Вероника Андросова - Небесные книги в Апокалипсисе Иоанна Богослова Страница 7

Во второй по значению культуре античности, Древнем Риме, письменность играла значимую роль на всем протяжении существования Римского государства. Начиная с периода поздней республики, государственное управление осуществлялось со значительной опорой на архивные записи; У. Харрис также приводит свидетельства широкого использования письменности в различных сферах жизни римских граждан[66]. С эпохи Октавиана Августа в империи процветала бюрократия[67]; ученые объясняют это тем, что «без широкого распространения письменности в Римской империи было бы несравнимо труднее осуществлять административный контроль над подвластными землями; Римское государство фактически зависело от письменности»[68]. Также исследователи констатируют более широкое (по сравнению с Грецией) употребление письменных текстов в религиозной сфере[69].

2.2. Образы небесных книг

Как и на Ближнем Востоке, в Греции и Риме ярко засвидетельствовано представление об определенной всем судьбе; над ней не властны сами боги, и в конечном счете в ее руках находятся жизнь и смерть каждого человека. Идея о судьбе содержится еще в поэмах Гомера[70]; она отчасти персонифицируется в образе неумолимых Мойр. Мысль о письменной записи судеб явно не звучит в греческих текстах[71], однако в каком-то смысле ее можно увидеть в словах Пиндара: «…неведомо нам, до какой межи / Начертан путь наш дневной и ночной Роком» (Немейские оды 6. 5).

Представление о том, что у богинь судеб («парок» в латинской традиции) имеется книга, где судьбы мира пребывают записанными, ярко выражено в римской литературе. Р. Канцик говорит о важности для римлян мотива «записанных судеб», а также записи всего хода их истории – это представление особенно распространяется с эпохи Августа[72]. В частности, у Овидия в «Метаморфозах» (15. 809—815) описана сцена разговора Юпитера и Венеры: Юпитер говорит, что у «древних сестер» -парок находится «таблица судеб» (в оригинале tabularia rerum), «из бронзы литой и железа», где записан «рок необорный» (fata), судьба всех; на этих таблицах Юпитер прочитал судьбу «ее рода» и теперь возвещает ей[73]. Выражение tabularia rerum встречается также у Марциала и других латинских авторов[74].

Эсхил в «Евменидах» отражает мнение, что у богов пребывают записанными злодеяния людей и над всеми свершится справедливый суд: «…увидишь там, что всякий, сотворивший зло, / Бога ли, гостя ли, / Или родителей тяжко обидевший, / Казнь примет, злодеянью соразмерную. / Великий воздатель и судья, Аид, / В недрах глубинных есть: / На письменах его каждый записан грех» (Евмениды, 270—276)[75]. Тем самым здесь можно увидеть представление о книге людских деяний. Этот образ, однако, подвергал осмеянию другой великий трагический поэт – Еврипид. Во фрагментарно сохранившейся трагедии «Меланиппа» он говорит, что смешно думать, будто у Зевса на небесах хранятся записи людских грехов, – для записей такого объема не хватило бы целого неба; боги знают все дела людей и вершат свой суд и без опоры на записи (506)[76].

В римской литературе также встречается мысль об известности богам грехов людей – например, в комедии Плавта «Канат» от лица Арктура, одной из звезд, знающих людские дела, говорится: «Кто в ложной тяжбе хочет лжесвидетельством / Победу одержать и тот, кто клятвенно / От долга пред судьею отрекается, / – Имен тех запись мы несем Юпитеру» (Пролог 13—16)[77].

Итак, в античных (греко-римских) литературных памятниках можно найти представление о книге судеб и книге людских деяний.

3. Образы небесных книг в Ветхом Завете (за исключением Книги пророка Даниила)

3.1. Значение письменности и религиозно значимые тексты в Ветхом Завете

3.1.1. Роль письменности в жизни иудейского общества

Вплоть до недавнего времени ряд исследователей считали, что «первоначальная» библейская религия носила по преимуществу устный характер, и священные предания передавались устно[78]; по выражению С. Найдич, «Древний Израиль перешел из стадии устной к стадии письменной вместе с образованием монархического государства, которое привнесло образование, грамотность, архивные записи»[79]. Обозначался также поворотный момент, когда авторитет письменных текстов существенно повысился – время возвращения евреев из Вавилонского плена: именно тогда книжник Ездра организовал и сплотил иудейскую общину вокруг священных текстов Закона Моисеева.

Однако в настоящее время все больше исследователей указывают, что неправомерно делить историю письменности в Израиле на два четко разграниченных периода, постулируя решительный разрыв, переход из стадии устной в стадию письменную[80]. Гораздо более вероятно, что в истории Израиля процесс интеграции письменности в жизнь общества осуществлялся постепенно и в течение длительного периода устная и письменная речь сосуществовали вместе. «Записанная речь рассматривается как базис, основа для рождения новой устной речи (ср.: Иез 2, Мер 36)»[81].

В работе Найдич подробно рассмотрены все присутствующие в Ветхом Завете упоминания о письменных документах: широко были распространены родословия, также отмечаются хроники правления царей (в 3 Цар), купчие (Иер 32); в целом, упоминаний о «светских» письменных документах наблюдается не столь много[82]. Исследователи констатируют, что письменная культура в Израиле была не настолько развита, как это было в древней ближневосточной цивилизации. Вместе с этим Священное Писание Ветхого Завета содержит достаточно указаний на высокую значимость письменности.

3.1.2. Библейские тексты о значении письменности: сохранение памяти и свидетельство

Если на древнегреческую традицию оказывало влияние мнение, что письменность влечет за собой забвение (ср. платоновский диалог «Федр»), то в корпусе иудейских писаний подобное предубеждение против письменности не встречается. В Ветхом Завете содержится много примеров, в которых указывается, что книги важны для сохранения памяти о том или ином событии: в Исх 17: 14 Господь повелевает Моисею: «Напиши сие для памяти в книгу и внуши Иисусу, что Я совершенно изглажу память Амаликитян из поднебесной».

Другой важный пример использования книги для сохранения памяти встречается во Втор 17: 18—20, где царю предписано переписать «для себя список закона сего с книги, находящейся у священников левитов, и пусть он будет у него, и пусть он читает его во все дни жизни своей, дабы научался бояться Господа, Бога своего, и старался исполнять все слова закона сего и постановления сии; чтобы не надмевалось сердце его пред братьями его». Предполагается, что чтение книги закона будет служить царю для напоминания о заповедях и для смирения, не позволяя возгордиться[83].

Еще одно библейское метафорическое выражение, связанное с памятью, – это словосочетание «скрижали сердца». В частности, в Книге притчей Соломоновых содержится поучение не забывать «наставления», но написать их «на скрижали сердца твоего» (Притч 3: 1). Как функция письменности для напоминания, так и символизм постоянства письменного текста соединены для обозначения полного и всецелого усвоения мудрого наставления. Самое известное место такого рода – это, безусловно, слова о заключении Нового Завета в Книге пророка Иеремии: «Но вот завет, который Я заключу с домом Израилевым после тех дней, говорит Господь: вложу закон Мой во внутренность их и на сердцах их напишу его[84], и буду им Богом, а они будут Моим народом»[85] (Иер 31: 33).

Иной аспект, в котором письменность и книги служат для напоминания, – это то, что они продолжают существовать даже после смерти писателя. «Сократ считает недостатком способность письменной речи существовать отдельно от своего автора, а праведный Иов, напротив, уповает на это»[86]. Слова в Иов 19: 23—24 полностью выражают его надежду и уверенность в пребывающей вовек силе написанного слова: «О, если бы записаны были слова мои! Если бы начертаны были они в книге резцом железным с оловом, – на вечное время на камне вырезаны были!»

Иов желает, чтобы его слова были записаны, потому что так они останутся как память «навеки». Если же записи начертаны на долговечном материале (на камне, на деревянных скрижалях), то в них воплощается надежда на память, сохраняющуюся в веках. Иов представляет, как его слова, начертанные таким образом, смогут и после его смерти навек остаться свидетелями его страданий, мыслей и чувств. И это вполне возможно для записанных слов, существующих отдельно от человека и продолжающих говорить даже после его смерти.