Юрий Караш - ТАЙНЫ ЛУННОЙ ГОНКИ Страница 13

Отступление второе: люди в «железных масках»

Помните историю (а может быть, легенду) о том, как король Франции Людовик XIV заточил в темницу своего брата-близнеца, чтобы тот не смог претендовать на престол? Правда, и этого «королю-солнце» показалось мало. Опасаясь, что кто-нибудь может воспользоваться абсолютным сходством августейшего узника с действующим монархом и просто «тихо» заменить правителя Франции на его копию, Людовик приказал близнецу всегда носить на лице железную маску.

История эта в какой-то степени применима и к советским создателям ракетно-космической техники. Правда, никто из «власть предержащих» не опасался, что разработчики носителей, космических кораблей и аппаратов станут претендовать на их места. Их беспокоило другое — чтобы коварный «враг» (в смысле — Запад) не нашел к этим инженерам и конструкторам дорогу и не попытался выведать у них стратегические секреты, относящиеся к ракетному оружию — важнейшему фактору поддержания Советским Союзом статуса сверхдержавы. Сделали они это довольно простым и вполне достойным самодержцев способом — скрыли личности творцов нового вида вооружения под «железными масками» цензуры.

Так, Королев печатался только на страницах «главной» газеты страны «Правда» и только под псевдонимом «профессор К. Сергеев». А вышеупомянутая «Междуведомственная комиссия по координации работ в области организации и осуществления межпланетных сообщений» была чистой фикцией, созданной с целью ввести в заблуждение вероятных шпионов, охотившихся за советскими ракетными секретами. Она была призвана отвлечь их внимание от конструкторского бюро в подмосковном г. Калининград (переименованном в Королев в 1996 г.), где и создавалась ракетно-космическая техника.

Сам Л.И.Седов во многом выполнял те же функции, что и возглавляемая им комиссия. Вот как рассказал об этом известный российский историк космонавтики Ярослав Кириллович Голованов: «Леонид Иванович оказался в центре внимания. Ему преподносили шоколадные ракеты, фотографировали со знаменитыми красавицами, а через несколько лет, когда спутник действительно полетел, нарекли «отцом русского спутника». Он, насколько мне известно, подобные утверждения не оспаривал, хотя и не подтверждал, обаятельно и таинственно улыбался, вместо того чтобы с той же обаятельной улыбкой сказать: „Уважаемые дамы и господа! Я ученый-механик. У меня есть хорошие работы по гидро- и аэродинамике. Но к ракетной технике и изучению космического пространства я никакого отношения не имею, а служу лишь ширмой, за которой прячутся те, кто имеет…"

Но Седов этого не сказал, полмира объездил и «отцом русского спутника» пребывал несколько лет. Мне его всегда было жалко. Мне кажется, это унизительно для настоящего ученого…»[19].

О степени технической осведомленности Леонида Ивановича в «спутниковых» делах говорит такой эпизод, хорошо запомнившийся всем на космодроме. Уже после запуска первого ИСЗ Королев пригласил Седова на очередной старт, показывал ему МИК (монтажно-испытательный корпус) и стартовую площадку. Там уже стояла очередная «семерка» (ракета Р-7, известная, как «Союз»). Расхаживая вокруг нее, Седов спросил простодушно:

– Сергей Павлович, а где, собственно, спутник?

Королев опешил. Потом присел на корточки, протянул указующий перст к верхушке ракеты и не своим, писклявым голосом запел:

– Во-о-о-он там![20]

По словам Голованова, «те же, кто был хоть немного в курсе, например А. А. Благонравов[21], С. Н. Вернов[22], были опутаны такими подписками о неразглашении государственных секретов, что говорили одни банальности, а потому мало отличались от непосвященных».

То же происходило и с теми, кто на самом деле имел прямое отношение к космической программе. Именно потому, что они действительно знали свое дело, цензура проявляла к ним особенную строгость. Их статьи были абстрактны, отрешенны и понять, какая связь между автором и тем, о чем он пишет, было невозможно. Так писали все: «профессор К. Сергеев» (С. П. Королев), «профессор В. Петрович» (В. П. Глушко[23]), «профессор В, Иванченко (Б. В. Раушенбах[24]), «М. Михайлов» (М. С. Рязанский[25]), «Б. Евсеев» (Б. Е. Черток), «О. Горлов» (О. Г. Газенко[26]) и другие замаскированные специалисты[27].

