Александр Ватлин - Австрия в ХХ веке Страница 26

Из-за предательства планы сдачи Вены без боя, которые передали советским военным деятели сопротивления, так и не были реализованы. 9 апреля над австрийской столицей взвился красный флаг, хотя бои в городе продолжались еще несколько дней. Участвовавшие в них солдаты и офицеры были награждены медалью «За освобождение Вены» (а не за взятие, как в случае Кенигсберга или Берлина). 13 апреля Москва салютовала им 24 залпами из 324 орудий. Несмотря на то, что дни третьего рейха были сочтены, вермахт и особенно воинские части СС продолжали оказывать ожесточенное сопротивление. В сражениях на территории Австрии погибли 26 тыс. советских военных.

Символом признательности австрийского народа освободителям стал памятник погибшим, возведенный в центре Вены уже в августе сорок пятого.

Заявления последних приверженцев фюрера о создании в Альпах неприступной крепости, способной на протяжении нескольких лет выдерживать осаду и налеты с воздуха, оказались очередным блефом. Общественные настроения в последние дни войны отличали апатия и бессильная злоба по отношению к Гитлеру, страх перед победителями, искусно подогреваемый геббельсовской пропагандой, а также смутные надежды на то, что рано или поздно наступит мир и все как-то устроится.

Отдавая должное героям сопротивления, трудно оспорить вывод, к которому пришел американский исследователь Эван Б. Бьюкей: «большинство австрийцев до самого конца поддерживало гитлеровскую войну». А когда этот конец оказался неизбежным, они позволили себя освободить. Австрийский народ, вовлеченный в преступления нацистского режима, понес тяжелые жертвы. 250 тыс. австрийцев были убиты или пропали без вести на полях сражений Второй мировой войны, 25 тыс. мирных граждан погибли в результате бомбардировок и военных действий.

6. Послевоенное десятилетие Возвращение к мирной жизни – Правление оккупационных властей – Переходный период – Восстановление экономики – Государственный договор

Повествуя о завершении войны и переходе к мирной жизни на территории Австрии, историку вновь, как в случаях с «революцией» и «австрофашизмом», приходится пользоваться кавычками. Избавление от нацистского гнета, с которым пришли на австрийскую землю войска союзников, для большинства ее жителей было условным «освобождением». Люди перестали бояться бомбардировок, репрессий гестапо, призыва в фольксштурм, ужасного конца войны, но вряд ли разделяли чувства соседних народов Восточной Европы. Как это ни парадоксально звучит, союзники по антигитлеровской коалиции освободили Австрию, победив австрийцев. Тезис об их освобождении, взятый из Московской декларации 1943 г., эксплуатировался скорее из прагматичных соображений – так побежденным легче было представить себя жертвой, а значит, отказаться от ответственности за преступления гитлеровского режима.

Действительно, солдат антигитлеровской коалиции не встречали цветами на улицах австрийских городов. Население рассматривало «присутствие оккупационных войск на своей территории как навязанную извне военную диктатуру» (М. Раухенштейнер) и в первые дни предпочитало затаиться. Лишь необходимость раздобыть что-нибудь съестное или принести ведро воды заставляла людей появляться на улице. Возвращавшиеся в подвалы и уцелевшие квартиры рассказывали о разрушениях последних дней войны, о прокламациях новых властей, о первых встречах с освободителями. Обыватели продолжали жить в мире стереотипов, навязанных геббельсовской пропагандой. Среди них одно из первых мест занимал страх перед русскими. Требовалось время, чтобы реальные меры помощи в налаживании мирной жизни дошли до каждого из жителей. Напротив, преступления солдат, морально искалеченных войной, – грабежи, изнасилования – удесятерялись машиной слухов. Церковь и власти сквозь пальцы смотрели на аборты в результате «вынужденных контактов с русскими». Преступлениям попустительствовала не новая власть, а безвластие – бургомистры и сельские старосты буквально выпрашивали воинскую часть на постой в свой город или деревню, чтобы таким образом избавиться от «гастролеров» неопределенной национальности.

К лету вольница победителей постепенно сошла на нет, военным комендантам удалось взять ситуацию под контроль, наладить контакты с чиновниками, уволенными после аншлюса и готовыми ныне служить новой Австрии. Положение в Восточной провинции было ничем не лучше, чем на остальной территории ушедшего в небытие третьего рейха. Повсюду в уличной застройке зияли провалы от попаданий бомб и пожаров, не работали заводы, был парализован общественный транспорт, прекратился подвоз продуктов. Особенно заметны были разрушения в австрийской столице. Ее символ – собор святого Стефана – лежал в руинах, архитектурные памятники имперской эпохи также серьезно пострадали в ходе боев за освобождение города. В результате бомбардировок были уничтожены мосты через Дунай, люди перебирались на другой берег по хлипким настилам из досок, кое-как прилаженных к сохранившимся опорам. Только в Вене без крова осталось около 300 тыс. человек.

