Слова назидания - Абай Кунанбаев Страница 9

class="p1">Нужно овладеть русским языком.' У русского народа разум и богатство, развитая наука и высокая культура. ,- Изучение русского языка, учеба в русских школах, овладение русской наукой помогут, нам-перенять все лучшие качества этого народа, ибо он раньше других разгадал тайны природы, и избежать его пороков. Знать русский язык — значит открыть глаза на мир.

Знание чужого языка и культуры делает человека равноправным с этим народом, он чувствует себя вольно, и если заботы и борьба этого народа ему по сердцу, то он никогда не сможет остаться в стороне. Такова природа человека.

Но немало людей, которые пытаются добиться милости сильных и знающих, рабо­лепствуя и пресмыкаясь перед ними. Эти невежды способны продать отца и мать, родных и близких, веру и честь, если их благосклонно похлопают по плечу. Ради того, чтобы вызвать улыбку на лице майора1, любой из них готов оголить свой зад. Такова природа невежды.

Русская наука и культура — ключ к осмыслению мира, и, приобретя его, можно намного облегчить жизнь нашего народа. Например, мы познали бы разные, но в то же время честные способы добывания средств к жизни и наставляли бы на этот путь детей: смогли бы защитить аулы от несправедливых царских законов; успешнее боролись бы за равноправное положение нашего народа среди великих народов земли.

Больно оттого, что казахи, обучившие своих детей по-русски, норовят при помощи их знаний поживиться за счет своих же соплеменников. Родители вкупе со своими родственниками и близкими портят детей. И все-таки эти дети намного превосходят неграмотных, ибо возможности их чрезвычайно высоки. Заставить же их трудиться надлежащим образом, так, чтобы они принесли пользу, думается, несложно.

Обеспеченные семьи у нас неохотно отдают детей на учебу, насильно посылаются в русские школы дети бедняков. Вот почему мы не видим сегодня среди образованных ни одного заметного человека.

Иногда родичи, ссорясь друг с другом, говорят: «Чем терпеть обиду от тебя, лучше отдать сына в солдаты, а самому отрастить волосы и перестать бриться». Из-за обиды они грозятся принять облик и обычай чужого народа. Где уж детям стать большими людьми, если они даже и будут учиться?

Я не видывал еще детей, упорно и осно­вательно овладевающих знаниями: у нас все делается поверхностно, урывками, на ходу. Иные казахи, например, с трудом соглашаются отдавать детей в школы даже тогда, когда все расходы за обучение несет община.

Путь, который я предлагаю, исключает любовь к богатству. Не торопись женить и выделить сына в отдельную семью, а обучи его сперва в русской школе. Пожертвуй всем своим имуществом, если это требуется для учебы. Ничего нельзя жалеть ради того, чтобы из сына вышел человек. Не будет успокоения тебе, если сын останется невеждой, не будет счастлив он сам, и не будет от него блага народу. Вечный страх перед создателем и вечный стыд перед людьми тебе за такого сына.

Слово 26

Казах рад до безумия, когда в трудной байге приходит первым его скакун, побеждает борец- земляк, удачно бьет птицу сокол, взращенный им, красиво берет зверя его гончая. Уверен, что нет для него большей радости в жизни.

Но разве может быть такой уж большой радость, вызванная преимуществом одного животного перед другим или превосходством человека над своим соперником? И потом, не тот восторженный сам и не его сын победили в турнире борцов, и не сами они пришли первыми на своих скакунах. Вот и получается, что эта радость скоротечна и глохнет внутри своего народа. Это навевает горькие мысли. Получается, что у казахов нет других со­перников и врагов, чем сами казахи, и победой на ничтожных состязаниях они лишь досажда­ют друг другу. А разве можно возвести в ранг доблести зло, содеянное ближнему? Желать зла другому, значит, противоречить законам шариата, вредить и своему и чужому хозяйству, идти наперекор рассудку.

Горько и оттого, что кое-кто принимает поражение своего скакуна, как свое собствен­ное, и стыдится этой неудачи.

Резвые скаковые лошади есть не только у казахов. И ловчая птица и гончий пес могут быть достоянием любого: сегодня они у одного, завтра у другого; и сильные джигиты рождаются в разных аулах. Да и не постоянны победы того или иного борца в турнирах, и не всегда в хорошей форме соколы и гончие. Чего же, казалось бы, тут стыдиться? А я встречал людей, готовых скорее провалиться сквозь землю, чем видеть на состязаниях поражение родного аула.

Отсюда я и заключаю, что невежественный народ радуется тому, чему не стоит радоваться. И радуется он при этом так, что буквально теряет голову и, словно пьяный, говорит и не понимает смысла своих слов. А стыдится он того, чего совершенно не следует стыдиться, и опускает глаза, когда, наоборот, нужно гордо вскинуть .голову. Все это плоды невежества и глупости.

И когда таким людям говоришь об этом их несчастье, ни соглашаются с твоими доводами. «Ты прав,— подхватывают они,— прав, чего тут толковать».

Я не верю им, потому что знаю: завтра они снова примутся за свое.

Невозможно доказать этим людям всю лживость их нравов. Даже когда их удается в этом убедить, они не в состоянии измениться. *Они подобны животным, не изменяющим своим привычкам.

Только сильный страх или смерть избавляют слабых от позора. Я, например, не встречал людей, которые вернулись бы к разумной жизни, легко отбросив дурные наклонности, которые искренне признали бы свою вину перед собой и по доброй воле последовали разуму.

Слово 27

Казах рад до безумия, когда в трудной байге приходит первым его скакун, побеждает борец- земляк, удачно бьет птицу сокол, взращенный им, красиво берет зверя его гончая. Уверен, что нет для него большей радости в жизни.

Но разве может быть такой уж большой радость, вызванная преимуществом одного животного перед другим или превосходством человека над своим соперником? И потом, не тот.

Однажды великий мыслитель Сократ завел с ученым Аристодимом, своим учеником, разговор о служении людей всесильному и всемогущему богу. Аристодим не признавал бога и смеялся над теми, кто преклонялся перед волей господней.

— Эй, Аристодим, есть ли люди, вызывающие твое восхищение своими творениями?—спросил Сократ своего ученика.

Сколько угодно, высокочтимый учитель,— ответил тот.

Назови мне хоть одного из них.

Я восхищаюсь величием поэзии Гомера, трагедиями Софокла, вернее, его искусством перевоплощаться и постигать душевное состояние других, живописью Зевксиса.

Он назвал еще несколько одаренных мужей, чьи имена в то время были широко известны в народе.

И снова спросил