Исследование Апокалипсиса - Юрий Миранович Антонян Страница 7

Но в подтексте и самых страшных глав глухо, но явственно звучит тема конечной победы добра, а ее гарантирует не кто иной, как Христос, тот самый агнец, который является символическим продолжателем образа Давида, сокрушителя Голиафа: ведь маленький человек всегда тайно надеялся, что сможет победить сильных мира сего. Агнца-Давида не страшат ни грозные всадники и чудовища, ни насилия и войны, ни сама смерть, тем более что он и творит ее, и побеждает.

Наконец, Откровение предупреждает верующих, что будет с ними и с миром, если установится царство зверя или люди последуют за ним.

Тайные смыслы и иносказания в совокупности с не всегда ясными образами, сравнениями и метафорами придают Апокалипсису тот самый мистицизм, который отмечают многие его исследователи. Но, думается, такая его черта свидетельствует и о высоких художественных достоинствах этого религиозного творения, достоинствах, которыми обладают далеко не все священные тексты христианства.

Богословие, конечно, иначе оценивает названную сторону книги. Так, комментируя видения о снятии печатей, один из богословов пишет: «Подробное объяснение видений, представившихся святому тайнозрителю по разрешении каждой печати, представляет трудности, вполне непобедимые. Все пророчества имеют такое свойство, что до окончательного исполнения своего изображают истину полуоткрытою. Дух Святой, провозвещая будущее, вместе с тем запечатлевает его таинственными образами, без сомнения, с тем благим намерением, дабы, с одной стороны, истинное любомудрие в верующих обретало в пророчествах хотя не полный, но при всем том благотворный для них свет ведения о премудрых путях Промысла Божия, с другой — дабы неверие и нечестие врагов истины не могло дерзновенно восставать против определений Божиих. Почему и пророческая книга Нового Завета до тех пор будет заключать в себе много сокровенного, пока не совершится все, что в ней написано; а полное совершение ее пророчеств, очевидно, есть вместе совершение всего домостроительства Божия»[14].

С другими книгами Нового Завета Апокалипсис сохраняет не только идеологическое, мировоззренческое, но и событийное единство, например по поводу казни Христа. Так, еще в самом начале Откровения говорится, что его узрят «и те, которые пронзили Его; и возрыдают пред Ним все племена земные» (1:7). Чуть выше в той же главе мессия называется «первенцем из мертвых», а ниже говорится о том, что он был мертв (1:18). Между тем есть и резкие отличия Откровения от других новозаветных книг, особенно в этическом аспекте, о чем я собираюсь рассказать ниже.

Несмотря на весь мистицизм Откровения, ему, как и многим другим мифологическим сочинениям, присущи двойная перспектива, параллелизм совершающегося на земле и на небе. То, что имеет место на земле, обязательно находит отклик и оценку наверху, при этом для людей все, что делается на небесах, всегда покрыто тайной, однако может быть открыто путем ниспосылаемого чудесного откровения. Конечно, небожители здесь обладают несомненным преимуществом: им, особенно богам, все известно обо всех человеках и всех событиях внизу.

Все это придает Апокалипсису тайноведческий и пророческий характер, еще и достоверность происшедшего, и обязательность предназначенного, что очень важно для верующего ума. Он обретает в Откровении надежду, что будет услышан и утешен, перед ним в то же время раскрывается история церкви в контексте земной истории человечества.

Интересны высказывания Ф. Энгельса об Апокалипсисе, которые следует оценивать прежде всего исходя из общего отношения марксизма к религии. Энгельс считал, что Книга Откровения отнюдь не самая непонятная и таинственная, а, наоборот, самая простая и ясная книга из всего Нового Завета. Однако никаких доказательств этого он не приводит, считая, что в ней нет ни следа дохристианских учений. Здесь христианство, по Энгельсу, представлено в самой необработанной из дошедших до нас форм. Господствует только один догмат: верующие спасены жертвой Христа[15]. Вот с этой самой необработанностью христианства в Апокалипсисе следует согласиться: ту же мысль можно изложить в психологических понятиях, поскольку в исследуемой книге произошел прорыв бессознательного, самых древних, нецивилизованных форм поведения, когда нечто насаждалось с помощью грубой силы и безжалостного уничтожения. Однако неточно, что только в этой книге господствует догмат: верующие спасены жертвою Христа. Это же явственно звучит и торжествует в других новозаветных текстах, особенно евангелиях.

Определенные возражения возникают и по поводу другого утверждения Энгельса, что это самая простая и ясная книга из всего Нового Завета. Трудно сказать, что именно дало Энгельсу основания для такого вывода, но он представляется сомнительным.

Откровение многое заимствовало из книг Ветхого Завета, в частности из книг Иезекииля и Даниила. Так, животные вокруг божественного престола (4:7–8) взяты частично из книги Иезекииля (1:9–13), частично — из книги Исайи (6:2). Скорее всего, эти животные олицетворяют различные группы представителей живой природы. Они все время прославляют Яхве: «Свят, свят, свят Господь Бог Вседержитель, Который был, есть и грядет» (4:8). Это прославление практически совпадает с тем, которое мы находим в Книге Исайи: «Свят, свят, свят Господь Саваоф! Вся земля полна славы Его» (6:3).

Точно так же действовали авторы древних апокалиптических апокрифов. Для них образцом служили те канонические пророческие книги, в которых откровения облекаются в форму видений и символов. Я имею в виду прежде всего пророчества Иезекииля, Захария, и особенно Даниила, книга которого, как давно установлено, оказала значительное влияние на Откровение Иоанна Богослова. Авторы и апокрифических апокалипсисов, и канонического Откровения питали явное пристрастие к определенным символам и смыслам (например, к цифре «7»), которые становились очень удобными и понятными для читателей тех лет формулами, как бы пропусками в таинственный мир мистических видений и образов. То, что многие образы и символы были весьма туманны и не совсем понятны, отнюдь не отталкивало от такого рода сочинений, а, наоборот, притягивало к ним. Древний человек предощущал, что все божественное (священное) должно быть именно таким, поскольку оно божественное. Иными словами, видения были достоверны постольку, поскольку они были расплывчаты, неясны, фантастичны.

Пророческие книги, апокрифические в том числе, пользовались большой популярностью и по той причине, что повествовали о неизбежной гибели всех врагов Израиля. Эта тема в Откровении звучит очень явственно.

Прошлыми и нынешними пророками Конца света особенно любимо слово и понятие «тысячелетие», которое они почерпнули из Апокалипсиса. Здесь дело не в цифровой символике, к которой весьма неравнодушно Откровение. Термин «тысячелетие» употреблен в нем скорее всего для обозначения необозримо длительного и весьма неопределенного срока, по истечении которого наступают те события, о которых оно повествует. Вместе с тем «тысячелетие» можно понимать как «десять веков» и, ссылаясь на авторитет Библии, строить предсказания об окончании времен. В целом можно сказать, что «тысячелетие» сказалось весьма удобным понятием.

Ни в одной книге Нового Завета, предшествующей Откровению, нет