Свобода воли - Николай Онуфриевич Лосский Страница 2

«Ты у нее под пантофлей, и называешь себя свободным? Ну, а кого же ты хочешь посетить после обеда?

«Сегодня день рождения моего начальника и я должен поздравить его».

«Ты должен? И это ты называешь свободой? Ты подневольный человек, карьерист и низкопоклонник».

«За то уже в винный погребок я пойду, как свободный человек, по собственной воле».

«Ты ходишь туда особенно охотно?».

«Да, я пью там свою милую вечернюю кружку пива. Такая уже у меня привычка, и в это время у меня появляется такая увлекательная жажда so schöner Durst)».

«Значит ты раб своей привычки и своих страстей! И ты говоришь о свободе!»

«Но мне нет необходимости выходить, и я останусь дома, чтобы доказать тебе свою свободу».

«В таком случае, ты останешься не по своей инициативе, не благодаря воле, а потому что мои возражения раздражают тебя, и твое упорство подталкивает тебя, как ребенка».

Просветитель показывает наивному, что суетность тянет его направо, изнеженность налево, чувственность вперед, скупость назад, высокомерие вверх, леность вниз. В случае столкновения мотивов выбор всегда совершается в сторону сильнейшего мотива, так что человеческое я, производящее выбор, в действительности есть лишь председатель собрания, подсчитывающий голоса и таким образом устанавливающий, каково решение.[3]

Итак, препятствием для признания свободы воли является закон причинности, имеющий силу не только для механических процессов, но и для душевной жизни: всякое хотение имеет причину, благодаря которой оно возникает, так же необходимо, как и всякое другое событие в мире. Причина какого бы то ни было события, говорит Гоббес, бывает не иначе, как достаточной, т. е. такой, что наличность ее необходимо влечет за собой действие; следовательно, свободным был бы тот деятель, который, при наличности всего необходимого для действия, все же мог бы не осуществить действия, что содержит в себе противоречие: мысль о достаточной причине, которая не достаточна.[4]

Шопенгауэр, размышляя об отношении между сущностью предмета и его действиями, выдвигает положение, установленное средневековой философией: действие всякого предмета, говорит он, совершается сообразно его природе, operari sequitur esse. Природа человека есть характер его: найдя на дороге кошелек со значительной суммой денег, своекорыстный человек присваивает его себе, а сострадательный живо представляет бедственное положение потерявшего деньги лица и старается найти его.

Кто отвергает необходимую причинную обусловленность хотения, тот должен принять одно из следующих двух положений:

я не только хочу (в моей душевной жизни необходимо возникло хотение), но еще и хочу своего хотения, далее хочу хотения своего хотения и т.д. до бесконечности,[5] что абсурдно;

или же приходится допустить, что все события имеют определенную достаточную причину, за исключением хотений, не хотений, решений и т.п., которые могут возникать без всякого основания, без всякой причины;[6]

Это учение о возможности совершенно необоснованного, начисто беспричинного хотения я поясню посредством следующего фиктивного диалога. Положим, к Ставрогину, после того как он укусил за ухо губернатора, подходит кто-либо из близких ему людей и спрашивает: «Почему вы сделали это?» — «Захотел и сделал». — «Да, но почему?» — «Так, ни почему». — «Тянуло сделать? какая-то непреодолимая сила? навязчивая идея?» — «Нет, мог бы и не сделать».

Учение о таком чистом произволе, о безразличной возможности стать на сторону любого из представляющихся действий и без всякого основания и причины выполнить его, принято называть термином liberum arbitrium indifferentiae, свобода безразличия.

Свобода безразличия, говорит Шопенгауэр, предполагает существование (existentia) такого деятеля, который был бы лишен всякого содержания, всякой сущности (essentia). Existentia без всякой essentiae, действительное существование совершенного ничто (предмета, в котором не было бы никакого что) невозможно, а потому и liberum arbitrium indifferentiae, т. е. свобода безразличия, не может существовать.[7]

Итак, очевидно, цепь мировых событий имеет строго определенное, единственное направление; и в этом ряду нет места свободе. Детерминизм, по-видимому, одержал полную победу над индетерминизмом. Всякое событие настоящего момента необходимо возникает на основе событий предшествующего ему времени, а они в свою очередь обусловлены еще более ранними событиями и т. д. Настоящее определено прошлым, но это прошлое находится вне нашей и чьей бы то ни было власти; следовательно, мои сегодняшние мысли, чувства, сомнения, колебания, хотения и решения неотвратимо были предопределены уже вчера, год тому назад, сотни лет тому назад, прошлым строением мира.[8]

«В каждый момент своего существования», говорит Фихте, «природа есть связное целое; каждая отдельная часть ее должна быть в каждый момент такой, какая она есть; ибо все прочие таковы, каковы они суть; и невозможно сдвинуть с места песчинку, не произведя этим невидимых, быть может, для нашего глаза изменений во всех частях неизмеримого целого. Но каждый момент этого существования определен всеми протекшими моментами и определяет все будущие моменты; и невозможно мыслить теперешнее положение песчинки иначе, чем оно есть, не признав себя вынужденным иначе мыслить все прошедшее в бесконечном восходящем ряде и все будущее в бесконечном нисходящем ряде. Сделай, если хочешь, опыт с этой песчинкой. Представь, что она лежала бы на несколько шагов дальше от моря. Тогда ветер, занесший ее с моря, должен был бы быть сильнее, чем был в действительности. Но в таком случае должно было бы быть не таким, каким было, и предшествующее ему состояние атмосферы, определившее этот ветер и степень его силы и точно также — состояние, предшествующее этому состоянию и определившее его. Ты получишь в неопределенном и беспредельном прошлом совершенно иную температуру воздуха, чем та, которая была в действительности, и совершенно иные свойства тел, имеющих влияние на эту температуру, и тел, на которые она влияет. Она несомненно имеет влияние на плодородие или неплодородие стран и таким образом на продолжительность жизни человека. Как знать, ибо раз нам не дано проникать во внутреннюю сущность нашей природы, то здесь достаточно указания возможностей, не погибли бы при том состоянии атмосферы во вселенной, которое нужно было бы, чтобы занести эту песчинку немного дальше, от голода или холода, или жары какой-нибудь из твоих предков, не успев произвести сына, от которого ты происходишь. Так что только потому, что какая то песчинка лежит на другом месте, не существовал бы ты и не существовало бы все, что ты думаешь произвести в настоящем и для будущего».[9] Достоинство человека унижено этой рабской зависимостью от прошлого, но за то, говорят нам, от этого выигрывает наука. Уже древние греки приходили к мысли, что если бы существовала свобода, то не было бы необходимого