Ирвинг Финкель - Ковчег до Ноя: от Междуречья до Арарата Страница 8

Писец нес ответственность за анонимную передачу наследия предков без всяких изменений или вмешательств. Чем древнее табличка, тем большую ценность представляло ее содержание. Основой этой традиции были словники, в которых все слова и все знаки перечислялись в логической последовательности, предназначенной для облегчения поиска.

Хотя клинопись в течение трех тысячелетий в основном использовалась для записи текстов на шумерском и аккадском языках, она зачастую «экспортировалась» путешествующими месопотамскими писцами далеко за пределы Междуречья. Благодаря этому она стала использоваться в хеттском, хурритском, эламском, митаннийском и других языках, в то время как аккадский во втором тысячелетии до Р. Х. повсеместно использовался как язык международной торговли и дипломатии. Благодаря своей исключительной гибкости и адаптивности клинопись дала возможность записывать звуки, слова и грамматические формы языков, даже совсем не родственных ни шумерскому, ни аккадскому, и таким образом сохранила для потомков и эти языки тоже. Несмотря на свою внешнюю угловатость [13] и несомненную сложность, клинопись немыслимо долго обслуживала цивилизованный мир; при этом изучать ее намного увлекательнее любого алфавитного письма.

Начав с чтения первых законов кодекса Хаммурапи в классе проф. Лэмберта, я написал под его же руководством свою диссертацию о вавилонских заклинаниях, после чего в течение трех лет работал над Словарем в Восточном Институте Чикагского университета. Затем, к моей великой радости, я был назначен заместителем хранителя в отделе Британского музея, называвшемся тогда Отделом западноазиатских древностей. Судьба вмешалась в этот момент снова. Председателем отборочной комиссии был грозный Дэвид Уилсон, тогдашний директор Британского музея. Как я где-то прочел позднее, он сравнивал клинопись со следами куриных лапок и совершенно не приветствовал занятия ею в качестве жизненного пути. Во время интервью что-то подтолкнуло меня упомянуть о моем кратком опыте полевых работ на раскопках, проводившихся университетом Бирмингема на Оркнейских островах. Я тогда просидел целый месяц на краю раскопа, всем своим видом выражая саркастическое отношение ко всем бесписьменным цивилизациям, пока не сделал случайно единственное значимое открытие всей экспедиции: в одно прекрасное утро, беспорядочно ковыряясь в отвале, я вдруг увидел прекрасный викингский меч в бесподобной сохранности. Все остальные бывшие там археологи задрожали от невыразимой зависти при виде моей находки, хотя для меня она была лишена особого интереса, потому что на ней не было никакой надписи. Пока я пересказывал этот давний случай, Дэвид Уилсон наклонился вперед в чрезвычайном возбуждении и начал задавать технические вопросы; я тогда не знал и того, что он был одним из главных мировых авторитетов по викингам. Меня впоследствии никогда не оставляла мысль, что свою должность в отделе клинописи я получил именно благодаря этой археологической случайности. Подписав бумагу о секретности, я получил тяжеленный ключ для доступа к Сокровищнице Британской Нации, со скромной надписью: НАШЕДШЕМУ – ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ 20 ФУНТОВ.

Коллекция клинописных табличек Британского музея поражала и до сих пор поражает всякое воображение. В шкафах, заполненных ящиками викторианской эпохи со стеклянными крышками, хранится около ста тридцати тысяч глиняных табличек, покрытых клинописью, – удивительных посланий из эпохи, длившейся три тысячелетия. Можно ли желать большего?

3. Слова и люди

Сколько миль до Вавилона?

Дважды пять и шестьдесят.

А можно дойти при одной свече?

О да, и вернуться назад:

Если ноги легки, да шагать побойчей,

И туда и обратно дойдешь при свече[16].

Теперь, погрузившись в глубины истории, нам надо осмотреться кругом и понять, что это за часть света, откуда появились у нас клинописные таблички (если они не росли прямо в музейных витринах, как, по моим подозрениям, втайне представлял себе мой старый профессор), и поискать этих самых шумеров, вавилонян и ассирийцев, которым мы ими обязаны. Одновременно нам надо понять, что именно писали на них жители древнего Междуречья.

Родина клинописи имеет звучное название, обычно прячущееся где-то в задних отделах нашей головы: Месопотамия. Это слово имеет греческое происхождение: месо значит между, потамос значит река[17](ср. гиппопотам – речной конь, от гиппос – конь, потамос – река). Когда-то учитель младших классов рисовал для своих учеников мелом на черной доске эти две реки – слева Евфрат, справа Тигр, – радостно припевая «Сколько миль до Вавилона?». Но после Первой мировой войны это старинное название было официально заменено на название государства, занимающего сегодня ту же самую территорию, – Ирак. Что до современных названий обеих рек, то они вполовину столь же древние, как само время; их можно распознать в раскрывающейся перед нами цепочке их названий на языках, на которых писалась история Месопотамии: buranun и idigna по-шумерски, purattu и idiqlat по-вавилонски, perat и hiddeqel на древнееврейском, euphrátēs и tigris на древнегреческом, Jurat и dijla по-арабски.