Был у первого ИСЗ и еще один «эрзац-отец» — академик Благонравов. Как и Седов, он был «выдвинут» на эту роль ревностными оградителями советских секретов. Роль он эту не любил, тяготился ею, но сказать правду не имел права.

Знаменитый ученый в области химической физики, лауреат Нобелевской премии академик Н. Н. Семенов рассказывал Голованову, что Келдыш[28] якобы получил предложение Шведской Академии наук присудить Нобелевскую премию человеку, руководившему запуском первого ИСЗ, для чего шведам надо было, как минимум, знать, кто этот человек. Бумага эта была переправлена Хрущеву, который быстро решил сложный вопрос: «Автор спутника? Весь советский народ!»[29] Комментарии излишни…

Абсурд секретности, окружавшей советскую космонавтику в самом начале ее существования, достиг апофеоза в 1962 г. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 9 апреля 1962 г. в ознаменование полета Гагарина был установлен День космонавтики — 12 апреля. В зале Кремлевского дворца съездов прошло торжественное собрание, посвященное первой годовщине полета. На нем выступил Гагарин. Но в президиуме не было ни одного главного конструктора, ни одного из действительных участников создания ракеты и корабля[30].

Обратим внимание на два весьма характерных момента в словах главы советского государства, сказанных им по космической тематике на вышеупомянутом дипломатическом приеме в Москве в 1955 г. Первый — Хрущев признается, что не очень-то разбирается в вопросах освоения внеземного пространства, а тем более — сотрудничества в космосе. Можно, конечно, предположить, что глава страны таким образом пытался предотвратить саму возможность ознакомления американцев с передовой советской технологией. Но тогда обратимся ко второму моменту — как это Седов, ученый, а не государственный деятель, может проявлять инициативу в вопросах сотрудничества с главным потенциальным противником Советского Союза, да еще и в области технологий двойного использования, если сам Никита Сергеевич еще не определил своего отношения к подобному партнерству или же пытался его избежать? Загадку эту невозможно решить, если не вспомнить об одной могущественной советской государственной структуре и тесно связанной с ней прослойкой советского общества, игравших важную роль не только в освоении космического пространства, но отчасти и в формировании государственной политики страны. Это…

Академия наук (АН) СССР и советская научно-техническая элита

АН СССР традиционно состояла из ученых, чьи профессиональные карьеры нередко подразумевали высокие посты либо в промышленных, либо в военных организациях. В силу данной особенности академики и члены-корреспонденты уже не могли быть глашатаями «чистой» науки и неизбежно становились лоббистами интересов тех отраслей производства или областей государственной деятельности, из которых они вышли. Простор для лоббирования был достаточно широким, ибо, по словам Бориса Евсеевича Чертока, члена-корреспондента АН СССР и Российской академии наук (РАН), ответственного за разработку систем управления космическими аппаратами и ближайшего сподвижника Королева, «высшие партийные руководители понимали, что определенная суверенность и самоуправляемость технократам необходима. Ученым-аграрникам, биологам, художникам и поэтам приходилось хуже»[31].

Однако только лишь предоставлением большей самостоятельности представителям технических дисциплин дело не ограничивалось. Стремление тоталитарной политической системы взять под контроль научно-техническую интеллигенцию путем назначения ее представителей на высокие партийные и государственные посты приводило к парадоксальной ситуации. С одной стороны, подобный контроль со стороны Кремля за научной элитой действительно усиливался, но с другой — ученые также получали возможность влиять на принятие политических и правительственных решений. Как отметил академик Роальд Сагдеев[32], бывший директор Института космических исследований (ИКИ) АН СССР и советник первого и последнего президента СССР Михаила Горбачева, «окутанное аурой престижа и уважения, членство в академии манило, как магнит.

Сам Сталин был почетным академиком»[33]. Известный советский/российский конструктор механизмов и инженерных, в частности, стыковочных, систем для космических кораблей Владимир Сергеевич Сыромятников, начинавший свой путь в «большую технику» во времена, наступившие сразу за сталинскими, вспоминал: