Монтень. Выписки и комментарии. 1930-е годы - Михаил Александрович Лифшиц Страница 14

детей под крылышком родителей. Естественная любовь мешает выработке доблестных качеств (мешает, так сказать, «объективному» воспитанию). «Недостаточно закалить душу, надо закалить также и мускулы». Надо приучать себя к мучениям посредством труда. «Привычка переносить труд есть привычка переносить боль». Тюрьма и пытка могут стать участью каждого. «Мы все можем подвергнуться этому испытанию; кто ниспровергает законы, угрожает благомыслящим людям кнутом и виселицей».

Нужно прежде всего знакомиться с людьми, а не знакомить их с собой. Не следует перечить, даже сталкиваясь с глупостью. Приучайте ребёнка не становиться на дыбы по поводу всего, что ему не по вкусу. «Пусть он заботится о собственном исправлении, но не упрекает других за то, чего они не хотят для него сделать, и не нарушает усвоенных обществом нравов. “Следует быть мудрым без пышности, без гордости”28. Избегайте этих претенциозных и неучтивых образцов, этой ребяческой заносчивости, побуждающей держать себя иначе, чем все, чтобы казаться более тонкими и стяжать себе славу новшествами и теми упрёками, которые они вызывают. Подобно тому, как одним только великим поэтам пристало разрешать себе говорить языком искусства, точно так же можно мириться лишь с тем, чтобы великие и славные умы имели привилегию ставить себя выше обычая».

Человек свободен по отношению к истине, он не обязан защищать никакого предвзятого мнения. Он вправе сохранять свободу мысли и по отношению к власть имущим.

«Воспитатель, разделяющий моё умонастроение, направит волю своего ученика так, чтобы он стал верным, преданным и храбрым слугой своего государя; но следовало бы охладить его пыл, если бы он вздумал питать к государю какую-либо иную привязанность, кроме той, которой требует общественный долг. Помимо многих других затруднений, в которые впадает наша свобода вследствие таких личных и частных пристрастий, суждение человека, связанного и подкупленного ими, является не вполне искренним и свободным; или же он навлекает на себя обвинение в безрассудстве и неблагодарности. Настоящий придворный не может иметь ни права, ни воли думать иначе, чем это угодно его господину, который среди тысяч других своих подданных избрал его, чтобы приблизить к себе и угощать со своего стола. Эти милости и выгоды естественно ослепляют его, портят и лишают искренности. И мы видим, что язык этих людей обычно отличается от языка всех прочих граждан государства, и слова их мало внушают доверия в известных случаях».

Нужно уметь признавать свои ошибки: «упрямиться и оспаривать свойственно в таких случаях людям толпы и есть признак низменной души». Нужно беседовать не только с баловнями судьбы, которые редко бывают людьми способными и достойными. «Пусть исследует он способности и силы каждого человека: пастуха, каменщика, первого встречного, всё надо использовать, от каждого заимствовать то, что он может дать по роду своих занятий, ибо в жизненном обиходе всё может пригодиться». Надо пробудить в ученике благородную любознательность ко всему, что его окружает, интерес к истории. «Как жаль, что люди, одарённые выдающимся умом, так любят краткость: без сомнения, от этого выигрывает их слава, но мы от этого проигрываем». «Имеющие тощее тело придают себе более тучный вид, обёртываясь холстом; имеющие скудное содержание раздувают его словами».

«Мысль человеческая приобретает изумительную ясность вследствие общения с миром; все мы стеснены и загромождены собой и видим не дальше собственного носа». «Но кто представляет себе, как на картине, грандиозный образ нашей матери природы во всём его величии; кто читает в её лице всё её постоянное разнообразие; кто замечает себя самого там, внутри, и не только себя, а целые царства, как мельчайшие чёрточки, – тот и только тот постигает вещи в их подлинных размерах».

Вот почему необходимо ознакомление со всем разнообразием чужих склонностей, суждений, сект, законов и обычаев. Мы лучше познаём благодаря этому свою собственную слабость.

Демократическое содержание этой теории относительности:

«Пышность и гордость чужестранных торжеств, величие и надменность стольких властителей и их дворов укрепят наше зрение и позволят нам уверенно выдерживать блеск наших собственных, не жмуря глаз».

Пифагор: одни упражняют своё тело, другие ищут прибыли; есть и такие – далеко не худшие, – которые «хотят быть зрителями жизни других людей». Воспитание должно носить практический нравственный характер – внушать правила и меру всего. Из искусств нужно выбрать наиболее свободные. Из наук большая часть не нужна – ограничиться требованиями пользы.

«Замечательно, что в наш век философия, даже для людей сведущих, есть не более как пустое и фантастическое наименование и не находит себе применения и надлежащей оценки ни во мнениях, ни на деле. Виноваты тут, как я полагаю, эти бесплодные словопрения, захватившие подступы к философии». Её изображают недоступной и хмурой. «Не такова действительная физиономия философии; нет ничего более весёлого, бодрого, радостного, я чуть было не сказал – игривого; она проповедует только праздники и хорошую погоду; её печальный и оцепенелый вид показывает, что она не в своей тарелке». Подробное обоснование весёлого нрава философии. Цель её – добродетель – находится вовсе не на вершине недоступной скалы, а посреди плодоносной и цветущей равнины. Достигнуть её можно по тенистым тропам, среди цветов и благоуханий. «Им не случалось встречаться с этой высочайшей добродетелью, прекрасной, торжествующей, любвеобильной, одновременно кроткой и мужественной, являющейся заклятым и непримиримым врагом всякой злобы, неудовольствия, страха и гнёта, имеющей своим вождём природу, своим спутником – счастье и наслажденье, и вот они по слабости своей измыслили этот дурацкий образ: мрачный, сварливый, сердитый, угрожающий, коварный и поместили его на удалённой скале, обросшей терниями, – призрак для запугивания людей».

Дальнейшее описание добродетели-мудрости: «ценность и возвышенность истинной добродетели состоят в лёгкости, пользе и удовольствии её применения; бремя её настолько не тяжело, что дети в силах нести его в такой же мере, как взрослые, простые люди – в такой же мере, как образованные. Её оружие – порядок, а не сила». «Она упрочивает и очищает наши удовольствия, внося в них справедливость; умеряя, делает их более привлекательными и желанными». «Она умеет стать богатой, могущественной, учёной, покоиться на раздушенных подушках; она любит жизнь, любит красоту, славу, здоровье; но её собственное и подлинное дело – научить пользоваться всеми этими благами упорядоченно и всегда, если нужно обходиться без них, – обязанность, гораздо более благородная, чем тягостная; без неё всё течение жизни было бы извращено, обезображено и превращено в хаос; отсюда-то, без сомнения, и возникают все наши подводные камни, дебри и уродства». Высшая добродетель – мера.

Если ученик скорее слушает басни, чем мудрые речи, если звукам тамбурина он предпочитает