Томас Балфинч - Всеобщая мифология. Часть III. Божества иных народов Страница 8

Сказав так, он позвал робких последователей и передал тело в их руки.

Тем временем Мезенция принесли на берег реки и промывали его рану. Скоро новости о смерти Лауса дошли до него, и ярость и отчаяние придали ему силы. Он взобрался на коня и устремился в самую сечу, ища Энея. Оседлав его, он помчался к Энею и стал кружить вокруг него, бросая копья одно за другим, тогда как Эней стоял, загораживаясь своим щитом и всячески изворачиваясь, чтобы отразить их. Наконец, после того, как Мезенций сделал три круга, Эней бросил свое копье прямо в голову его лошади. Оно вонзилось прямо в висок, конь упал, и крик обеих армий прорвал небеса. Мезенций не просил милости, но только, чтобы его тело было сохранено от подлецов, и чтобы его похоронили в одной могиле с сыном. Роковой удар он принял с готовностью, и излил свою жизнь вместе с кровью.

Когда такие события происходили на одной части поля, на другой Турн столкнулся с юным Паллантом. Исход битвы между воинами, столь не равными, не вызывал сомнений. Паллант держал себя храбро, но пал от копья Турна. Победитель почти сдался, когда увидел храброго юношу, лежащего мертвым у своих ног, и воздержался от привилегии победителя забрать его доспехи. Он взял только пояс, украшенный золотыми запонками и резьбой, и надел его сам. Остальное он отдал друзьям убитого.

После битвы была передышка на несколько дней, чтобы позволить обеим армиям похоронить своих мертвецов. Эней вызвал Турна, чтобы решить спор поединком, но Турн избегал вызова. Произошла другая битва, в которой Камилла, девушка-воин, была самой заметной. Ее подвиги мужества превосходили подвиги храбрых воинов, и многие троянцы и этруски пали, пронзенные ее копьями и зарубленные ее боевым топором. Наконец, этруск по имени Арунс, который долго ее высматривал в поисках некоторого преимущества, увидел ее преследующей бегущего врага, чье великолепное оружие было заманчивой наградой. Увлеченная погоней, она не следила за опасностью, и копье Арунса поразило ее и причинило роковую рану. Она упала и испустила дух на руках своих спутниц.

Смерть Камиллы. С картины Федора Бруни. 1824 г.

Но Диана, которая видела ее судьбу, не позволила ее убийце остаться не отмщенным. Арунса, когда он крался прочь, радостный, но испуганный, поразила таинственная стрела, пущенная одной из нимф из свиты Дианы, и он умер постыдно и безвестно.

Наконец, имела место последняя битва между Энеем и Турном.

Турн избегал поединка так долго, как только мог, но, в конце концов, побужденный ложным успехом его армии и ропотом своих последователей, он ввязался в битву. Исход ее не вызывал сомнений. На стороне Энея были явное решение судьбы, помощь его богини-матери в любом случае и непроницаемые доспехи, сделанные Вулканом по ее просьбе для сына. С другой стороны, Турна покинули его божественные союзники, т. к. Юпитер строго запретил Юноне впредь помогать ему. Турн бросил свое копье, но оно отскочило, не причинив вреда, от щита Энея. Тогда троянец бросил свое, которое пронзило щит Турна и вонзилось ему в бедро. Затем сила духа оставила Турна и он просил милости; и Эней оставил бы ему жизнь, но тут его взгляд пал на пояс Палланта, который Турн снял с убитого юноши. Сразу же ярость ожила и, воскликнув: «Паллант сокрушает тебя этим ударом», Эней разрубил его мечом.

Эней, поражающий Турна. Шлейбхейм Нью Ралас. Деталь потолочной фрески работы Джакопо Амигони

На этом поэма «Энеида» завершается, и нам осталось заключить, что Эней, восторжествовав над своим врагом, получил Лавинию в жены. Легенда добавляет, что он основал свой город и назвал его по ее имени Лавиниумом, Его сын Юл основал Альбу Лонга, которая стала местом рождения Ромула и Рема и колыбелью самого Рима.

Аллюзия к Камилле содержится в следующих знаменитых строчках Попа, в которых, иллюстрируя правило: «звук должен быть эхом к чувству», он говорит:

Вздымаясь, волны бьют о берега –Взревет и стих, как бурная река;Аякс изнемогает под скалой –Слова с трудом ворочают строкой;Летит Камилла вдоль полей и нив –И зазвучал уже другой мотив.

Глава IV. Боги лесные и сельские

За несколько глав до этой мы рассказывали о гамадриадах – это были лесные нимфы. Помона была одной из них, и никто не любил так, как она, сады и выращивание плодов.

Она не заботилась о лесах и реках, но любила возделанную землю и деревья, которые приносили восхитительные яблоки. Не копье, а садовый нож был орудием в ее правой руке. Вооруженная им она то уменьшала слишком бурную растительность, обрезая ветки, которые боролись за место; то расщепляла ветви и вставляла в них привой, делая так, чтобы на ветви прижился чужой отросток. Она также заботилась о том, чтобы ее любимчики не страдали от засухи, и направляла к ним струи воды, чтобы жаждущие корни могли напиться. Такие занятия были делом ее жизни, ее главной страстью; и она была свободна от влияний Венеры. Помона побаивалась сельчан и держала свой фруктовый сад закрытым, не позволяла людям входить в него. Фавны и сатиры отдали бы все, что имели, чтобы завоевать ее, в том числе старый Сильван, который выглядит моложе своих лет, и Пан, у которого на голове сосновый венок. Но Вертумн любил ее сильнее всех, хотя преуспел не больше других. О, как часто, выполняя обязанности жнеца, он приносил ее зерно в корзине и был похож на настоящего жнеца! Обмотанный связкой сена он, казалось, только что катался по траве. С прутом в руке он, казалось, только что распряг своих усталых быков. То он нес серп и играл роль винодела; а то с лестницей на плече он словно готовился собирать яблоки. Иногда он устало и одиноко тащился, как уволенный солдат, то снова нес удочку, словно собирался рыбачить. Таким способом он пытался подступиться к ней снова и снова, и питал свою страсть ее созерцанием.

Вертумн и Помона. С картины датского художника Хендрика Гольциуса

Однажды он пришел в образе старухи; ее седые волосы была накрыты чепцом, а в руке была палка. Она вошла в сад и восхищалась фруктами.

– Это принесет тебе славу, моя дорогая, – сказала она нимфе и поцеловала ее поцелуем, не совсем таким, каков мог быть поцелуй старой женщины.

Затем мнимая старуха села на насыпь и посмотрела на ветви, отяжеленные фруктами, которые висели над ней. Напротив рос вяз, овитый виноградной лозой, нагруженной ароматными плодами. Она похвалила равно и дерево, и связанный с ним виноград.

– Но, – сказала старуха, – если дерево стоит одиноко, и нет винограда, прильнувшего к нему, дереву нечем привлечь нас, нечего нам предложить, кроме бесполезных листьев. Так же и виноград, если он не обвит вокруг вяза, то будет лежать, стелясь по земле. Почему ты не учишься у дерева и винограда и не согласишься соединиться с кем-нибудь? Надеюсь, это вскоре случится. У самой Елены было меньше поклонников, и у Пенелопы, жены прозорливого Одиссея. Даже когда ты отвергаешь их, они ухаживают за тобой – божества сельские и прочие, которые бывают в этих горах – прогони всех их и выбери по моему совету Вертумна. Я знаю его, как саму себя. Он – не странствующий бог, но относится к этим горам. И он не такой, как многие нынешние любовники, которые любят всякую, которую случится увидеть; он любит тебя и только тебя одну. К тому же он молодой и хорошенький, и умеет принимать любую форму, которую пожелает, и может сделаться именно тем, чем ты прикажешь.

Более того, он любит то же, что и ты: обожает садоводство и дотрагивается до твоих яблок с восторгом. Но СЕЙЧАС он нисколько не думает о фруктах, цветах и т. п., но только о тебе. Сжалься над ним и представь, что это он говорит, а не я. Вспомни, что боги наказывают безжалостность, и Венера ненавидит жестокие сердца и рано или поздно покарает за такие обиды. Чтобы подтвердить это, позволь мне рассказать тебе историю, которая хорошо известна на Кипре как правдивая; и я надеюсь, от нее ты станешь более милостивой.

«Ифис был юношей скромного происхождения, который увидел и полюбил Анаксарет, благородную девушку из древнего рода Тевкров. Он долго боролся со своей страстью, но когда понял, что не может ее подавить, пришел как проситель к ее дому. Сначала он рассказал о своей страсти ее няне и просил, если она любит свою воспитанницу, быть благосклонной к нему. Потом он старался склонить на свою сторону ее домашних. Иногда он вверял свои мольбы запискам и часто вешал на ее дверь венки, которые были смочены его слезами. Он падал на ее порог и произносил свои жалобы жестоким задвижкам и засовам. Она же была глуше, чем волны, которые поднимаются в ноябрьскую бурю; тверже стали из немецких кузниц или скалы, которая прилегает к своему естественному обрыву. Она издевалась и смеялась над ним, дополняя свое неласковое поведение жестокими словами, и не оставляла ни малейшего проблеска надежды. Ифис не мог больше терпеть пытки несчастной любви и, стоя перед ее дверями, сказал жестокой красавице такие последние слова: