Георгий Бабат - Магнетрон Страница 26

— Итак, Рубикон позади. Остается мелочь — взять Рим, — сказал Муравейский, взглянув на здание, где помещался Комитет по изобретательству.

Глава третья

СТРАДА

Лиловый негр

Термометр, висевший на одной из колонн лабораторного зала, показывал 28 градусов Цельсия. Прикосновение к железным подоконникам почти обжигало. Такое жаркое лето, как утверждал ленинградский старожил Костя Мухартов, стояло в Петербурге лишь в 1877 году.

Неделю назад Веснин отказался взять отпуск. И вовсе не потому, что он как южанин переносил жару легче своих товарищей. Будь завод в пекле ада, Веснин все равно не покинул бы его даже на одну неделю. Вне работы над магнетроном он уже не мог существовать. Это дело казалось ему сейчас смыслом, целью, оправданием всей его жизни. И чем меньше ему приходилось заниматься магнетроном, тем с большей страстью он отдавался этой работе в немногие свободные часы.

Установка срока службы, к которой студентки-практикантки Валентина и Наташа так неудачно рассчитали и сконструировали нагрузочные сопротивления, была давно налажена. Теперь в этой установке испытывались тиратроны с инертными газами, с сетками разных конструкций, из разных материалов. Тиратроны работали круглые сутки. Каждые сто часов Веснин снимал лампы с установки срока службы и ставил их в измерительную схему. Он хотел выявить разницу в поведении ламп с графитовыми и с никелевыми сетками.

В сегодняшних измерениях не обнаруживалось никакой закономерности. Это раздражало Веснина. Он ждал Муравейского, чтобы обсудить с ним результаты измерений.

Пользуясь тем, что начальник лаборатории Дымов был в отпуске, Муравейский являлся теперь на работу, когда ему это было удобно. Он числился старшим инженером. Из всех прав и обязанностей, входивших в понятие этой должности, Муравейский, прежде всего, воспользовался правом приходить и уходить, не перевешивая свой рабочий номер на табельной доске.

И сегодня он пришел, когда солнце уже не только успело высушить росу на лепестках широко раскрывшихся алых маков на клумбе против заводоуправления, но и порядком нагреть воду в графине, который уборщица каждое утро перед началом рабочего дня ставила на стол старшего инженера бригады.

Михаил Григорьевич пришел в палевой шелковой рубашке с короткими рукавами. Расстегнутый ворот обнажал загорелую докрасна шею и мохнатую грудь в прозрачной летней сетке. Пиджак из сиреневого коверкота был накинут на одно плечо.

Распорядившись переменить воду в графине, Муравейский бросился в свое кресло и схватил со стола лабораторную тетрадь Веснина. Он просмотрел столбцы цифр, не нашел в них никакой связи и стал обмахиваться тетрадкой, как веером.

— Освежите меня яблоками, подкрепите вином, ибо я изнемогаю от любви, — томно произнес он.

Практикантка Наташа, которую Муравейский так безжалостно изгнал из своей бригады, вошла в зал. Она направилась к Костиному верстаку.

На днях Михаил Григорьевич узнал, что Наташа единственная дочь «того самого» Волкова — действительного члена Академии наук, директора одного из ведущих научно-исследовательских радиотехнических институтов. Кроме того, Муравейский выяснил, что академик Георгий Арсентьевич Волков назначен председателем комиссии, которая, по поручению наркома тяжелой промышленности товарища Орджоникидзе, будет вскоре обследовать работу Ленинградского электровакуумного завода. Все это было неведомо Муравейскому, когда он, говоря его словами, «перебазировал» практиканток из своей бригады в теоретический отдел.

— Как подвезло этому толстячку Кузовкову! — сказал Муравейский Веснину. — Лучше уж было бы направить дочь Волкова… ну, скажем, к профессору Болтову. Тот, как человек старинной закваски, оценил бы мою любезность. Но я мог бы поступить еще более человеколюбиво. Я мог бы вообще не выставлять этих девиц из своей бригады. Стоило бы мне только спросить Наташу: «Простите, вы, случайно, не родственница ли Георгию Арсентьевичу?» И она по сей день работала бы под моим, как говорится, непосредственным руководством… А ведь ее так и тянет к нам…

Наташа пришла посоветоваться с Костей Мухартовым относительно пайки электродов для электролитической ванны.

— Костя, кто разрешил вам, — строго сказал Муравейский, глядя на Наташу, — заниматься посторонними делами в рабочее время?

— Костя, — кричала Наташа, — вы интересуетесь театром! Я пришла, чтобы поговорить с вами о нашем московском чтеце Яхонтове. Он явился однажды в лиловом фраке. Народный артист Республики Качалов пожалел молодого человека и посоветовал ему немедленно переодеться. В лиловых фраках ходят только лакеи некоторых заграничных увеселительных заведений.

— Костя, — завопил в ответ Муравейский, — правда, Костя, обидно, когда молодые и прекрасные глаза не могут отличить лилового от сиреневого? Вы никогда не слыхали пластинок Вертинского, Костя? Там как раз дается научная экспертиза по данному вопросу.

И Михаил Григорьевич запел, слегка грассируя и немного в нос:

В последний раз я видел вас так близко,В пролеты улиц вас умчал авто,И снилось мне: в притонах Сан-ФранцискоЛиловый негр вам подает манто.

— Если вы, Михаил Григорьевич, так хорошо помните притоны Сан-Франциско, — угрюмо начал Веснин, — то как же вы могли совершенно забыть о своем обещании относительно электромагнита? Уже прошло две недели, как я передал вам чертежи, а в работу вы их не пустили. Почему?

— Кислорода не хватает, нет дыхания, — томным голосом ответил Муравейский, глядя вслед Наташе, выходившей из лабораторного зала.

— Я вас не о кислороде спрашиваю.

— А я вам, Вольдемар, как раз хочу насчет кислорода объяснить: рыбки задыхаются. Сельдерихин открыл в своем «Гастрономе» живорыбный отдел, но аквариум ему один научный сотрудник Института рыбного хозяйства сконструировал так, что рыба стала засыпать на ходу и всплывать вверх животом. Научный сотрудник, автор проекта, констатировал смерть. Надо оказать рыбам срочную помощь. Они дохнут из-за отсутствия обмена воздуха. Следует поставить насосы, чтобы продувать воздух через воду и насыщать ее кислородом. Вы, Володя, должны нам в этом деле помочь. Все-таки рыба — живая душа, есть-пить просит.

Веснин слушал молча.

— Не откажите в помощи бедным, засыпающим рыбкам! — продолжал Муравейский. — Вам хорошо заплатят.

— Надо делом заниматься. Всех денег все равно не заработаешь, — возразил Веснин.

— Но в данном случае от вас работы не потребуется. Вы только подпишите договор на производство работ. Сельдерихин говорит, что на мое имя заключать договоры уже неудобно. Слишком часто мелькает одна и та же фамилия, будто я всю работу взял на откуп. Вы подпишите, и Сельдерихин вас не обидит.

— Интересно, за что же это он мне будет платить?

— Как — за что? За ваше честное, не опороченное ни по суду, ни следствием имя. Вам надо будет только расписаться в ведомости. Никаких других физических и умственных усилий от вас не потребуется.

— Нет, этого я не понимаю. До сих пор я получал деньги только за свой труд.

— Знаете, Володя, наивность хороша лишь до определенного возраста. После этого ее называют глупостью или бесстыдством.

— Вам не нравится мое «не понимаю»? Замените его словами «не хочу».

Веснин покраснел и положил на стол счетную линейку.

— Да, не хочу, — повторил он. — Не хочу участвовать в ваших грязных, гнусных комбинациях. Если вас это не устраивает, я могу сегодня же уйти из бригады.

— Вы меня еще не знаете, Вольдемар. Возможно, когда-нибудь, при иных обстоятельствах, я вам расскажу горькую историю своего детства и юности. Вам повезло. Вам не приходилось задумываться над проблемой своего социального происхождения. Вы даже представить себе не можете, через сколько игольных ушек пришлось некоторым пройти, чтобы попасть в высшее учебное заведение, не вылететь во время чисток, получить диплом. Чего вы гак взъерепенились, Володя? С вами и пошутить нельзя. Я хотел вам предложить неурочную, неплохо оплачиваемую работу. А вы сразу начинаете: «Присосался к кассе, грабеж и все такое». Вы этого не сказали, но подразумеваете. Я привык читать в сердцах людей. Однако не считайте меня таким уж рвачом. Да, я тоже твердо придерживаюсь принципа: «Всех денег не заработаешь». Но у меня, вы знаете, мать, я должен содержать ее. Я вынужден прирабатывать, и никакого в этом преступления нет… Ладно, меняем тему. Ставлю вас в известность, что не далее как вчера я угощал мастера сборочного цеха, чтобы там скорее сделали сердечник к вашему… — Муравейский поправился, — к нашему электромагниту…