Женщины в Иране, 1206–1335 гг. - Бруно де Никола Страница 20

своему брату Чагатаю претендовать на хатун [Там же]. Показателем ее высокого статуса может служить тот факт, что Мёге брали с собой в царские охотничьи экспедиции при хане Угедэе, в то время как ни одна другая женщина не упоминается в числе участниц этих охот [Rawshan, Musavi 1994,1: 690; Boyle 1971: 81; Qazvini 1912–1937, II: 169; Boyle 1997: 211–212]. Похоже, что она быстро стала любимой женой Угедэя, и «он [Угедэй] любил ее больше, чем других своих жен — так сильно, что они завидовали ей» [Rawshan, Musavi 1994, I: 142; Thackston 1998: 77]. Итак, если положение женщины по отношению к правителю было основополагающим фактором при выборе регентши, то все признаки указывают на то, что Мёге была идеальной регентшей после смерти Угедэя. Однако летописцы объясняют избрание Дорегене ее положением матери старшего сына хана, а Джувайни, похоже, предполагает, что именно дипломатические и политические способности Дорегене привели ее на трон. Мёге была бывшей женой Чингисхана, фавориткой Угедэя, ей отдавали предпочтение другие влиятельные члены правящей семьи, но, несмотря на эти качества, Туракина-хатун была матерью его старшего сына и к тому же была проницательнее и хитрее Мёге-хатун;

она отправляла послания князьям… и говорила, что пока хан не будет назначен по соглашению, кто-то должен быть правителем и вождем, чтобы дела государства не были заброшены, а дела общества — в смятении… Чагатай и другие князья послали представителей сказать, что Туракина-хатун — мать князей, имеющих право на ханство. Поэтому до проведения курултая именно она должна руководить делами государства [Qazvini 1912–1937, II: 196; Boyle 1997: 240].

Мёге умерла вскоре после своего мужа и не представляла никакой опасности для регентства Дорегене. Хотя Джувайни упоминает тот факт, что Дорегене была матерью старшего сына умершего хана, он делает акцент на том, что ее избрание стало результатом ее дипломатических способностей и поддержки, оказанной ей другими членами царской семьи, особенно чагата-идской ветвью монголов. Но в какой степени это признание в качестве императрицы и законной правительницы империи позволило Дорегене иметь реальный контроль над правительством? Другими словами, действительно ли у нее была возможность разработать собственную политическую программу? Ее вступление на престол не было таким мирным, как переход власти от Чингисхана к его сыну Угедэю. Ей пришлось применить все свои дипломатические и политические навыки, чтобы справиться с очагами сопротивления ее правлению со стороны визирей, которые отвергали ее власть и сами управляли своими округами [Banakati 2000: 391]. Члены ее собственной семьи также оспаривали ее право на власть из-за ее политического решения заменить нескольких правителей, назначенных Угедэем, в частности Елюя Чукая и Махмуда Ялавача в Северном Китае, Масуда-бека в Центральной Азии и Кёргюза на западных территориях[80]. Елюй Чукай (ум. 1243) и Махмуд Ялавач нашли убежище у сына Угедэя Кётена[81], который принял и защищал их на подконтрольных ему тангутских территориях, постоянно отклоняя просьбы императрицы выдать беглецов [Qazvini 1912–1937, II: 197–198; Boyle 1997:242; Rawshan, Musavi 1994, II: 799–801]. Недовольная таким неповиновением, императрица-регент, по-видимому, воспользовалась своим правом отправлять правосудие, приказав арестовать Кёргюза. Он был предан суду в орде Дорегене, признан виновным и казнен чага-таидами [Rawshan, Musavi 1994, II: 813; Boyle 1997: 189–190]. Случай с Махмудом Ялавачем иллюстрирует умение Дорегене разыгрывать свои карты на политической арене. Этот амир противостоял Чагатаю еще при жизни Угедэя, вынудив хана перевести Ялавача из Центральной Азии в Китай. Когда Дорегене пришла к власти, одной из первых ее мер была попытка захватить амира и одновременно заручиться поддержкой Чагатая [Biran 2009: 48].

Рис. 2.1. Великие ханы и императрицы Монгольской империи

Несмотря на ее попытки установить жесткий контроль над растущим числом несогласных в числе чиновников и среди членов правящей семьи, во время правления Дорегене количество беспорядков возросло. Брат Чингисхана Отчигин (Тэмюге) «задумал захватить трон силой и жестокостью. С этим намерением он отправился в орду Каан во главе большой армии и с большим количеством оружия и снаряжения» [Rawshan, Musavi 1994, II: 801–802; Boyle 1971: 178; 1997: 244; Qazvini 1912–1937, II: 199], двигаясь к монгольской столице Каракоруме [Kim 2005: 328]. Восстание не удалось, и причины этого в разных источниках излагаются по-разному. Рашид ад-Дин, с одной стороны, обращает внимание на дипломатические способности Дорегене, называя их главной причиной остановки наступления Отчигина; Джувайни, с другой стороны, подчеркивает роль, которую сыграл один из внуков Чингисхана (Менгли Огул, сын Угедэй-хана) в отпоре наступлению Отчигина на монгольскую столицу. Оба автора, однако, отмечают, что это событие совпало с прибытием Гуюка (пр. 1246–1248), сына Дорегене и наследника Угедэя, с поля битвы, что могло бы утишить напряженность между королевскими семьями и придать определенную легитимность регентству Дорегене. Однако, несмотря на свой приезд, «когда Гуюк приехал к матери, он не принимал никакого участия в государственных делах, а Туракина-хатун по-прежнему издавала имперские указы, хотя ханство было передано ее сыну» [Qazvini 1912–1937, II: 200; Boyle 1997: 244].

Прямое вмешательство императрицы-регентши во все эти дела говорит о том, что правление Дорегене не было простым женским междуцарствием. Напротив, она играла активную роль в защите своего престола от внутренней оппозиции и активно способствовала реструктуризации администрации империи. Уже упомянутое смещение правителей в Китае и Хорасане сопровождалось беспрецедентным решением Дорегене назначить женщину своим высшим советником. Назначение на эту должность Фатимы[82] проливает свет на некоторые интересные аспекты женского правления в Монгольской империи. Во-первых, происхождение Фатимы подчеркивает важность женских «орд» в политическом развитии внутренней политики монголов. Она была захвачена во время походов Чингисхана в Хорасан (в окрестностях города Мешхед) и подарена Дорегене в качестве рабыни.

Между двумя женщинами установились близкие отношения, которые в конечном итоге привели к тому, что Фатима заняла значительное положение в администрации, поскольку, как упоминает Рашид ад-Дин, она стала «доверенным лицом хатун и хранительницей ее секретов» [Rawshan, Musavi 1994, II: 799; Boyle 1971:176; 1997:244–245; Qazvini 1912–1937:200]. Во-вторых, назначение Фатимы подчеркивает представление о женском правлении среди этих кочевников как о чем-то, что может быть достигнуто не только путем брака, но и через отношения между самими женщинами, без какого-либо явного вмешательства со стороны мужчины — члена семьи. Действительно, Джувайни утверждает, что Дорегене передала большую часть своих политических полномочий Фатиме, которая отвечала за смещение предыдущих амиров и губернаторов и проведение реформ администрации [Qazvini 1912–1937, II: 200–201; Boyle 1997: 245].

Назначение Фатимы верховным советником вызвало жесткую реакцию среди членов правящей семьи. Однако разногласия, похоже, были вызваны не противодействием правлению женщин как