Дмитрий Фалеев - Бахтале-зурале! Цыгане, которых мы не знаем Страница 6

— Нет, у нас покойники смирные. А раньше тоже, наверное, ходили. Раньше и русские в это верили.

Быза смеется беззубым ртом. Она родом из котляров молдавайа (сами себя они называют «молдавские цыгане»), но ее в свое время сосватали в табор котляров-сербиян. Тут надо пояснить, что котлярская общность неоднородна: внутри нее тоже выделяются «нэции» — этноподгруппы, которые сложились в зависимости от того, откуда их предки пришли в Россию. На территории бывшего Советского Союза живут такие котлярские нэции, как венгры, молдаване (или «молдавайа»), сербияне (или «сербиайа»), греки, добруджцы. Они, в свою очередь, делятся на «вицы» — родовые кланы: например, рувони, бэлорони, тимони. Названия виц чаще всего образованы от имени их родоначальника. Кирилешти — это потомки Кирилла, михэйешти — Михая. Клан Сапоррони пошел от цыгана по кличке Сапорро, что значит «Змееныш». Рувони (по-котлярски «рув» — это «волк») объясняют свое именование так: «Раньше цыгане в палатках жили. Старший вышел за палатки, и его сзади укусил волк. С тех пор стали называть нас «волки».

А первый табор, куда я поехал знакомиться, был табор мустафони. Они молдаване. Сейчас живут в Панеево (Ивановская область). Автобус 112, от автовокзала.

«Кушайте этого человека!»

В нашем сознании цыганский табор — это волчье логово, живым не уйдешь. Забора нет, но никто из русских туда не сунется, не придет и в голову. А мне вот пришло. Я тут же и сунулся — просто наобум, не имея понятия о том, как буду подбирать к ним ключик. Хотел составить стратегический план действий, но в голову лезла сплошная чушь. Мне было ясно, что ни одна из привычных схем тут не сработает. Что же делать? Решил, что любовь сокрушает все преграды, а я цыган люблю, и, значит, у меня все получится само собою.

Купил колбасы и бутылку перцовки. На всякий случай.

Вот уже и табор.

Ста шагов не сделал — меня окружает цыганское секьюрити: молодые ребята с золотыми зубами, решительные, собранные, с очень серьезным выражением на лицах. Я среди них, как ромашка в поле — лиричный и беленький. Не оплошать бы, не поскользнуться.

И вот объясняю — я, мол, писатель, мне бы хотелось поговорить с бароном, где он живет?

Так они и скажут! Скажут: «Разбежался! Еще чего не надо ли?» Я для них чужой, шпион, непонятность, ошибся адресом. Но я не ошибся. Глазами так и щупают. А один паренек:

— Писатель? Ладно. Документы с собой есть?

— А у тебя?

Парни смеются. Юмор — главная вещь при налаживании контактов с представителями других цивилизаций.

Паренька зовут Валера. Потом оказалось, настоящее имя у него Кореец (он же Пико). Он меня ведет по цыганской улице — через весь табор. У кого есть глаза — все прилипли к окошкам, и хотя нас только двое, мы производим эффект демонстрации. На нас взирают с безмолвным любопытством, но это безмолвие в любую секунду готово лопнуть, взорваться изнутри — столько в нем энергии и интереса, со всех сторон! Я это чувствую. В памяти всплывают строчки Крылова:

По улицам слона водили,Как видно, напоказ —Известно, что слоны в диковинку у нас.

Кореец на ходу о чем-то информирует каждое окошко — налево и направо. Он ловит внимание, купается в славе — ведь в эти минуты он ведет событие, событие — я!

К одному из домов приставлена лестница. На крыше — цыган. Он настилает новый рубероид, молоток работает, но вот обернулся — и больше не слышно ударов молотка. Оседлав конек, он вопросительно смотрит на меня, но спросить не может — зажал в зубах гвозди.

Все вроде мирно, как вдруг по табору захлопали двери, и от каждого крыльца в моем направлении устремляется цыганка (а то и по две!), одна другой толще. Вот оно — лопнуло! Такое впечатление, как будто я привез что-то дефицитное и хозяйки испугались, что на всех не хватит.

Кореец по-приятельски мне подмигивает, берет за локоть и сообщает:

— Я им сказал, что ты раздаешь по тысяче рублей всем, кто тебе интересное расскажет.

В мгновение ока вокруг меня собирается толпа желающих рассказать что-то интересное. Осажденный цыганками, я пускаюсь в разъяснения своей истинной цели. Кореец исчезает, как мелкий бес. Мои слова про бескорыстие и дружбу цыганок сильно разочаровывают. Одна тетка обиделась настолько, что пошла скандалить:

— Да кто тебе тут даром станет рассказывать?! Если без денег — иди в колхоз, там тебе расскажут про навоз, про корову… Иди-иди с Богом! Я тут барониха, я над всеми домами командую. Что тебе еще нужно? Дай тыщу — все расскажем. Не жалей. Видишь — дети голодные, кушать просят. Что я им скажу? «Кушайте этого человека»?!

