После добродетели: Исследования теории морали - Аласдер Макинтайр Страница 11

Что является ключом к социальному содержанию эмотивизма? Эмотивизм на самом деле стирает любое подлинное различие между социальными отношениями, в которых происходит манипуляция людьми, и неманипулятивными социальными отношениями. Рассмотрим под этим углом зрения противоречие, скажем, между кантианской этикой и эмотивизмом. Для Канта — и в этом вопросе параллели могут быть проведены с многими более ранними философами — различие между человеческими отношениями, не сформированными моралью, и отношениями, сформированными ею, в точности представляет различие между отношениями, в которых каждый человек использует других людей главным образом в качестве средства для своих целей, и отношениями, в которых другие люди рассматриваются им в качестве цели. Рассматривать других людей в качестве цели — это значит предлагать им те или иные добротные резоны для того или иного поступка, и вместе с тем предоставлять им возможность оценки этих резонов. Было бы нежелательно влиять на других людей каким-либо иным образом, помимо резонов, которые считаются ими добротными. Каждый рациональный субъект должен в своем суждении прибегать к неличностным критериям значимости такого суждения. В противоположность этому, мое обращение с другими людьми в качестве средства означает использование их в качестве инструмента для осуществления моих целей с применением всех подходящих орудий убеждения и оказания влияния на этих людей. Тут мне скорее пригодятся социология и психология убеждения, а не стандарты нормативной рациональности.

Если эмотивизм верен, тогда это различие иллюзорно. Потому что оценочное выражение может не иметь какого-либо иного употребления, за исключением выражения установки и моих собственных чувств или воздействия на чувства и установки других людей. Я не могу по настоящему апеллировать к неличностным критериям, потому что таких критериев нет. Я могу считать, что апеллирую к этим критериям, и другие люди могут посчитать это за такую апелляцию, но такие предположения будут всегда ошибочными. Единственная реальность отчетливого морального дискурса заключается в попытке воли одной личности объединить установки, чувства, предпочтения и выбор других личностей с ее собственными. Другие люди всегда есть средства, но не цели.

Как же тогда должен выглядеть социальный мир с точки зрения эмотивиста? И каким он должен выглядеть, если повсеместно предполагается истинность эмотивизма? Общая форма ответа на эти вопросы теперь ясна, но социальные детали зависят частично от природы конкретного социального контекста. Стирание различий между манипулятивными и неманипулятивными социальными отношениями существенным образом зависит от социальной среды и от того, в чьих конкретных и специфических интересах функционируют эти отношения. В. Гасс предположил, что главной целью Генри Джеймса в его романе Женский портрет было исследование следствий стирания такого различия в образе жизни конкретного типа богатого европейца (Gass 1971, pp.181—190). Роман, по словам Гасса, оказывается исследованием «того, что значит быть потребителем людей или что значит для человека быть употребленным». Метафора потребления становится подходящей в контексте городской среды; Джеймс описывает богатых эстетов, чьи интересы ограничены бегством от скуки, что весьма характерно для праздной атмосферы того времени, с приспособлением поведения других людей к желаниям богачей и удовлетворением их пресыщенных аппетитов. Эти желания могут быть благодетельными, а могут и не быть таковыми, но различие между характерами тех, кто занимает себя тем, что желает добра другим, и характерами тех, кто жаждет исполнения своих желаний без всякой мысли о чьем-либо благе, кроме собственного — в романе различие между Ральфом Туше и Гильбертом Осмондом, — важно для Джеймса не в той степени, как различие между городской средой вообще, в которой процветает манипулятивный способ морального инструментализма, и средой, например, в Новой Англии из романа Европейцы, где это совсем не так. Конечно, Джеймс имел дело, по крайней мере, в Женском портрете только с ограниченным и тщательно идентифицированным социальным окружением, с конкретным типом богатого человека в определенном месте и в определенное время. Но это вовсе не умаляет важности его достижений в такого рода исследовании.

На самом деле оказалось, что Женский портрет занимает ключевое место в длинном ряду представителей традиции моральных комментариев, предшественниками которого были Племянник Рамю Дидро и Или-или Кьеркегора. Преобладающей темой в этой традиции является описание условий жизни тех людей, кто усматривает в социальном мире лишь место конфликтующих проявлений воли отдельных личностей, каждая из которых имеет множество установок и предпочтений. Эти люди считают мир лишь ареной для достижения своего собственного удовлетворения и интерпретируют реальность как серию удобных случаев для развлечений, поскольку самым страшным врагом для них является скука. Молодой Рамю, «А» Кьеркегора и Ральф Туше проявляют эту эстетическую установку в самых различных обстоятельствах, но установка определенно одна и та же, и даже различные обстоятельства имеют нечто общее. Это такие обстоятельства, в которых проблема развлечений возникает в контексте праздности, когда большие деньги избавляют от необходимости работать. Ральф Туше богат, «А» Кьеркегора имеет досуг, а Рамю паразитирует на своем богатом патроне и клиентах. Это вовсе не означает, что сфера, обозначенная Кьеркегором как эстетическая, ограничена богатыми и их близкими; многие из нас часто разделяют позицию богатых в своих фантазиях и устремлениях. Не значит это и того, что все богатые исчерпываются этими Туше, Осмондами и «А». Но это означает все-таки, что, если мы хотим полностью понять социальный контекст свойственного эмотивизму стирания различия между манипулятивными и неманипулятивными социальными отношениями, нам следует рассмотреть также некоторые другие социальные контексты.

Один, наверняка, важный контекст усматривается в жизни организаций, тех бюрократических структур, которые в форме частных корпораций или правительственных организаций определяют рабочие задачи столь многих наших современников. Один резкий контраст с жизнью эстетствующих богачей немедленно приковывает наше внимание. Богатый эстет непрестанно ищет цели, ради которых он мог бы использовать находящиеся в его распоряжении обильные средства. А вот организация в характерных случаях занята конкурентной борьбой за скудные ресурсы для того, чтобы поставить их на службу своим заранее определенным целям. Следовательно, основной заботой администраторов является адресовка и переадресовка доступных для организации ресурсов, как человеческих, так и не-человеческих, столь эффективным образом, насколько это возможно, для достижения этих целей. Каждая бюрократическая организация воплощает явное или неявное определение стоимости и выгод, из которого и выводятся критерии эффективности. Бюрократическая рациональность — это рациональность соответствия средств целям в экономическом и эффективном отношениях.