Юла и якорь. Опыт альтеративной метафизики - Александр Куприянович Секацкий Страница 9

всякой экономике. Просто этот волчок однажды удалось запустить – не сразу, не с первой попытки, но и безуспешные попытки, и падения, и бросание уже раскрученной, заполняющей человеческий мир бликами и миражами юлы в ящик (например, тотальная экспроприация частной собственности) – все это более или менее на виду. В принципе, прослеживается путь от несамостоятельной дистрибуции вещей к автономной и самостоятельной, от тотального поэзиса к эйкономии и сберегающей экономике и расширенному воспроизводству. Однако, поскольку методология юлы для соответствующего анализа не применялась, ряд важных вопросов остается нерешенным. Среди них и такие.

1) Является ли сама экономика расширенного воспроизводства юлой или скорее ее эффектом, а то и совокупностью эффектов вращающегося волчка? А может быть, требуется несколько самовращающихся волчков для запуска тотальной автономной экономики?

2) Что тогда является собственно «волчком», если экономика относится к разряду эффектов?

Ответ Маркса на оба эти вопроса как раз и стал его главным открытием: это капитал. Самовозрастающая стоимость, запущенная после многих неудач и сбоев, – она и есть тот самовращающийся волчок, который не нужно всякий раз доставать из ящика, чтобы его раскрутить, он вращается сам по себе и спонтанно генерирует поле с множеством эффектов. Это всепроникающее поле по аналогии с физикой элементарных частиц можно даже назвать конденсатом. Мы пока воздержимся от оценок того, является ли экономика (которая в этом случае равна капитализму) первой самовращательностью, раскрученной и отправленной в бытие с онтологической позиции самостоятельности (в отличие от богостоятельности) – ясно лишь, что она не единственная самовращателность. Например, экосистему или в целом природу в этом качестве человек уже застает. Но большинство объективаций, включая технику, он (то есть мы) производит путем поэзиса, а вот производящая экономика замкнута в цикл самопорождения, то есть в своеобразный генезис в отличие от поэзиса.

Начнем просто с того, что мы применили метод юлы и за множеством наслаивающихся друг на друга эффектов обнаружили самовращающийся волчок, издающий свою музыку (или, скорее, зов), отбрасывающий ряд проекций, которые рассматривались самостоятельно, в отрыве друг от друга, – и вот теперь выясняется их причастность к волчку самовозрастающей стоимости.

Остановимся кратко на том, что вытекает из этого рассмотрения. Юлу самовозрастающей экономики все еще можно остановить и швырнуть в ящик. Тем самым прекращается генерирование поля Лейбница и продуцирование «конденсата», свойства и особенности которого вызывают столько возмущения в человеческих сердцах. Здесь и расслоение общества на богатых и бедных, и эксплуатация труда, понимаемая, правда, весьма расплывчато, и прогрессирующая монетизация человеческих отношений. Одним словом, бессовестная власть чистогана. Неудивительно, что чаша терпения время от времени переполняется и все решительнее начинают звучать голоса: «Остановить юлу! Вышвырнуть ее в ящик, забросить на свалку истории!» И был проведен ряд локальных и планетарных экспериментов, последствия которых в случае владения методом юлы можно было предсказать заранее. Пресечение самовращательности прекращает генерирование поля или полей, вызывает исчезновение множества спецэффектов, казавшихся несвязанными друг с другом. Происходит череда событий, первоисточник которых, безусловно, прописан по ту сторону добра и зла, и хотя гневные обличения капитала справедливы в своей системе отсчета, в некой полноте человеческого, но сама эта система по отношению к генерируемым полям локальна и трансцендентна. Иными словами, можно обвинять дождь в том, что он мокрый, и все же соорудить навес или взять зонтик было бы более правильной реакцией на «феномен дождя»…

Таким образом, волчок капитала обнаружил собственные эффекты примерно в том смысле, в каком обнаруживает их молния, которая, согласно Ницше, не может не сверкать – благодаря чему открылись новые, не всегда желательные измерения человеческого присутствия, а в другие, соседние модусы бытия, были внесены систематические искажения, возник неожиданный фон, но кое-где появились и новые возможности. Проблема в том, что нельзя избирательно отключить, скажем, вибрацию, оставив успокаивающее круговращение, или выключить проекцию на потолок, сохранив способность обходить препятствия. В отличие от юлы-игрушки самовращающиеся волчки так не работают. Необходимо всякий раз решать особую задачу экранирования потолка и блокировки от вибрации, то есть работать все же в направлении зонтика, а не в направлении удаления «мокрых составляющих» из общей картины дождя. Такой же вывод можно было бы сделать и непосредственно из результатов массовых экспериментов истории, но без применения методологии юлы он не так убедителен и допускает слишком много различных толкований.

Вернемся пока к капиталу как первоисточнику поля Лейбница и других полей, входящих в конденсат. Тут есть своя долгая история, которая в интересующем нас аспекте может быть представлена как высвобождение простора. Скажем, сначала «потребовалось» освободить дистрибуцию вещей от ритуально-мифологической нагрузки, извлечь вещи из тотального поэзиса, чтобы они стали легкими и подъемными, избавить их от мемориальной функции, от всех препятствий их отражения в субстанции стоимости (а уж сколько возмущения пришлось выслушать по этому поводу!). Великое множество обличений, как демонстративных, так и совершенно искренних проявлений совести, сводятся к тому, чтобы обуздать меркантильность и взять под контроль капитал. Когда-то, во времена Адама Смита и Роберта Мальтуса, за спонтанную динамику капитала выступал либерализм – тогда он еще был либерализмом, однако это имя давно уже экспроприировано чем-то противоположным: современные «либералы» призывают к обузданию капитала всеми возможными способами.

Между тем последним ящиком, в котором этот волчок дистрибуции вещей хранился еще в разобранномсостоянии, была сдерживающая ячейка средневекового христианства, некий условный монастырь, в котором производство вещей входило в общий спектр послушания, так что труд в огороде или в мастерских трактовался как разновидность богоугодного и благочестивого времяпрепровождения. Волчок капитала ушел в отрыв, если угодно, был отправлен в самовращательность после отсоединения этой сдерживающей связки – и теперь труд должен был стать производительным независимо от того, был ли он при этом подневольным, богоугодным, свободным или детским трудом; он теперь должен был определяться силовыми линиями поля, посредством которых труд направлялся на овеществление, а его овеществленные частицы оказались способными при этом передавать друг другу заряд без присоединения самой материи – потребительской стоимости. Эти синтетические частицы второго порядка выявили способность напрямую притягивать и экспроприировать труд, привлекать его к капитализации либо через промежуточное овеществление (производство товаров), либо напрямую (предпринимательство). Синтезируемые в самовращающемся ускорителе частицы, как выяснилось, оживляют, мобилизуют, преобразуют на свой лад и человеческую психологию, и социальность. Непрерывная проекция, генерируемая и отбрасываемая волчком, отображается на экране психики, зуммер (вибрация) контролирует настройки воли, мелодии возникающих обещаний гипнотизируют воображение, но самым зримым эффектом вращения этой удивительной юлы является возведение материально-технического каркаса цивилизации. Подобно тому, как Гайавата «делал пением лодку»[9], самовращающаяся экономика возводит города, мегаполисы, транспортные артерии, заполняет эти артерии бесчисленными машинами, а заодно, попутно и одновременно, стерилизует и