И смех и грех! Тут подходит настоящая «барониха» — Лиза Мустафа. С ней мы разговариваем так уважительно, как будто мы члены Аглицкого клуба, но к черту дипломатию! Под этим девизом в беседу вступает Женико Грекович — он в зеленой шляпе, с березовой палкой заместо посоха, один глаз косой, другой сверкает, как у пирата при виде сокровищ.

Женико Грекович еще не знает, что произошло и кто я такой, однако, при этом ему точно известно, что без него тут не разберутся. Ведь это невозможно, чтобы что-то случилось, а он не участвовал! Он же герой! Он в зеленой шляпе!

— Ты к кому?

— К барону.

— А барон уехал! — Женико Грекович рубит сплеча. — К отцу, в Молдавию! На год! На два!

— А мне только что сказали, что он уехал с сыновьями в город и скоро вернется.

— Кто?!

— Она, — показал на Лизу.

Крыть ему нечем, но Женико Грекович — такая натура, что если не сделает из мухи слона, тотчас же перестанет себя уважать. На него за это даже нельзя сердиться. Я ему толкую, что пишу о цыганах — книгу, роман. Он видит перцовку, колбасу, фрукты, ему интересно, и чем больше интереса, тем больше желания подогреть ситуацию. Женико Грекович не банальный скандалист, он просто скучает, и душа его рвется от скуки прочь — как птица из клетки!

— Пишешь «о цыганах»!.. «Корреспондент»!.. — Женико говорит это даже не мне, а всем присутствующим, словно артист, который обращается не к партнеру по сцене, а к зрительному залу. — Вам что ни скажи, вы все равно по-своему придумаете! Все равно напишешь, что все цыгане алкаши и бичи!

— Не напишу.

— Алкаши и бичи!

После этой фразы в спор включилось еще человек десять, и Женико, конечно, был очень доволен, что из-за него разгорелся такой замечательный сыр-бор.

Котлярам вообще интересно спорить не ради правды, а из азарта. Чтобы пошуметь! Никаких аргументов они слушать не хотят. Будут перебивать и без конца повторять тебе одно и то же, пока ты не поймешь, что спорить бесполезно, а они, увидев, что ты замолчал, обрадуются, решив, что они тебя переубедили, вернее, победа осталась за ними — их самолюбию это важно. Основной метод ведения спора у цыган — галдеж. Любая, даже самая здравая мысль в нем пропадает, как капля в море!

Оказалось, что барон все это время стоял в сторонке, улыбаясь и слушая, как повернется этот разговор. Может, он один и хотел понять, что я говорю. И он это понял. Греко Мустафа. Почтенный старик с седой бородой, в темном костюме. Похожий на Льва Толстого — то есть старость его такого же благородного свойства; мудрец, старейшина.

Через десять минут перцовка уже наполняла стаканы, а Лиза с Березой, своей снохою, выносили закуску из дома на улицу.

Все-таки приняли. Я — с диктофоном. Барон — интеллигентный, точнее обходительный. Без цыганской наглости. Хороший рассказчик. Мысль развивает спокойно, плавно, уверенно и четко. Вроде бы добрый, но совсем не добряк. Интонацию привычно выбирает такую, как будто хочет тебя с чем-то примирить, увещевает — типа я все понимаю, и ты все пойми. Но эта понятливость, расположение — непроницаемы (подобную манеру говорить и держаться я не раз встречал у православных батюшек).

Мы сидим напротив друг друга. Греко улыбается и гладит бороду. У него крупный цыганский нос, так что все остальные части лица словно прилегают к нему в довесок. Нос господствует над ними, как зáмок над разросшимся вокруг стен посадом.

А говорили-то: «Барон уехал», «В город», «В Молдавию»!.. Цыгане врут без зазрения совести. Все они такие. Наплетут с три короба за глаза и за уши. У них это национальный вид спорта, как в Бразилии футбол, а в Англии бокс. Поэтому в таборе всегда фильтруй, что тебе говорят. Тут надо заметить — цыгане врут не только из алчности. Они сочиняют — лишь бы веселее да красивее вышло! Лишь бы выставиться покруче. Любой цыган на голом месте, даже на помойке, возведет из вранья настоящий дворец! На это у них головы хватает.

Познакомился я как-то с одним цыганом. Он был не котляр, а русский цыган. Играл в переходе на станции «Рыбацкое». Звали его Саша. Волосы до плеч, одет оборванцем, гитара раздолбанная. Его послушать, так он выступал и с группой «Земляне», и с Гребенщиковым, и «с Сашкой Градским давали жару!». Еще болтает: «Наш род в Питере с 1811 года. Отец был военный, а брат — артист! Если б он не спился, он был бы известный, как Аль Пачино!»