Игнатий Лойола - Рассказ паломника о своей жизни Страница 8

42. Когда они прибыли в Венецию, на лодку пришли стражники, чтобы осмотреть всех, кто на ней был, одного за другим, и лишь одного <паломника> миновали.

Ему встретился некий богатый испанец, спросивший его, что он делает и куда хочет отправиться (§ 42).

В Венеции он кормился, собирая подаяние, и ночевал на площади святого Марка [90]. Но ему никогда не хотелось пойти в дом посланника императора [91], и не слишком он старался найти кого- нибудь, с кем мог бы путешествовать. В душе у него была твёрдая уверенность в том, что Бог даст ему возможность добраться до Иерусалима, и эта уверенность настолько укрепляла его, что никакие доводы, никакие запугивания не могли его поколебать.

Однажды ему встретился некий богатый испанец [92], спросивший его, что он делает и куда хочет отправиться. Узнав о его намерении, он взял его к себе домой обедать, а затем оставил у себя на несколько дней, покуда не было всё готово к отправлению.

Уже с Манресы у паломника установился такой обычай: обедая с кем-нибудь, он никогда не говорил за столом — разве что односложно отвечал. Однако <при этом> он прислушивался к разговору, отмечая то, что давало ему повод поговорить о Боге, а по окончании трапезы так и делал.

43. Это и было причиной тому, что и этот порядочный человек, и вся его семья настолько к нему привязались, что хотели задержать его у себя и принуждали остаться там. Тот же самый гостеприимен доставил его к венецианскому дожу [93], чтобы он поговорил с ним — id est3 выхлопотал ему доступ и аудиенцию.

На этом корабле в открытую творились гнусности и безобразия, которые он сурово пресекал (§ 43).

Выслушав паломника, дож распорядился, чтобы ему позволили сесть на губернаторский корабль, шедший на Кипр [94].

Хотя в том году в Иерусалим отправилось много паломников, большинство из них вернулись домой в силу новых обстоятельств, возникших после захвата Родоса [95]. Тем не менее их было тринадцать человек на паломническом корабле, который отправился первым [96]. Восемь или девять человек остались на губернаторском корабле [97]. Когда он уже собирался отплыть, нашего паломника одолела тяжёлая болезнь с сильной горячкой. Несколько дней его кое- как лечили, потом перестали. А корабль отправлялся в тот самый день, когда он принял слабительное. Домочадцы <испанца> спросили врача, можно ли <паломнику> садиться на корабль в Иерусалим, и тот отвечал, что, если он хочет, чтобы там его похоронили — тогда, конечно, можно. Однако <паломник> сел на корабль и отплыл в то же день. Мутило его так, что он <даже> почувствовал сильное облегчение и начал совершенно поправляться.

На этом корабле в открытую творились гнусности и безобразии, которые он сурово пресекал.

44. Испанцы, плывшие там же, предупреждали его, чтобы он это не делал, поскольку команда корабля сговаривалась высадить его на каком-нибудь острове. Но Господу нашему было угодно, чтобы они быстро добрались до Кипра, где, оставив этот корабль, и травились по суше в другой порт, именуемый Лас Салинас [98], находившийся в десяти лигах оттуда, и перешли на паломнический корабль, на котором <паломник>, если говорить о его пропитании, столь же мало рассчитывал на что-либо, кроме надежды, возлагаемой им на Бога, как и на прежнем корабле. Всё это время ему многократно являлся наш Господь, подававший ему немалое утешение и силу. Кроме того, ему казалось, что он видел нечто округлое и большое, будто бы из золота, и это ему представлялось после того, как они, отплыв с Кипра, прибыли в Яффу [99]. До Иерусалима добившись на осликах, как это принято; и вот, не доезжая до Иерусалима двух миль, один знатный испанец, которого звали, кажется, Диего Манес, с крайним благоговением сказал всем паломникам,

Всё это время ему многократно являлся наш Господь подававший ему немалое утешение и силу (§ 44).

Что, поскольку вскоре им предстоит подъехать к тому месту, откуда можно будет увидеть святой город, хорошо было бы, если бы все они настроили свои мысли на нужный лад и хранили молчание.