Что для Египта Нил, то для Месопотамии – Тигр и Евфрат: источник жизни, кровеносная система. Плодородие и богатство, которым они вознаграждали труд искуснейших в мире ирригаторов, имели далеко идущие последствия: древний Ирак стал мирового масштаба лабораторией научных открытий и технических изобретений, центром торговли и политики. Мы не знаем достоверно, кто и когда впервые покорил стихию этих вод. Несомненно, раньше других это сделали шумеры, которых прославил сэр Леонард Вулли, раскопавший царские гробницы в их столичном городе Уре [14]. Именно шумеры, скорее всего, сделали первые шаги по изобретению письменности, и именно их язык, как мы уже видели, был первым языком, для которого разрабатывалось клинописное письмо. С появлением месопотамской письменности завершился доисторический период и началась история, основывающаяся на записях о событиях, т. е. история в собственном смысле этого слова.

Сегодня мы располагаем на удивление большим объемом знаний о древней Месопотамии. Отчасти, конечно, благодаря археологии, раскапывающей и исследующей гробницы и постройки, горшки и миски; но лишь изучая письменные документы исчезнувшей культуры, можно достичь ее глубокого понимания. По этим документам мы можем проследить ее историю и наполнить ее живыми человеческими характерами и реальными событиями; мы можем наблюдать за этими людьми в их работе и каждодневной жизни; мы можем читать их молитвы и их литературу – и понемногу начать понимать их самих. Те, кто решил изучать древних жителей Месопотамии по их письменным памятникам, сделали поистине благословенный выбор, потому что даже необожженные глиняные таблички могут сохраняться в земле тысячелетиями.

(Археолог, которому на раскопках выпадает счастье обнаружить несколько табличек, может быть смущен тем, что они влажные на ощупь – это бывает с табличками из необожженной глины. Он может не беспокоиться – за день или два на открытом воздухе при теплой погоде они затвердеют достаточно, чтобы вручить их нетерпеливому исследователю для расшифровки. Невозможно передать словами, насколько это увлекательно – наткнуться на такую табличку, извлечь ее из земли как картофелину и наконец прочесть, в первый раз за тысячелетия!)

Благодаря этому фактору необыкновенной сохранности табличек до нас дошел самый широкий спектр документов как государственного, так и частного характера, в большинстве своем имеющих эфемерное назначение и совершенно не предназначенных для вечности. Самое поразительное – то, что основная часть когда-либо написанных клинописных табличек, за исключением тех, что были преднамеренно уничтожены еще в древности, и тех, что были раскопаны в новое время, по-прежнему ожидают нас в земле на территории Ирака: все, что нужно, – в один прекрасный день раскопать их и прочесть.

Раскопки начались в 1840-х годах и очень скоро стали поставлять клинописные таблички в большом количестве, еще до того как их смог прочесть хоть один человек. Целью первых экспедиций было произвести раскопки там, где происходили библейские события, чтобы найти подтверждение текстам Священного Писания. Турецкие власти дали разрешение как на сами раскопки, так и на вывоз находок в Лондон. Именно благодаря этому стала возможной расшифровка аккадской клинописи, что дало толчок развитию ассириологии. Для любого мыслящего человека расшифровка клинописи должна стоять в одном ряду с другими величайшими интеллектуальными достижениями человечества; лично я считаю, что это достижение надо было бы увековечить на почтовых марках и на магнитиках на холодильнике. Расшифровка клинописи оказалась возможной, как и для египетских иероглифов, лишь благодаря обнаружению параллельных надписей на двух или более языках. Греческий текст на Розеттском камне позволил первым египтологам расшифровать параллельный иероглифический текст; подобно этому, древнеперсидская клинописная надпись, найденная в Бехистуне на северо-западе Ирана и датируемая 500-ми годами до Р. Х., позволила постепенно расшифровать вавилонскую клинопись той же эпохи – благодаря тому, что древнеперсидский текст на этой надписи сопровождается переводом на вавилонский. В обоих рассматриваемых случаях произношение царских имен – Клеопатры и Птолемея на древнеегипетском, Дариавуша (Дария) на древнеперсидском – дало первые проблески понимания того, как пользовались этими двумя древними преимущественно силлабическими системами знаков.