Виктор Острецов - Масонство, культура и русская история. Историко-критические очерки Страница 22

В XVIII веке мы знаем и еще одного крупного церковного деятеля — Тихона Задонского. Уже упоминалось о святом Паисии Величковском и целой плеяде его учеников, положивших начало обновлению церковной жизни. Началось среди русских людей всех сословий движение в сторону «умного делания». Среди русских святых нет более почитаемых, чем преподобный Сергий Радонежский, живший в XIV веке, и преподобный Серафим Саровский, живший уже совсем недавно — в XIX веке (умер в 1833 г.). Нет ни одной церкви, где не было бы иконы этого святого, в державе Российской просиявшего. Со времен Петра начинается история притеснения властями православной церкви. В то время как во всех крупных городах уже в середине XVIII столетия открываются масонские ложи и постижения еврейской гностики становятся явлением общим в среде чиновников и дворян, то есть тех же чиновников, но только в отставке, в то же самое время нападки на церковь приобретают все более озлобленный и откровенный характер. Вернулись как бы первые века христианства. Снова, как и прежде, его стали преследовать те же силы: язычество и иудаизм. Оба эти явления сошлись в одной точке — каббале, и ненависть, которую испытывал языческий мир к христианам, можно легко себе представить, если читать литературу, выпускаемую масонами-просветителями. Они издают и чисто языческую литературу, и чисто каббалистическую: Яков Бёме входит в моду вместе с клятвой верности Иегове — Верховному правителю Вселенной.

Особенно выделяется по части издевательства над священниками правительство Бирона: их подвергают битью кнутами, многих казнят. Их утесняют административными воздействиями, порожденными изуверской мыслью европейского просвещения. Более 6000 священников отдано было в солдаты. Обнищание церковного причта было всеобщим, во многих и многих церквах некому было служить. Правительство реформаторов смотрело на духовенство как на своих врагов.

В качестве примера преследования церкви либералами-масонами и просветителями можно привести и дело епископа Иннокентия по поводу книги Станевича «Беседы на гробе младенца о бессмертии души» (см. ниже).

Это только в качестве примера. и таких примеров не счесть. Митрополит московский Филарет говорил, что Петр только ударил церковь, а Екатерина нанесла ей тяжелую рану. Было бы грешно не упомянуть и еще об одном человеке, о котором помнят только историки Церкви Русской, а между тем...

Митрополит ростовский Арсений Мациевич защищал права Церкви еще при императрице Елизавете, но когда Екатерина II отобрала в казну, то есть на откуп чиновникам, все имущество Русской Церкви, следуя указаниям своих идейных учителей — Вольтера и Дидро, то Мациевич вступился за неприкосновенность монастырских вотчин, утверждая, что если это решение о конфискации не будет отменено, то «государство со всеми своими академиями и чинами обратится в государство безпоповское, протестантское или даже атеистическое».

Его лишили сана и сослали в Карельский монастырь. Но он не делал никаких «оглядок на человеческие страхи», считал свое осуждение незаконным делом гонителей церкви — «всех немецких чинов, которые в комиссии сидели». Он продолжал борьбу, и в конце концов его расстригли и отправили в Ревельскую крепость. Здесь, в заключении, в одиночной камере он и умер, защитник Церкви, кого москвичи почитали за святого.

Екатерина писала коменданту крепости, чтобы он неослабно стерег заключенного, так как «народ его очень почитает исстари и привык считать святым, а он больше ничего, как превеликий плут и лицемер».

«Благо, яко смирил мя сей», — написал углем на стене своей одиночной камеры Арсений перед своею смертью. Арсений Мациевич и Радищев...

Два мира. Одного почитает народ, а другой — за кого народ почитает? За невежественных оборванцев, не знающих истинного Бога-Иегову, как пишет сам Радищев?

Арсений Мациевич не искал своей выгоды и жил бы, будь лицемером, в роскоши и богатстве. Он умер в каземате как государственный преступник как раз в те годы, когда знамя веротерпимости по-бироновски и вольтерьянски высоко развевалось на горизонте России, уже освещенном первыми лучами либерализма, лучами, идущими от алтаря храма Соломона. Этот тамплиерский либерализм за веселыми водевилями и «грациозной скабрезностью» таил в себе все, что можно было увидеть на примере Арсения Мациевича и в судьбах тысяч священников, избиваемых плетьми и ввергнутых в нищету. «Двойной истины» западных гуманистов и наших лукавых интеллигентов не искали защитники права человека на исповедание своей родной веры, такие, как Арсений Мациевич.

