Монтень. Выписки и комментарии. 1930-е годы - Михаил Александрович Лифшиц Страница 8

и ему не остаётся ничего другого, как начать всё сызнова»; это ремоний14. И это ближе к истинно философской и более счастливой кончине: «Необходимо снять маску с вещей, равно как и с лиц; удалите её, и вы найдёте под ней ту самую простую смерть, какую ваш лакей или работник только что перенёс без страха. Счастлив тот, кому смерть не оставляет свободного времени для подготовления такого парада».

С. 53 – страница рукописи Мих. Лифшица

«Монтень. Выписки и комментарии. 1930-е гг.», конец ХХ-ой, начало ХХI-ой главы.

Глава XXI

О силе воображения

Сила воображения позволяет нам как бы перевоплощаться, сочувствовать другим, страдать их страданиями, наделять их своим здоровьем и т. д. Галл Вибий до того изучил безумие, что «стал безумным от мудрости». Смерть от воображения. Поллюции. Метаморфозы (весьма несбыточные). Души простонародья более податливы – одна из основ старинной психологии; отсюда вера в чудеса и чары. Бессилие вследствие воображения. Чрезмерное напряжение переходит в слабость и наоборот. Забавные примеры и советы. Непроизвольность движений. Роль внушения и самовнушения, попутно Монтень высказывается о своём методе: те рассказы, которые я заимствую, я оставляю на совести тех, у которых их взял.

Рассуждения принадлежат мне и опираются на доказательства разума, а не на опыт; каждый может соединить с ними свои примеры; а у кого их нет, тот может поверить, что их имеется достаточно, ввиду обилия и разнообразия происшествий в мире. Если я не всё, что нужно, показываю на примере, пусть это сделает другой за меня.

К тому же при изучении наших нравов и поступков, которыми я занимаюсь, свидетельства ложные, если только они не переходят за границы возможного, служат делу так же хорошо, как и истинные: было или не было, в Риме или в Париже, с Иваном или с Петром, но, во всяком случае, перед нами то или другое свойство человеческой природы, которое я с пользою применю в этом изложении. Я его вижу, я его использую, – всё равно, находится ли оно в области теней или в телесном мире; из различных уроков, которые часто можно извлечь из рассказов, я беру для своих целей тот, который наиболее редок и поучителен. Есть авторы, задача которых – рассказать, что происходит; моя задача, если бы я был в силах её достигнуть, состояла бы в том, чтобы сказать, что может произойти. Схоластикам справедливо разрешается предполагать сходство, если они его не находят. Но я так не поступаю, и в этом отношении я превосхожу своей суеверной щепетильностью всякое историческое правдоподобие. В примерах, которые я заимствую здесь из того, что читал, слышал, делал или говорил, я не позволяю себе менять что бы то ни было, вплоть до самых маленьких и незначительных обстоятельств: сознательно не искажаю я ни йоты, а что я делаю бессознательно, того не ведаю. Я считаю менее рискованным описывать вещи прошедшие, чем настоящие; тем более, что писатель здесь должен дать отчёт только в той истине, которая им заимствована.

По многим причинам Монтень отказывается от того, чтобы писать современную историю.

Между прочим, и потому, что «свобода моя до такой степени чужда всяких стеснений, что я мог бы обнародовать, даже по собственному выбору и разумению, суждения неправомерные и наказуемые».

Глава XXII

Выгоды одного есть убыток другого

Глава заимствована почти целиком из Сенеки (Кост15), но чрезвычайно любопытна, как предварение Мандевилл и Канта. Идея положительной роли отрицательного начала взята у Монтеня ещё под углом зрения равенства эквивалентов, спокойного равновесия природы. Понятие абсолютного роста богатства отсутствует:

Демад16, афинянин, осуждал одного из своих сограждан, который занимался продажей вещей, необходимых для погребения, за то, что он требовал слишком много прибыли, и за то, что прибыль эта не могла ему доставаться иначе, как ценою смерти большого количества людей. Суждение это, по-видимому, плохо обдумано: ведь никто не может получить прибыль иначе, как от убытка, понесённого другими людьми, и с этой точки зрения следовало бы осудить всякого рода доходы. Купец успешно ведёт свои дела только при мотовстве молодёжи; земледелец – при дороговизне хлеба; архитектор – при разрушении домов; чиновники судебного ведомства – при тяжбах и распрях между людьми; даже служители религии своим почётом и своей деятельностью обязаны нашей смерти и нашим порокам. Никакой врач, говорит греческий комик, не радуется здоровью даже своих ближайших друзей; не радует и солдата мир его города; точно так же и все прочие. И, что ещё хуже, каждый, кто покопается в себе, найдёт, что наши внутренние желания по большей части зарождаются и питаются за счёт других. Когда я размышлял об этом, мне пришло в голову, что природа здесь не отступает от своей общей политики; ибо физики полагают, что рождение, питание и рост каждого существа совершается за счёт повреждения и разрушения другого:

Nam quodcunque suis mutatum finibus exit,

Continue hoc mors est illius, quod fuit ante17.

Глава XXIII

О привычке и о том, что не легко менять принятый закон

Сила привычки. Разнообразие и относительность привычек. Различие способа восприятия. «Наши кузнецы, мельники, оружейники не могли бы жить среди того шума, который их окружает, если бы они воспринимали его так же, как мы».

Роль воспитания: Я нахожу, что самые большие наши пороки упрочиваются в нас в самом нежном детском возрасте и что главными нашими воспитательницами являются кормилицы. Есть матери, которым забавно видеть, как ребёнок свёртывает шею цыплёнку и, резвясь, ранит собаку или кошку; бывают и отцы, имеющие глупость усматривать доброе предзнаменование воинственного духа в том, что их сын без всякого основания колотит крестьянина или лакея, которые не смеют защищаться, или остроумие в том, что сын одурачивает своего товарища, пуская в ход злостное вероломство. Меж тем это настоящие семена и корни жестокости, тиранства, предательства; здесь они зарождаются, а потом буйно разрастаются и укрепляются благодаря привычке. Надо приучать детей видеть в пороке «извращение природы», а не прощать им количественно незначительные проступки. Против лукавства и нечестности. Внутренний глаз.

Привычка наделяет нас самыми диковинными верованиями и смешными обычаями. Монтень пользуется примерами совершенно в духе XVIII века. Вследствие привычки мы не замечаем странности некоторых наших собственных обычаев:

Чудеса существуют в силу того неведения природы, в котором мы