Парадигмы субъектности - Елена Владимировна Косилова Страница 25

Согласно схеме Делеза, принципы (прежде всего принципы ассоциации) независимы от души и природы и обладают некоей собственной силой. Они воздействуют на душу и на воображение, благодаря чему появляется субъект:

«Душа, когда на нее оказывают воздействие принципы, становится субъектом»[81].

Субъект выходит за пределы души, и благодаря этому становится возможным познание:

«Мы думали найти сущность эмпиризма именно в конкретной проблеме субъективности. Но прежде следовало бы спросить, как определяется субъективность. Субъект определяется движением и через движение своего собственного развития. Субъект — это то, что развивает само себя. Вот единственное содержание, какое мы можем придать идее субъективности: опосредование и трансценденция. Но отметим, что движение само-развития, или движение становления-иным, двойственно: субъект выходит за свои пределы, он ставит под сомнение самого себя… Я, выходя за пределы [данного], считаю себя субъектом и полагаю себя в качестве субъекта: я утверждаю больше, чем знаю».[82]

Однако все-таки это не тот автономный субъект, о котором говорили Декарт и Кант. Согласно Делезу, дело субъекта — навести порядок в разрозненных идеях воображения, привести их в систему.

«Теперь мы должны поставить следующий вопрос: что мы имеем в виду, когда говорим о субъекте? Мы имеем в виду, что воображение, став собиранием, становится теперь способностью; а разбросанное собрание становится системой. Данное снова схватывается с помощью движения и в движении, выходящем за пределы данного. Душа становится человеческой природой. Субъект изобретает и верит; он — синтез, синтез души»

[83].

Таким образом, Делез показывает, что субъект, хотя и не автономен — он результат воздействия принципов на душу, — но необходим, чтобы мысли были не в хаосе, чтобы идеи связывались в систему, чтобы мы могли проводить связи между ними.

Поздний Делез

В более поздних, чем «Эмпиризм и субъективность», произведениях Делеза мы видим типичную для этого направления мысли постановку вопроса. Это смерть субъекта, прежде всего, как автора. Никакой субъект не является автором смысла. Смысл рождается сам.

В «Логике смысла» Делез пишет о поверхности, противопоставляя ее глубине. Глубина — место физических тел и, как можно понять, переживаний и чувств. Поверхность — место событий. События случаются не с телами. Тела пребывают в своих физических превращениях, и эти превращения континуальные. На поверхности мы видим события, порождающие смыслы. Между телами и их превращениями связи причинно-следственные, между событиями же возможны только псевдосвязи. События — это, как говорит Делез, эффекты.

Все тела — причины друг друга и друг для друга, но причины чего? Они — причины особых вещей совершенно иной природы. Такие эффекты — не тела, а, собственно говоря, нечто «бестелесное». Это — не физические качества или свойства, а логические и диалектические атрибуты. Это — не вещи или состояния вещей, а события[84].

Он ссылается на стоиков:

(Стоики радикально разводят) два плана бытия, чего до них еще никто не делал: с одной стороны, глубинное и реальное бытие, сила; с другой — план фактов, резвящихся на поверхности бытия и образующих бесконечное множество бестелесных сущих…. Бестелесные эффекты никогда не бывают причинами друг друга[85].

О том, как порождается смысл, Делез пишет тоже в Логике смысла:

Трудно ответить тем, кто хочет обойтись словами, вещами, образами и идеями. Ибо нельзя даже сказать, существует ли смысл в вещах или в разуме. У него нет ни физического, ни ментального существования[86].

Именно события и являются источниками, вернее, порождающими началами смысла:

Смысл действительно производится этой циркуляцией — в качестве смысла, отсылающего как к означающему, так и к означаемому. Короче, смысл — это всегда эффект[87].

Нет нужды повторять, что смысл, по существу, производится: он никогда не изначален, но всегда нечто причиненное, порожденное[88].

Субъект, порождающий смысл, отсутствует. Он существует не больше, чем у Гегеля существовал субъект-человек, который был не более чем моментом бытия субъекта-субстанции. Обычно считается, что Делез возражал Гегелю, но мне кажется, их можно сблизить по этому признаку: про бытие субъекта-человека ничего не говорится, в то время как порождающая смыслы поверхность (у Гегеля это и был бы субъект-субстанция) существует. Хотя слово «субстанция», конечно, далеко не из словаря Делеза. В то же время Делез много говорил про имманентность. Можно сказать, что это имманентность порождает смыслы.

Что касается субъекта такого нового дискурса (если учесть, что больше нет никакого субъекта), то это ни человек, ни Бог, а еще меньше — человек на месте Бога. Субъектом здесь выступает свободная, анонимная и номадическая сингулярность, пробегающая как по человеку, так и по растениям и животным, независимо от материи их индивидуации и форм их личности: сверхчеловек не значит ничего другого, кроме этого — высший тип всего, что есть[89].

Он ссылается на Сартра:

[Сартр говорит]… в его программной статье 1937 года: безличное трансцендентальное поле, не имеющее формы синтетического личностного сознания или субъективной самотождественности, — субъект, напротив, всегда конституируется[90].

И видит в этом свою задачу в отношении философии:

В этом и состоит фундаментальная проблема: «кто говорит в философии?» или: каков «субъект» философского дискурса?[91]

…очищать трансцендентальное поле от следов какого-либо подобия сознанию и когито — такова задача философии, не желающей попасть в их западню[92].

Философия тоже работает сама по себе:

Когда мы спрашиваем, «что значит ориентироваться в мысли?», то оказывается, что мысль сама предполагает оси и направления, по которым она развивается, что у нее есть география еще до того, как появится история, и что она расчерчивает измерения до конструирования систем[93].

Много пишет Делез о соотношении смысла и нонсенса. Прежде всего, от отличает нонсенс от абсурда. Абсурд — это простая, неинтересная противоположность смыслу. Нонсенс — это вообще не противоположность смыслу, нонсенс тесно спаян со смыслом. На предположение что у нонсенса нет смысла, Делез отвечает:

Но такое возражение неосновательно. Пустословием была бы фраза, что нонсенс имеет смысл, а именно тот, что у него нет никакого смысла. Но