленные.

Среди этих авторов следует выделить действительного члена императорского Русского Географического общества, члена-сотрудника юридического общества при Санкт-Петербургском госуниверситете, действительного члена Санкт-Петербургского религиозно-философского общества В. И. Ясевич-Бородаевскую51, лидера российских кадетов П. Н. Милюкова52, известного общественного деятеля С. П. Мельгунова53, талантливого журналиста А. С. Пругавина54 и других. Кроме этих известных в то время общественных деятелей, публицистов и исследователей на защиту свободы совести, попранных прав русских сектантов встали и многие другие честные люди России, часть из которых, опасаясь за свою судьбу в деспотическом государстве, каковою являлась тогда Россия, издавали свои книги за рубежом, под псевдонимами или лишь инициалами, скрывающими имя автора.

Характеризуя методологию православно-миссионерского сектоведения, исследователи, стоявшие на антиклерикальных, демократических позициях, в своих работах и статьях подчеркивали прежде всего субъективизм, тенденциозность, пристрастность православных авторов при описании русского сектантства. «Духовным органам, — писал в 1903 г. один из либерально-демократических публицистов, скрывавший свое имя под инициалами P. S., — не доставало беспристрастия, не доставало спокойного объективного отношения, столь необходимого для выяснения сложного общественного явления и, наконец, не доставало широты взгляда, так как они рассматривали вопрос исключительно с политической точки зрения, имея в виду обличить учения разных сект в тех или других отступлениях их от догматов господствующей православной церкви».55 По мнению этого же автора, именно тенденциозность мешает православным сектоведам выяснить подлинные причины, которые «заставляют народ отказываться от православия и толкают его в сектантство. А выяснение этих причин получает особенное значение в виду несомненного факта, что в сектантство и раскол чаще всего уходят наиболее живые, восприимчивые и страстные натуры из народа. Духовные органы, духовные писатели не задавались вопросами: почему, в силу каких мотивов крестьянин, мысли которого пробудились, чаще всего уходит в сектантство? Почему крестьянин, который начал задумываться над вопросами нравственного и религиозного характера, которого начали смущать и мучить разные сомнения о правой вере, о возможности спасения души, об устройстве жизни на началах евангелического учения, — почему такой человек в большинстве случает порывает с церковью и становится адептом того или другого сектантского учения?»56

Попыталась ответить на этот вопрос В. И. Ясевич-Бородаевская, которая внимательно и глубоко исследовала духовно-нравственные процессы, происходившие в конце XIX в. среди русского крестьянства. Литературный дар и, главное, искренность вкупе с глубиной анализа этой талантливой и совестливой женщины делают ее свидетельства весьма ценными для нас. «В руках сельского священника, — писала она, — самое могущественное орудие – нравственное влияние на паству, а потому, если мы наблюдаем разлад между паствою и ее пастырем, то вина в данном случае почти всегда должна быть отнесена за счет последнего. Если у крестьянина по вопросам веры возникали сомнения, то в большинстве случаев он прежде всего шел к сельскому батюшке. Какая встреча ожидала его и что выносил он из беседы со священником? Его недоумения, запросы его наболевшей совести почти всегда принимались темным и, в большинстве своем опустившимся сельским священником за какое-то дерзновенное нарушение установленного господствующего государственного порядка. Вместо задушевной беседы человека насильно привлекали в храм, где над ним издевался миссионер или священник, глумились мучительно, грубо, публично, превращая храм в базарную площадь, и, в лучшем случае, дело кончалось простым разрывом с господствующей церковью, в большинстве же случаев – доносом по начальству, протоколом, розыском единомышленников, а далее уже работало за «пастырей» уголовное законодательство. Подобное отношение не могло привлечь сердца ищущих правды и истины к пастырям господствующей церкви», которые и ныне остаются «сословием, предназначенным лишь для выполнения церковной обрядности». Народ же не удовлетворяется ныне одной формальной стороной религии, а требует религии одухотворенной, требует проповедей не по тетради, а живого слова, возвышающего душу и подымающего нравственно слушателя, пробуждающего в человеке духовное начало. Кто знаком со сказыванием очередных проповедей, составленных по заранее предначертанному шаблону, куда священник боится вставить свое лишнее слово, кто вслушивается в эти проповеди, лишенные теплоты, живой веры и жизненности, тому понятен стал трагизм положения священника, в котором жива душа; и охлаждение во многих местах прихожан к обрядам и к хождению в церковь не доказывает вовсе отсутствие религиозности, а является лишь результатом неудовлетворенности и падения нравственного авторитета господствующей церкви. Ведь теперь уже нельзя так халатно относиться к запросам паствы, ибо пасомые найдут иное отношение к своим духовным нуждам в другой церкви, куда доступ теперь совершенно свободен».57