И все же жизнь продолжалась. Зазеленели деревья в парке Шенбрунн и на бульварах Ринга, там вновь стали чинно прогуливаться дети с нянями и пенсионеры. На клумбах, где в последние годы высаживали картошку и овощи, вновь пробивались цветы. Теперь их уже не считали сорняками. Постепенно проходил психологический шок, люди начинали понимать, что самое страшное уже позади, не нужно больше повторять нацистские заклинания о войне до победы, а следует устраиваться в мирной жизни.

Как только стали ходить поезда, венские вокзалы и узловые станции железных дорог стали напоминать разбуженный муравейник. Казалось, что столько народу они никогда не видели. Лишившиеся крова использовали их для временного жилья, эвакуированные стремились скорее вернуться домой, близкие искали пропавших без вести родственников. На каждом шагу была слышна иностранная речь – это были военнопленные, узники бывших концлагерей, люди, насильственно угнанные из своих стран для работы в Германии (Ostarbeiter). Многие из них перед возвращением домой пытались отомстить своим бывшим хозяевам за нечеловеческие условия жизни, издевательства и недоедание, но были и такие, кто хотел остаться работать в хозяйстве принявшего его крестьянина. После решения Потсдамской конференции о выселении германского населения из Чехословакии и Польши в Австрию устремился поток судетских немцев, которые мало чем отличались от беженцев, прибывших сюда из Силезии и Восточной Пруссии еще в военное время. В 1946 г. общее количество людей, которых статистика называла «перемещенными лицами», на территории Австрии превысило 1,6 млн человек.

И пришлых, и коренных жителей страны объединяла ежедневная борьба за выживание. Еще одним символом первых послевоенных месяцев стали детские коляски и самодельные тачки, на которых женщины и старики перевозили нехитрый скарб, отправлялись на «менку» в ближайшие к городу деревни. Наличие родственников, так или иначе связанных с сельским хозяйством, давало гарантию от голода. Нацистский режим исчерпал все ресурсы страны. Оккупационные власти оставили в обращении обесцененные рейхсмарки, но на них уже мало что можно было купить. Сохранялось и рационирование основных продуктов питания, но дефицит транспорта и разрушение традиционных хозяйственных связей (до 1 октября 1945 г. демаркационная граница между советской и западными зонами была закрыта для австрийцев) превращали продовольственные карточки в декларацию о благих намерениях.

В городах стали стихийно образовываться «черные рынки», где наручные часы без труда превращались в американские сигареты или русскую тушенку. Вновь, как и после Первой мировой войны, Вена, Инсбрук и Зальцбург стали настоящим Клондайком для добытчиков антиквариата. Тот, кто не имел ценностей или запасов на черный день, брался за любую работу, в том числе и за расчистку улиц, за которую не только платили, но и кормили обедом. Жизнь в деревнях была несравненно легче. Хотя крестьянские хозяйства остались без рабочих рук, неразбериха первых послевоенных месяцев позволяла им саботировать обязательные поставки продовольствия. Из городов в деревню направлялись контрольные комиссии, куда входили представители местных властей, самих крестьян и потребителей, однако они не были облечены чрезвычайными полномочиями и играли скорее роль «уговорщиков», нежели олицетворяли собой суровую продразверстку.

Военные потери привели к резкому изменению демографического состава населения в пользу женщин. Чтобы прокормить семью, им приходилось расставаться с привычной ролью домохозяйки или прислуги, отстаивать свои интересы не только в бесконечных очередях, но и в структурах оккупационной власти. Женщины оказались более приспособлены к кризисным ситуациям, в то время как возвращавшиеся домой мужчины (к 1949 г. домой вернулось около полумиллиона австрийских военнопленных) зачастую не могли вернуться в привычную жизненную колею. Счастливые встречи нередко заканчивались разводом, понятие «безотцовщины» перестало быть чем-то экстраординарным. Подраставшее поколение размышляло над вопросом о виновниках постигшей страну трагедии. Постепенно менялись социальные роли, начало складываться новое соотношение сил в послевоенном австрийском обществе.