Начало XIX века ознаменовалось бурным ростом всевозможных мистических учений от чисто масонских и исповедуемых только в ложах до тех же учений под видом духоборских сект разных наименований. У власти стояли и пользовались покровительством Александра I крупнейшие масоны-розенкрейцеры и масоны тоже крупнейшие, но других направлений.

Александр Федорович Лабзин, племянник Н. И. Новикова, вкупе с Александром Голицыным, масоном Родионом Кошелевым, другом Сен-Мартена, стояли у кормила цензуры во времена Александра I, определяя номенклатуру издаваемых книг. Как и в прошлом веке — XVIII, неизменной симпатией в начале XIX пользовался Вольтер. Широкое распространение получили книги чисто каббалистического содержания и сочинения мистиков масонов, абсолютно враждебные христианству; это сочинения Штиллинга, где в «Победной повести» единственно истинной «церковью» провозглашалась ересь альбигойцев, исповедовавшая дуалистическую доктрину каббалистов-манихеев, сочинения Лабзина в его же «Сионском вестнике», являвшемся проводником идей западных начальников — идеологов русских масонов.

По преимуществу руководство шло из Берлина, куда в обратном направлении шли как членские взносы (см. материалы допроса Новикова), так и обычные для масонства подробные отчеты о разных сторонах жизни государства: сообщалось о настроениях двора, дипломатические известия, экономические и прочие. С Запада по масонской линии шли произведения по практике государственного переворота, как, скажем, роман Силвена Марешаля «Путешествие Пифагора», являвшийся пропагандой идей Ордена иллюминатов, «Начертания истинныя теологии» (1784 г.) и другие. К началу XIX в. масонство захватило высшие сферы государства.

В этих условиях некто Евстафий Станевич, то ли директор, то ли просто учитель гимназии, решительно ничем не приметный, не выдержал и написал книгу[9] в защиту православия и с обличением мистических учений. Книга не успела разойтись, как уже на следующий день масонские бюрократические круги были взволнованы и возмущены книгой Станевича. Министр просвещения и духовных дел, а также главный цензор страны А. Н. Голицын не находил себе места от гнева. Духовного цензора архимандрита Иннокентия грозно спросили, как он мог пропустить книгу, нарочно ли он это сделал или по недогляду. Отрекаться от сделанного Иннокентий не стал. Он заявил архимандриту, своему прямому начальнику, что готов претерпеть за веру.

Станевич был выслан полицией из столицы, книга же, как антигосударственная и очень опасная для основ общественного порядка, спешно изымалась не только из книжных лавок, но и из частных домов и уничтожалась, сжигалась непосредственно под личным присмотром Александра Ивановича Тургенева, сына известного масона, розенкрейцера, «теоретического философа Соломоновых наук каббалистического Ордена Креста и Розы» Ивана Петровича Тургенева, мецената в литературе и просвещении, долгое время формировавшего вместе со своим соратником по Ордену М. М. Херасковым кадры русской интеллигенции, — оба возглавляли Московский университет. Надо признать, что дети И. П. Тургенева, будучи от рождения уже луфтонами, как называют детей масонов, имели мало шансов остаться вне влияния Ордена. Александр Иванович Тургенев с 1817 года занимал место директора департамента духовных дел и был лично известен императору. Один из почитателей А. И. Тургенева характеризовал его «как человека легкомысленного, с некоторой долей шарлатанства, враждебного к православной церкви». Александр Иванович был либералом и мистиком. Его брат Н. И. Тургенев был известным декабристом.

Либеральный террор действовал настолько успешно, что когда через шесть лет Станевич был приглашен к государю, вознагражден, принят снова на службу, а книгу было приказано издать, то в целом городе не могли найти ни одного экземпляра. Один экземпляр все-таки был отыскан. Отпечатали. Написанная несколько архаичным языком, она содержит исключительно разбор некоторых мистических учений адептов «внутренней церкви» и излагает учение церкви православной. В этом и была ее главная опасность для властей, преданных Ордену вольных каменщиков.

Иннокентий же по личному настоянию Голицына был выслан из Петербурга. С большим трудом удалось заменить его ходатаям Оренбург на Пензенскую епархию. Не доезжая Москвы, посвященный в епископы перед отъездом, Иннокентий тяжело заболел; 21 июня 1819 года приехал в Пензу. Но земной путь его уже подошел к концу, и 10 октября он отошел ко Господу. Ему было от роду 35 лет. А через четыре года начинается возрождение Оптиной пустыни.