Сопротивление и покорность - Дитрих Бонхеффер Страница 7

У меня по-прежнему все хорошо, я здоров, имею возможность каждый день проводить полчаса на воздухе, а после того, как я снова смог курить, иногда даже забываю на короткое время, где я, собственно, нахожусь! Отношение ко мне хорошее, я много читаю, кроме газет и романов, в основном Библию. Для серьезной работы мне еще не хватает сосредоточенности, но на Страстной неделе я все-таки смог наконец основательно заняться тем местом из Страстей – первосвященнической молитвой, – которое, как вы знаете, уже давно меня интересовало, а также разобрать для себя в посланиях Павла несколько глав, посвященных этическим проблемам, что так важно для меня. В общем, мне еще повезло.

Удивительно, но дни летят здесь быстро. Не верится, что я тут уже несколько недель. Я с удовольствием ложусь в 8 часов спать (ужин здесь в 4 часа) и радуюсь предстоящим снам. Раньше я даже не подозревал, какой это счастливый дар. Я вижу сны каждую ночь, и все время хорошие. Перед сном читаю стихи, выученные за день, а в 6 часов утра наслаждаюсь чтением псалмов и гимнов, думая о вас всех и зная, что вы тоже обо мне думаете.

Вот и день прошел, на душе у меня покойно, и хочется надеяться, что и у вас тоже; я прочитал множество замечательных вещей, в голове рождались прекрасные мысли и надежды.

5.5.43

Сейчас, после 4 недель заключения, к быстрому, сознательному, внутреннему примирению с ниспосланным испытанием постепенно примешивается бессознательное и естественное привыкание. Оно приносит облегчение, но и свои проблемы, ибо привыкать к подобному состоянию нет ни желания, ни права; с вами было бы то же самое. Вам хочется больше знать о моей здешней жизни: для того чтобы вообразить себе тюремную камеру, много фантазии не требуется – чем меньше клетушку представите, тем вернее; на Пасху в DAZ была напечатана репродукция дюреровского «Апокалипсиса», я повесил ее на стену; а еще у меня стоят примулы от М.!

Из четырнадцати дневных часов около трех я провожу в хождении по камере – много километров; кроме того, полчаса прогулки во дворе. Читаю, учусь, работаю. Особенное удовольствие получаю, перечитывая Иеремию Готхельфа, от его прозрачного, здорового, спокойного стиля.

До свадьбы у Ш. уже рукой подать. До этого дня я не смогу ничего написать. Сегодня я вычитал у Жан Поля, что «единственные огнестойкие радости – это семейные»… От всего сердца желаю им много радостей в этот день, а я в мыслях и добрых пожеланиях с удовольствием побуду с ними; я бы хотел, чтобы и они только с радостью, добрыми воспоминаниями и надеждами думали обо мне.

Когда человека постигает беда, именно тогда ему хочется, чтобы подлинные радости жизни (а к ним-то и относится свадьба) где-нибудь рядом все-таки взяли свое…

Я часто вспоминаю теперь замечательную песню Гуго Вольфа, которую в последнее время мы много раз пели: «Ночь прошла, ночь прошла, явились радость и беда, не успеешь оглянуться, как покинут тебя обе и отправятся к Господу рассказать, как ты их принял». В этом «как» заключено все, оно важнее всех внешних событий. Оно полностью гасит мучительные порой мысли о будущем.

Еще раз великое спасибо вам за все, за то, что думаете обо мне, за все, что вы для меня делаете, из-за меня переносите. Передайте привет братьям и сестрам, друзьям. Пусть Р. веселится на своей свадьбе, не омрачая ее мыслями обо мне. Скажите ей, что она может быть спокойна и что я даже здесь смогу по-настоящему разделить ее радость.

15.5.43

Когда вы получите это письмо, пройдут последние дни подготовки, да и само торжество уже отзвучит, а с ним и чуточка моего желания на нем присутствовать… Сегодня я с благодарностью вспоминаю о прошедших прекрасных годах и часах и радуюсь со всеми вами. Теперь мне ужасно хочется прочесть текст на бракосочетание, самый замечательный из тех, что я знаю, это из Послания к Римлянам (15, 7), я часто его использовал. Какое у вас великолепное лето. Вы можете по утрам распевать «Златое солнце» Пауля Герхардта.

После долгого перерыва получил от вас письмо… Большое спасибо! Тот, для кого родительский дом сделался частицей собственной души (как для меня), с особенной благодарностью воспринимает всякую весточку с приветом. Ах, если бы хоть на минутку можно было повидаться или поговорить! Это была бы огромная внутренняя разрядка.

Снаружи, конечно, трудно составить верное представление о тюремной жизни. Сама ситуация, то есть каждый момент, здесь не так уж сильно отличается от моей жизни где-либо еще: я читаю, размышляю, пишу, расхаживаю туда-сюда (и совсем не как белый медведь, стирающий до крови бока о стены клетки); главное – держаться за то, что у тебя есть, за то, что ты можешь, – а этого все еще предостаточно; главное – сдерживать в себе возникающие мысли о том, чего ты не можешь, то есть не давать воли беспокойству и злости на свое положение. Между прочим, мне только здесь стало ясно, что Библия и Лютер подразумевают под словом «искушение». Вдруг без всякой видимой физической и психологической причины лишаешься внутреннего мира и спокойствия, которые тебя поддерживали, а сердце становится (как об этом написано у пророка Иеремии) упрямым и робким, так что его и не поймешь. И вправду воспринимаешь это как вторжение извне, как вмешательство злых сил, стремящихся лишить тебя главного. Но и этот опыт, пожалуй, полезен и необходим, учишься лучше понимать человеческую жизнь. Я вожусь сейчас с маленьким этюдом о «чувстве времени», о переживании, весьма характерном для заключенного под следствием. Кто-то из моих предшественников нацарапал над дверью камеры: «через сто лет все кончится»; так он старался избавиться от ощущения незаполненного времени, но об этом можно наговорить много всякой всячины, очень хотелось бы побеседовать на эту тему с папой… «В Твоей руке дни мои» (Пс. 30, 16) – вот ответ Писания на вопрос, угрожающий здесь вытеснить все остальное: «Доколе, Господи?» (Пс. 12).

Вы непременно должны прочитать «Дух Берна» И. Готхельфа, если и не целиком, то хоть начало. Это что-то необыкновенное и наверняка вас заинтересует! Помнится, старина Шёне всегда нахваливал Готхельфа. Я с удовольствием предложил бы издательству Дидерикса издать хрестоматию Готхельфа. У Штифтера фон также преимущественно христианский (честно говоря, после его описаний леса меня иногда сильно тянет на тихие поляны Фридрихсбруннского леса), однако у него нет силы Готхельфа, и тем