Кевин Макдональд - Введение в Культуру Критики Страница 17

«Мы не просто «люди книги», но и люди голливудских фильмов и телевизионных минисериалов, журнальных статей и газетных колонок, комиксов и академических симпозиумов. Как только значительная озабоченность Холокостом распространилась в среде американского еврейства, то она, в силу важной роли евреев в американских СМИ и среди элит, формирующих общественное мнение, немедленно и естественным образом начала проникать и в основную культуру.» (Novick 1999, стр. 12)

Изначально, Холокост пропагандировался для усиления поддержки Израиля после арабо-израильских войн 1967 и 1973 годов: «Еврейские организации… [изображали] трудности Израиля как вызванные исключительно тем, что мир позабыл о Холокосте. Контекст Холокоста позволял нивелировать любые легитимные основания для критики Израиля и исключать даже саму возможность того, что в причинах израильских проблем могла быть и доля его ответственности» (Novick 1999, стр. 155). Когда угроза существованию Израиля ослабла, главными функциями Холокоста стали консолидация и пропаганда еврейской идентичности и борьба с ассимиляцией и метисацией среди евреев. В этот период, Холокост также использовался как противоядие против антисемитизма среди не-евреев. В последнее время это сопровождалось крупномасштабными усилиями в сфере образования (включая обязательные курсы в публичных школах нескольких штатов), проталкиваемых еврейскими организациями с помощью тысяч специалистов по Холокосту, с целью донести урок о том, что «толерантность и этническое многообразие — это хорошо; ненависть — это плохо, с основным акцентом на «негуманном отношении человека к человеку»» (стр. 258–259). Таким образом, Холокост превратился в инструмент для продвижения еврейских этнических интересов не только как символ, направленный на выработку морального отвращения к использованию насилия против этнических меньшинств — прототипически, конечно же, евреев, но и как средство заглушения противников массивной мульти-этнической иммиграции в Западные общества. Как описывается в КК, способствование массивной мультиэтнической иммиграции было целью еврейских групп с конца 19-го века.

Активисты еврейского Холокоста настаивали на «непостижимости и необъяснимости Холокоста» (Novick 1999, стр. 178), что, очевидно, является попыткой нивелировать любую рациональную дискуссию о его причинах и предотвратить сравнение с многочисленными другими примерами межэтнического насилия. «Даже многие сильно религиозные евреи часто готовы натуралистически обсуждать основополагающие мифы иудаизма, тем самым подвергая их рациональному, схоластическому анализу. Но когда речь заходит о «необъяснимой мистерии» Холокоста, то они не желают использовать точно такой же стиль рассуждений, рассматривая применение рационального анализа к этому субьекту неприемлимым или даже святотатским» (стр. 200). Активист Холокоста Эли Визель «видит Холокост событием, по религиозной значимости «равным синайскому откровению»; причем попытки «лишить Холокост священного ореола или демистифицировать его» являются, по его мнению, скрытой формой антисемитизма» (стр. 201).

Поскольку к Холокосту относятся как к уникальному, непознаваемому событию, еврейские организации и израильские дипломаты приложили совместные усилия для блокирования признания Конгрессом США факта геноцида армян. «Поскольку евреи поверили в уникальность Холокоста — в то, что он не имеет аналогов и что его нельзя ни с чем сравнивать — то у них нет и причины конкурировать с другими; нельзя оспаривать то, что «неоспоримо» (стр. 195). Абе Фоксман, глава АДЛ, отметил, что Холокост это «не просто один из примеров геноцида, но почти успешное покушение на жизнь избранных детей Господа, и, значит, покушение на самого Бога» (стр. 199) — комментарий, иллюстрирующий неразрывную связь между пропагандой Холокоста и более экстремальными формами еврейского этноцентризма на самых высоких уровнях организованного еврейского сообщества.

Результатом этого стала возможность для американских евреев определять себя как «сингулярную жертву» (Novick 1999, стр. 194). Как выражение этой тенденции, активист Холокоста Симон Визенталь составил календарь, показывающий когда, где и кем евреи преследовались в каждый день года. Ментальность Холокоста стала ультимативным проявлением жертвенной ментальности. Холокост стал символизировать естественное и неизбежное следствие антисемитизма. «Нет такой вещи как чрезмерная реакция на антисемитский инцидент, и нет такой вещи как преувеличение вездесущей опасности. Любой, кто глумится над идеей, что в американском обществе наблюдаются недобрые предзнаменования, не выучил «урок Холокоста» (стр. 178).

