Лилия Гурьянова - Энциклопедия вопросов и ответов о церкви, христианстве и вере для верующих и неверующих Страница 6

О богослужении, его видах, частях, смыслах написано огромное количество литературы… Здесь же мы поговорим о том, зачем нужно идти на литургию, почему нам так часто до нее не дойти и какие проблемы нередко возникают, когда уже стоишь в храме.

Как мне было скучно на службах! И как я страдала, уверенная, что – одна такая на белом свете. Что вот стоят вокруг нормальные люди, вперив взор в Царские врата и в то, что за ними происходит. Молятся. Парят в высях. И лишь я одна тут – урод. С ноги на ногу переминаюсь, мысли в стороны разбегаются, тягота и тоска. И когда все это закончится?

Хорошо еще, что вся служба отмечена радостными вешками, когда душа стряхивает оцепенение и на краткие мгновения оживает. По ним и шла. От одной до другой. Тропари с клироса зазвучали. Чашу вынесли: «Да помянет Бог во Царствии Своем». «Святая святым». Славление.

Проповедь. Моменты пробуждения – встряхиваешься – и снова потихоньку сползаешь в скуку и вялые мысли о домашних заботах.

Понимаю деток, которые маются на службе. Ибо родители не берут на себя труд вкладывать время и душу, чтобы объяснить, научить, приготовить… Они просто не подозревают, что это нужно делать. И дети стоят по любви к родителям, по доверию к ним. Терпят: «Мама, скоро? Мама, через полчасика, да?»

Сказать кому-либо: здесь скучно, томительно, невыносимо – мне в голову не приходило. Как не пришло бы в голо ву пройтись по улице без юбки.

Но вот однажды…

Дело было в Волгограде. Шли первые дни жизни в семейном православном поселении «Отрада», каждое лето организуемом Свято-Сергиевым епархиальным училищем. Его организатор, бессменный руководитель и духовник священник Анатолий Гармаев написал несколько книг, потрясших меня, как многих и многих других читателей («Психопатический круг в семье», «Этапы нравственного развития ребенка», «От зачатия до рождения», «Пути и ошибки новоначальных» – все они многократно переизданы). Когда оказалось, что в его поселение можно поехать, пожить там, – я схватила под мышку восьмилетнего сына и, благословившись, рванула туда. Там на холмах цвел шалфей. Там помидоры почти с меня ростом тянулись к небу без всяких теплиц и гнулись от плодов. Там поселение жило церковным укладом. В центре под дубом стояла маленькая деревянная церковь. На праздники водили хороводы (настоящие хороводы!). Но главное – там был сам батюшка с его невероятной, невиданной мною ни до ни после улыбкой. И другие люди, юные и довольно зрелого возраста – его ученики и сотрудники. Эта любовь горела во мне несколько лет ярким светом, а ныне, да и теперь – не угасла, нет, разлюбить их было бы немыслимо – но обратилась в тихую теплую благодарность и ежедневную молитву о них.

А в те первые волгоградские, «отрадные», дни все было внове.

Воцерковленные, воцерковляющиеся и вовсе новоначальные православные встали в кружок. Рассчитались на первый-второй. Задание было: рассказать напарнику свою самую животрепещущую на сей момент проблему. Моей визави оказалась весьма «церковного» вида пожилая женщина: невысокая, сухонькая, платок до бровей, губы в ниточку, взор тверд и прям. Говорить с ней было страшно, но надо – человек я послушливый. Итак, что самое важное для меня сейчас?

– Мне скучно на службе. Особенно на всенощной. Литургия еще так-сяк, а вот вечерняя служба… Испуганно краем глаза глянула на собеседницу. Ну, думаю, сейчас такое услышу. И вдруг она прямо на глазах помолодела. Зарумянилась. Глаза заблестели. Улыбнулась. (Да она, оказывается, немногим старше меня!)

– Со мной было то же самое. И сейчас случается. Я делаю при этом вот так… А еще помогает вот такое… А мой духовник посоветовал всем в таком случае…

И у нее? И священник давал советы – всем?

А на следующий день там же, на лавочке под кряжистым раскидистым абрикосом, другая женщина рассказала мне свою историю на ту же самую тему. (Это я осмелела после вчерашнего и стала задавать вопросы.)

Наталья приехала сюда несколько лет назад. Привезла дочку-подростка на три недели, а та по истечении срока поста вила маму в известность, что остается, никуда от сюда не поедет. Наталья подумала-подумала, съездила домой, уладила дела, уволилась с работы, выдержала все причитающееся от неверующих родителей, как могла успокоила их – и вернулась в Волгоград. К дочери. Жить. Преподавательница Петербургского Университета, ленинградка в энном поколении, владелица квартиры в северной столице – в комнату училищного общежития, которую делила с соседкой.

И до сих пор они с давно уже взрослой дочкой – там.

Едва-едва начавши ходить в церковь, моя новая знакомая оказалась в таком месте, где порядки строгие и правила нерушимые, и как раз к началу долгих великопостных служб. Присутствовать на всех было обязательно. Дважды в день. Приходила, вставала вместе с остальными, но очень скоро буквально падала с ног и в продолжение богослужения даже не сидела, а пласталась на лавке. Было нечем дышать, невыносимо скучно, непонятно и стыдно. «Едва выдержала первые пару недель, – говорила она, – хотелось на все плюнуть и сбежать». Но к концу Великого поста уже спокойно выстаивала все на собственных ногах. Наталья – женщина средних лет, не так чтобы особо здоровая, весьма дородная. Но дело не в физической подготовке. «Дух бодр, плоть же немощна» (Мф. 26, 41).

Сбежать хочется часто. Уже пришла, уже стою. Но нестерпимое чувство гонит вон. Либо дома что-то случилось, либо просто: не хочу! не могу! не буду! Чаще всего такое почему-то происходит на всенощной.

Вариантов, собственно, всего два – уйти либо остаться. Опробованы оба. Проверено: если сбегала, дальше все шло наперекосяк. Ни толкового ничего не делала, ни, отправившись за утешением в гости, утешения искомого не находила.

А оставшись, перемаявшись, в итоге получала награду – отличное настроение к концу службы и прекрасный остаток вечера либо целый день. Так что самое милое дело в подобных случаях – потерпеть.

Священник Анатолий Гармаев советует: детям стоять на службе до второй маяты. То есть до того, как иссякнет второе дыхание. Но мы же не дети! У нас и терпения поболе, и сознания.

Особое искушение: «Не могу идти на службу, неотложные дела». Помню ужасный, на всю жизнь поразивший случай. Дело было все в том же Волгограде. Мужчина, собиравшийся назавтра, в воскресенье, причаститься и сразу уехать домой (билеты были куплены загодя), постоял немножко на всенощной, исповедался и пошел – нет, не спать-почивать, а чинить столб электропередачи, поскольку в трапезной света не было, ужинали при свечах. Он надел на ноги кошки, взял инструменты, влез на столб и начал монтировать проводку. Тем временем служба закончилась и народ потянулся в трапезную. И вот, к ужасу всех, кто это видел, столб начал медленно падать – все ниже, ниже – как в кино при замедленной съемке – и электрик, прочно прикрепленный к нему кошками, упал лбом об асфальтовую дорожку, и краем на него – деревянный столб.

Он остался жив. Более того, назавтра причастился и с перебинтованной головой и сильными болями, но целый и в здравом рассудке, уехал домой.

И вот с тех пор, когда во время богослужения есть соблазн пойти по своим «неотложным делам» или даже «церковным нуждам», вспоминаю тот давний случай.

А с кем-то происходит наоборот. Призывающая благодать, которая только и приводит каждого из нас в церковь, действует иногда подобно жаркому солнцу, мгновенно растапливает, расплавляет все прежнее и в одночасье меняет человека. Моя подруга, как и многие-многие другие православные, имеет именно такой опыт.

– Сейчас мне уже непонятно, как я могла тогда, 12 лет назад, выстаивать долгие монастырские службы – по 4–5– 6 часов – с годовалым сыном на руках. Откуда силы были, не понимаю. И сколько счастья приносили эти службы – ни до, ни после, всю жизнь столько счастья на меня не изливалось!

Так что – по-разному бывает.

Трудно стоять. Душно

– Я не хожу в церковь. Не могу стоять. Ноги не держат. Сил нет. Спина болит.

– Там есть скамейки.

– На скамейках сидят бабушки. И то не все. Многие стоят. Не могу же я, в моем возрасте, сидеть на службе. Это невозможно.

Это возможно. Потому что если ноги и спина действительно больные, то, благословившись, можно сидеть, практически не вставая. Каждое воскресенье вижу женщину, которая поднимается с места лишь на чтении Евангелия, Херувимской и при выносе Святых Даров. Стоит, всем телом тяжело навалившись на палку. Потом снова опускается на скамью. А в глазах – покой. Она в храме.

Скажу по секрету, именно весьма и весьма престарелые прихожанки почему-то первыми замечают, как подкашиваются ноги у подростков, как ослабевают молодые, как почти падаем мы, женщины средних лет. Оглядываю ряд скамеек: нет ли местечка? Тут же неизменно поднимается какая-нибудь из бабушек:

– Садись, деточка.

– Да что вы, я постою.

– Садись-садись, ты устала. Отдохни.

Другая вскакивает, завидев печальный блуждающий взор мальчика-подростка.