45. Это показалось всем достойным, и каждый стал собираться с мыслями. Незадолго до того, как прибыть на то место, откуда был виден <город>, они спешились, поскольку увидели монахов <францисканцев> с крестом, их поджидавших. И тут, увидев город, паломник испытал великое утешение. Судя по тому, что говорили другие, это чувство было общим для всех, равно как и радость, казавшаяся сверхъестественной. То же самое благоговение он чувствовал всегда, посещая святые места.

Твёрдым его намерением было остаться в Иерусалиме, чтобы постоянно посещать эти святые места. Кроме этого благоговейного преклонения, у него было также намерение оказывать помощь душам, и ради этого он вёз с собой рекомендательные письма для гвардиана [100].

Отдав ему эти письма, <паломник> сказал ему о своём намерении ocтаться там для благоговейного поклонения, но не <сказал> о другом — что он хочет приносить пользу душам, — поскольку об этом не говорил никому, тогда как о первом открыто заявлял многократно.

Гвардиан ответил ему, что не знает, каким образом <паломник> мог бы остаться, поскольку обитель пребывала в такой нужде, что не могла содержать <даже> монахов, из-за чего он вынужден был отравить некоторых <из них> вместе с паломниками на родину.

Нo паломник отвечал, что от обители он не хочет ничего, кроме одного: чтобы иногда, если он придёт исповедаться, у него приняли исповедь. На это гвардиан сказал ему, что так дело, пожалуй, пойдёт. Однако ему нужно подождать, пока не прибудет провинциал (кажется, это был главный настоятель Ордена в этой стране), который находился <тогда> в Вифлееме [101].

46. Заручившись этими обещаниями, паломник стал писать письма в Барселону, духовным людям. Когда он уже написал одно[102] и писал второе, накануне отъезда паломников, за ним пришли, чтобы вызвать его к провинциалу и гвардиану, поскольку <первый из них> приехал. Провинциал учтиво и мягко сказал ему, что он знает о его благом намерении остаться в этих святых местах, что он как следует подумал об этом и что, исходя из опыта с другими <людьми>, он считает это невозможным. У многих ведь было это желание, и вот одних взяли <в плен>, другие умерли; а потом, <францисканский> Орден обязан был выкупать пленных. Поэтому пусть он готовится отправиться завтра вместе с паломниками.

На это <паломник> отвечал, что намерение его весьма твёрдо и что он ни в коем, случае не предполагает отказаться от его воплощения на деле. Тем самым он честно дал понять, что, даже если это не будет угодно провинциалу, он не откажется от своего намерения, сколько бы его ни запугивали, если только не будет ничего, что заставляло бы его согрешить. На это провинциал сказал, что у них есть полномочие, данное Апостольским Престолом, в силу которого они могут заставить уйти отсюда или остаться здесь того, кого сочтут нужным, а также отлучить от Церкви тех, кто не захочет им повиноваться, и что в данном случае они сочли, что ему не следует оставаться, и т. д.

47. Они хотели показать ему те буллы, в силу которых могли отлучить его от Церкви, но он сказал, что видеть их нет нужды, что он верит их преподобиям, и, раз уж они так решили той властью, которой располагают, то он им повинуется.

По завершении этого он вернулся туда, где находился прежде, и тут его одолело сильное желание ещё раз посетить Елеонскую гору до своего отъезда, раз уж не было воли Господней на то, чтобы он остался в этих святых местах.

На Елеонской горе есть один камень, с которого наш Господь вознёсся на небеса, и даже теперь <на нём> видны отпечатанные следы. Именно это он и хотел увидеть ещё раз. И вот, ничего не сказав и не взяв проводника (а ведь те, кто идёт туда без проводника — турка, подвергаются страшной опасности), он ускользнул от Других и в одиночестве отправился на Елеонскую гору. Стражники не хотели пропускать его. Он отдал им перочинный нож, который носил с собой. После этого, сотворив молитву и испытав немалое утешение, он ощутил желание пойти в Виффагию. Находясь. там, он снова вспомнил, что на Елеонской горе не разглядел толком, где был след правой ноги, а где — левой. Тогда, вернувшись туда, он отдал стражникам, кажется, ножницы, чтобы они его пропустили.

48. Когда в монастыре узнали о том, что он отправился вот так, без проводника, монахи приложили усилия к тому, чтобы разыскать его. И вот, спускаясь с Елеонской горы, он столкнулся с «подпоясанным христианином» [103], служившим в монастыре. Тот, увидев паломника, <держа в руке> большую палку, со страшным раздражением стал знаками показывать ему, что сейчас, мол, ему задаст.