Марк Гиршман - Еврейская и христианская интерпретации Библии в поздней античности Страница 7

Вторая причина, затрудняющая описание христианских общин, связана с первой: помимо различных языков, существовали различные экзегетические и философские школы, а также богословские направления, развивавшиеся в разных областях и серьезно влиявшие на местное творчество. Внутренние богословские диспуты также являются важным материалом для понимания церковной экзегезы. Знакомство читателя с отвлеченными богословскими дискуссиями о сущности Бога и взаимоотношениями между ипостасями Троицы выходит за рамки данного исследования.

Третьей причиной, по которой изображение борьбы за истинное толкование Писания представляется столь сложной задачей, является то, что христиане разработали несколько письменных жанров толкования. Можно перечислить по крайней мере шесть важнейших:

1. Классические экзегетические труды.

2. Гомилетические сочинения, являющиеся, в большей или меньшей степени, стенографическими записями церковных проповедей.

3. Апологии–монографии в защиту христианской религии от нападок язычников, иудеев и гностиков.

4. Антологии гомилий или отдельных стихов, подобранных в виде сквозного комментария на отдельную библейскую книгу.

5. Записи бесед, проводившихся в академии конкретным христианским мыслителем.

6. Песнопения и религиозные стихи, содержащие элементы толкования.

Некоторые другие жанры — истории, письма, рассказы о мученичестве и т. д. — также включают в себя библейские комментарии, созданные в церкви в эти годы.

Эти три элемента — язык сочинения, его географическое и интеллектуальное окружение и литературная форма толкования — создают значительные трудности для единого описания христианской интерпретации Библии.

Что касается евреев, то их творческая деятельность в этот период была более компактной по времени и месту и, что достаточно удивительно, по жанру. В самом деле, до нас дошел только один (или, возможно, два) «стиль» экзегетических сочинений: антологии, включающие в себя галахический мидраш эпохи таннаев (до середины III в.) и аггадический мидраш амораев, который был создан в том виде, в котором он дошел до нас, между концом IV в. и мусульманским завоеванием в начале VII в. Различают экзегетические и гомилетические аггадические мидраши. Экзегетический мидраш последовательно толкует каждый стих отдельной библейской книги (как в случае с Берешит Рабба); гомилетический мидраш представляет собой более определенный и цельный материал по конкретной теме и не комментирует последовательно все стихи данной библейской книги (как, например, в Ваикра Рабба).

Несомненно, что в гомилетическом мидраше идеи разрабатываются более полно и тщательно, но сущность интерпретации в обоих жанрах мидраша — экзегетическом и гомилетическом — очень сходна, а пожалуй, и идентична[41].

Евреи и христиане спорили о том, кто является истинным Израилем. Обе религии пользовались Библией (на еврейском или на греческом) и толковали ее, каждая в соответствии со своим собственным методом. В их спорах Библия занимала центральное место: в то время как Устная Тора была привилегией евреев, христиане видели свою уникальность в их вере в Иисуса как в Мессию, дарующего милость человечеству. В этом контексте каждая из двух религий обращалась к интерпретации Библии и убеждала другую, а также своих собственных верующих и язычников, что она и есть истинный Израиль.

3. Устное красноречие и письменные сочинения: экзегет, проповедник и аудитория в античности

Оратор (в античном мире ритор) старался при помощи своих речей достичь трех целей: убедить, научить и развлечь[42]. Опытный ритор знал, как приспособить свою речь к конкретной аудитории и рассматриваемому предмету. В одном из новейших исследований христианской проповеди большое внимание было уделено тому, чтобы попытаться восстановить характер аудитории, исходя из стиля проповеди[43]. Например, если судить по одному из самых искусных проповедников, Григорию Нисскому, то он обращался к высокообразованной аудитории. В самом деле, свойственная ему языковая пышность сурово критиковалась учеными, и его характеризовали как подверженного слабости софистов, которые неутомимо бросали слова на ветер.

Однако нелегко доказать, что в реальности все было именно так, как зафиксировано в письменных текстах: кто гарантирует, что данный конкретный проповедник обращался к слушателям с точно такими же устными проповедями, как дошедшие до нас письменные? Не являются ли тексты проповедей литературной версией, обработанной по всем правилам риторического этикета и предназначенной для образованной и верующей публики или даже для ограниченной группы церковных иерархов и проповедников? Если это так, то действительная проповедь могла быть гораздо проще, чем то, что мы имеем. Этот вопрос представляется столь же важным и по отношению к мидрашам[44].

Христианские сочинения, посвященные Библии, как отмечалось во второй главе, написаны в разных жанрах. Так как мой интерес связан в большей степени с патристикой, чем собственно с ранним христианством, я начну свой обзор со II в. и продолжу его до начала VI в. Памятники христианской литературы II в. весьма разнообразны и включают, среди прочих, сочинения в защиту религии, известные как апологии, которые имеют давнюю традицию: самая известная апология античного мира принадлежит, несомненно, Платону. Благодаря подобным сочинениям этот период церковной истории известен как эра апологетики. Одной из основных и наиболее известных апологий является «Диалог с Трифоном» Юстина Мученика, который станет предметом подробного рассмотрения в следующей главе. Это сочинение, построенное в форме диалога между евреем и христианином, отмечено тем напряжением, которое вообще характеризует отношения между ранней церковью и евреями по поводу истинного толкования Библии.

В III в. церковь была свидетельницей появления одного из своих наиболее творческих и плодовитых авторов древности – Оригена Александрийского (ок. 180—253). Его сочинения включают классические интерпретации Библии, а также записи публичных проповедей, которые он произносил в Кесарии около 230 г.[45]. Эрудиция Оригена вкупе с его любовью к Библии, «в которой нет ничего, что не было бы полезно», вызвали растущий интерес к экзегезе Писания не только среди последователей александрийского богослова, отстаивавшего аллегорическую интерпретацию Библии, но и среди его оппонентов. Хотя первые попытки толкования Писания определенно делались еще во II в., все же именно Ориген дал толчок изучению Библии позднейшими поколениями.

Дидим Слепец из Александрии (313–398), один из духовных наследников Оригена, даже оставил записи занятий по Библии, которые он проводил в своей академии. Эти записи были обнаружены на папирусах, найденных в 1941 г. в Туре, в Египте. Документы представляют особый интерес, потому что они дают нам возможность стать свидетелями живого диалога между учителем и его учениками — мы видим учителя, который предлагает ученикам вопросы, отходит от первоначального плана и т. д.[46]. Говоря об оппонентах Оригена, следует упомянуть Антиохийскую школу. Эта школа отвергала чрезмерную, по мнению ее представителей, приверженность Александрийской школы к аллегории и «типологии». Аллегорическое толкование раскрывает еще одно измерение, или другой смысл, в комментируемом тексте, помимо того, который виден при первом знакомстве с ним. Само слово аллегория состоит из двух греческих слов, которые означают «говорить иное». В аллегорическом толковании слова представляют собой символы (или по–гречески «типы», typoi, отсюда термин типология), указывающие на глубинный смысл. Эти способы толкования рассматриваются в последующих главах. Заметим, что аллегорическая интерпретация была хорошо известна за несколько веков до н. э., служила для истолкования поэм Гомера и также имела сторонников и противников. Что касается аллегорической интерпретации Библии, то и здесь у Оригена были предшественники — два великих александрийца: еврей (Филон) и христианин (Климент), имена которых Ориген прямо упоминает[47]. Благодаря своим интеллектуальным и комментаторским способностям Ориген стал известен как наиболее яркий применитель этого метода на практике, и сам метод стал отождествляться с его именем. К концу жизни Оригена антиохийские мужи выступили против его преувеличенных аллегорических толкований, заменяя этот метод подходом, называемым «теория» (theoria), который, хотя также не был свободен от аллегории, придавал большее значение историческому контексту библейских книг и не был склонен рассматривать такое множество стихов лишь как провозвестие пришествия Иисуса[48].