Эгоистичный мем идеологии, 2020 - Вячеслав Корнев Страница 17

Забавно, что обсуждение работы Белла проходило почти в то же самое время, когда Томас Кун оглушил научный мир своей «Структурой научных революций»31 (1962) и аргументированно показал наивность кумулятивистских или финалистских концепций. Куновские законы смены и конкурентной борьбы научных парадигм с успехом проецируются и на конфликты полярных идеологий. Ведь даже трижды похороненная, полностью дискредитировавшая себя идеология (например, нацизм) продолжает не только держаться на плаву, но и усиливать свое влияние.

В 1989 году казус повторился - в статье Фрэнсиса Фукуямы «Конец

53 ,

истории?» (и чуть позже, в несколько смягченном виде, в книге «Конец истории и последний человек»32) опять прозвучал тезис о кончине соперников либеральной демократии, альтернативных проектов политического или экономического устройства.

Прошло только одно десятилетие, и даже самым упорным могильщикам истории стало ясно, что мировой идеологический ринг никогда не пустует: на сцену вышли исламский

фундаментализм, левый антиглобализм, радикальный правый консерватизм и другие новые бойцы. Даже внутри собственно либеральной идеологии вызрели совершенно инородные политические силы. Как вам, например, «либеральный социализм», «исламский либерализм» или «либромарксизм»?

В начале нового тысячелетия история шла по принципу «шаг вперед, два шага назад»: мир перестал удивляться парламентским успехам националистических партий, легализации пыток, эскалации войн и социальной напряженности.

В «нулевые» и «десятые» годы попытки захоронить и забыть идеологию привели к противоположному результату: «концу конца идеологии» - как в названии статьи Джона Джоста33 ( 2 0 06). По Джосту это означает признание за идеологией статуса неуничтожимого ядра социальных образований и культурных традиций. Идеи конца идеологии понимается теперь как дымовая завеса для функционирования политических процессов нового типа, как хитрость идеологического дьявола, убедившего мир в своем несуществовании. Для Джоста, кстати, единственно правильная идеология - финальный либеральный консерватизм:

Мы должны иметь традиции, порядок, иерархию, цензуру, дисциплину и добросовестность, но чтобы быть уверенным, что род человеческий продолжит свое существование и ответит на новые вызовы, мы точно так же должны иметь свободу творчества, любознательность, толерантность, вариативность и

56

открытость мышления.

В этом примере можно увидеть пародийное отрицание отрицания. С одной стороны, «конец конца» означает, что живая и мутирующая идеология не может быть кем-то отменена. С другой стороны, Джост редактирует и закругляет свойства стволовых клеток идеологии, приходя в итоге к обычному политкорректному синтезу - либеральному вечному миру. В этой фантазии даже упертые традиционалисты, националисты, фундаменталисты придут к признанию пакета гражданских свобод и общечеловеческих истин - утопия в духе «Южного парка». Круг замкнулся - мы вновь имеем дело с претензией действующей идеологии на безальтернативную картину мира.

Итак, если идея конца идеологии генерируется самой пропагандой (как определил Бодрийяр, «для того чтобы выжить в своей вычеркнутой форме»), то идея конца конца идеологии тоже не должна обманывать. Словом, «король умер, да здравствует король!». Выгоняемая в дверь научного анализа, идеология возвращается в окно - ведь политическая подложка любой теории, как показал Луи Альтюссер, неуничтожима:

Философия - это продолжение политики другими средствами, в другой области, в соотношении с другой реальностью. Философия - представитель политики в области теории, точнее, ее представитель при науке.34

Сегодня на всякую попытку объявить идеологию призраком или архаизмом она реагирует стремительной модернизацией, прихотливой мимикрией, экспансией в сферу повседневности (особенно это касается рекламы, кинематографа, социальных сетей), в структуры повседневного сознания. Главный симптом -голословное отрицание субъектом своей политизированности. Идеологизирован («зомбирован», как теперь любят говорить) всегда другой - такова искренняя установка любого участника политической дискуссии. Особенно хорошо это видно на примере нынешних российско-украинских отношений, в которых каждая сторона обвиняет противоположную в продажности и политической слепоте.

Резюмирую: идея конца идеологии - фальшивка современной идеологии, вызванная к жизни необходимостью спрятать ядро власти, реальное насилие, предельную концентрацию политики в повседневном сознании.

Вновь пользуясь примером из фильма Карпентера «Они живут», замечу, что возможность видеть или не видеть идеологию вообще - это двойной вопрос для желания и знания. Нужно спросить себя: хочу ли я в принципе видеть вещи в новом свете? Или на предложение «просто посмотри!» лучше ответить словами Фрэнка, упертого приятеля Джона: «Нет, ты мне ничего не покажешь. У меня жена и дети. Оставь меня в покое!»

Во-вторых, нужно разобраться в критической оптике: а что если темные очки, проявляющие императивы власти, - это еще одно ложное сознание, следующая система контроля? Так выглядит ситуация в продолжениях «Матрицы» бывших братьев Вачовски (The Matrix Reloaded, The Matrix Revolutions), в «Футурологическом конгрессе» Лема и вообще в дальновидной постановке вопроса. Да и в картине «Они живут» два героя приходят к мысли, что «нужно найти тех, кто сделал очки».

Трудность с бессознательными или сознательными платформами идеологического конформизма («я не знаю, что это идеология», «я знаю, что это идеология, но меня она не проведет», «я знаю, что я пособник идеологии, но так поступают все») закономерно связана с трусостью контридеологического мышления.

Возьмем тот же диалектический квадрат знания, в начальном поле которого - принцип традиционного идеологического диктата (как в фильме «Они живут»): «Не думай, подчиняйся!». Отсюда мы снова можем продвинуться горизонтально - к анархистскому принципу «Не думай, не подчиняйся!» - или вертикально, к постулату кантовской этики «Думай, но подчиняйся!».

В очередной раз невозможной кажется перспектива диагонального скачка - к истинно революционному требованию, к полной перезагрузке системы. Зависания на позициях анархизма (2) и конформизма (3) часто превращаются в жизненные стратегии, бесконечно удаляя от цели. Как ни удивительно, но именно псевдореволюционное побуждение к прямому действию (2) - это точка, где сходятся позиции безвредных бунтарей без причины и власть имущих:

Задумаемся о ложном чувстве безотлагательности, пронизывающем леволиберальный гуманитарный дискурс о насилии: в нем абстракция и наглядная (псевдо) конкретность сосуществуют в описании сцены насилия - против женщин, чернокожих, бездомных, геев. «В нашей стране каждые шесть секунд насилуют женщину»; «пока вы читаете этот абзац, десять детей умрут от голода» — вот лишь два примера. В основе всего этого лежит лицемерное чувство морального возмущения. <.> Во всех этих призывах к безотлагательному действию сквозит глубоко антитеоретический посыл. Нет времени думать, мы должны действовать прямо сейчас. Благодаря этому ложному чувству неотложной необходимости постиндустриальные богачи, живущие в своем уединенном