В то время как евреи изображаются сингулярной жертвой в иконографии Холокоста, подавляющее большинство не-евреев изображается как потенциальные или действительные антисемиты. Признается существование «праведных не-евреев», но критерии отбора являются очень строгими. Такие люди должны рисковать своими жизнями, и даже жизнями членов своих семей, чтобы спасти еврея. «Праведный не-еврей» обязан демонстрировать «жертвенный героизм наивысочайшего и наиредчайшего порядка» (Novick 1999, стр. 180). Такие люди чрезвычайно редки, и любой еврей, полагающий, что не-еврей может быть «праведным» по какой-либо другой причине, подвергается жесткому критицизму. Смысл здесь заключается в консолидации «ментальности цитадели» среди евреев для продвижения чувства «осторожной подозрительности к не-евреям» (стр. 180). Выдающаяся еврейская феминистка предоставляет пример такого отношения: «Каждый сознательный еврей страстно желает спросить ее или его друзей — не-евреев, «спрятали ли бы вы меня?» — но сдерживает свой вопрос из страха услышать в ответ молчание» (стр. 181).

Ментальность Холокоста очень широко распространена среди евреев. Опрос, проведенный в 1998 году, обнаружил, что «поминовение Холокоста» было «чрезвычайно важным» или «очень важным» для еврейской идентичности — часто намного более важным, чем что-либо еще, как, например, регулярное посещение синагоги или путешествие в Израиль. Для многих американских евреев их еврейская идентичность гораздо важнее американской идентичности: «В последнее время стало не просто позволительным, но в некоторых кругах даже похвальным для американских евреев заявлять о примате своей еврейской лояльности над американской» (Novick 1999, стр. 34). (также смотрите выше комментарии представителя АЕКомитета Стефана Стейнлайта.)

Однако, ментальность Холокоста не ограничивается еврейскими кругами, но она превратилась в общепризнанную американскую культурную икону. Помимо множества музеев Холокоста, разбросанных по всей стране, и быстро растущего числа обязательных курсов о Холокосте в американских публичных школах, все большее число университетов и колледжей учреждают кафедры Исследований Холокоста. «Учитывая все институты Холокоста любого рода в Соединенных Штатах, мы получим тысячи полностью оплачиваемых специалистов Холокоста, чьей единственной задачей является активное поддержание памяти о нем» (Novick 1999, стр. 277). Эти усилия были очень успешны. В опросе, проведенном в 1990 году, значительное большинство опрошенных согласились, что Холокост «был самой ужасной трагедией в истории» (Novick 1999, стр. 232, выделено как в тексте). В последнее время, главным применением Холокоста как культурной иконы стала ратификация мультикультурализма. Между 80 и 90 процентов опрошенных согласились, что необходимость защиты прав меньшинств и «не следовать слепо за всеми» стали уроками, извлеченными из Холокоста. Респонденты в похожих пропорциях согласились с тем, что «для того, чтобы Холокост не повторился, нужно чтобы люди продолжали о нем слышать».

Эти усилия были наиболее успешными, по-видимому, в Германии, где «критическое обсуждение евреев… является практически невозможным. Безразлично, консерватор или либерал, но современный немецкий интеллектуал, произнесший о евреях, Холокосте, или эффектах послевоенной политики на немецкое общество что-либо, выходящее за пределы узкого разрешенного спектра кодифицированных набожностей, рискует тем самым совершить профессиональное или социальное самоубийство» (Anderson 2001). Обсуждение работ еврейских интеллектуалов стало доминирующим в немецкой интеллектуальной жизни при практически полном исключении трудов немцев — не-евреев. Многие из этих интеллектуалов, включая Вальтера Беньямина, Теодора Адорно, Герберта Маркузе, Ханны Арендт, Пауля Целана и Зигмунда Фрейда, являются субъектами исследования в КК. «Бизнес Холокоста» превратился в главный элемент современной немецкой культурной и политической жизни. Немцы преуспевают в дебатах о Холокосте и о немецкой обязанности сохранить память о нем, в том числе проводя кампании за воздвижение гигантского мемориала погибшим евреям в историческом центре Берлина, или же слетаясь слушать грубые и ненаучные диатрибы американского ученого Дэвида Гольдхагена против немецкого национального характера» (Anderson 2001). Ученые утеряли всякое чувство нормальных стандартов интеллектуального критицизма и стали более или менее полностью идентифициоровать себя с еврейскими жертвами нацизма.