Леонид Почивалов - «Мечта» уходит в океан

Леонид Викторович Почивалов

«Мечта» уходит в океан

Глава первая

Все началось с приключения

Представляю, какой шум поднимется, когда ребята соберутся в классе в первый день после каникул. Каждый будет надрывать горло, перебивая другого, добиваясь, чтобы слушали именно его, потому что, как ему кажется, он провел лето интереснее всех — куда там другим! Васин, конечно, будет кричать громче остальных, вскочит на стул, взмахнет рукой: «Тише! А кто из вас был на Енисее? — и победоносно оглянет притихших ребят. — Никто! А я был. Целых два месяца. И на вертолете над тайгой летал. И диких оленей видел. И…»

Начнет Васин хвалиться — не остановишь. У него отец в геологической партии где-то в Сибири и на лето обычно Валерку забирает к себе вместе с Валеркиной матерью. Конечно, есть что Васину порассказать! Да и другим тоже. Саенко, например, вместе с родителями отправился в поход на байдарках по озеру Селигер.

А что расскажу я? Поначалу все было просто замечательно! Еще бы: в Крым отправился, к берегу самого синего моря! Вез с собой набор лесок и крючков — столько, что всю рыбу в Черном море можно было бы выудить. И маска для подводного плавания была, и легкий рюкзак, и новые кеды, пахнущие резиной, для похода в горы. Может быть, именно кеды эти и привели к беде? Уж слишком были новые.

Но начну все по порядку. Моря я никогда не видел. Про морские путешествия немало книг прочитал, и не только «Дети капитана Гранта», или «Таинственный остров», или «Алые паруса» — и про Кусто, и про Хейердала… А вот настоящего моря не видывал. «Слишком многого хочешь! — говорил отец. — А знаешь, когда я впервые побывал на море? Тогда, когда мне минуло четверть века: то денег для поездки не оказывалось, то времени не выкраивал — учился, работал. Так что терпи. Побываешь!»

Мне не пришлось, как отцу, ждать четверть века, чтобы с разбега нырнуть в теплую черноморскую волну. Отец однажды сказал: «Хотел укатить на юг всей семьей, да мамин летний отпуск сорвался — не пускают маму летом на отдых. Значит, уедем мы с ней куда-нибудь осенью — грибы собирать. А ты, Антошка, с бабушкой отправляйся-ка в Крым. Дядя Коля снимет для вас в Планерском комнату, у него там есть знакомые. Ну как? Возражений нет?» Отец весело щурил глаза, радовался, что преподнес мне такую новость. Я чуть ли не до потолка прыгал от восторга. Еще бы! Море, Крым! Правда, ехать с бабушкой… С отцом бы лучше. А бабушка, известное дело: туда не ходи, этого не делай!

Короче говоря, мои родители посадили нас с бабушкой в поезд на Курском вокзале в Москве, я увидел в оконном стекле веселые, прищуренные глаза отца и широко раскрытые, чуть тревожные мамины, потом поднятые, словно по команде, две руки — большая и сильная, а рядом с ней худенькая и маленькая. Помахали эти руки нам на прощание, и мы помчались на юг.

Утром в купе вагона я положил на столик толстую тетрадь в пластиковом переплете, открыл первую страницу, взял фламастер и написал крупными аккуратными буквами: «ЛЕТНИЙ ДНЕВНИК». В углу страницы старательно вывел дату. С этой даты и начал описывать все, что со мной должно произойти во время удивительного путешествия на юг и необыкновенной, полной приключений жизни там, на юге. Дело в том, что Мария Николаевна, наша учительница по литературе, дала задание на каникулы: написать расширенное сочинение о своей летней жизни, причем, как она сказала, непременно в литературной форме: мол, одной-двумя страничками не отделаться, нужно писать подробно к интересно. А осенью она в школе проведет конкурс сочинений.

Понятно, не очень-то охота, чтобы о тебе, прочитав сочинение, потом сказали: особых способностей не проявил. Мол, ни то ни се! Сочинять я люблю. Когда отец уезжает в командировку во Владивосток или Хабаровск, я посылаю ему длинные письма. Он говорит, что читать их интересно. А ведь это самое главное — чтобы интересно было. Для этого я особенно и не стараюсь. Ничего не выдумываю. Просто записываю то, что своими глазами видел. Например, на нашей улице рабочие асфальт новый кладут. Приползло широкогрудая желтая машина. Над машиной вьется едкий синий дымок, а из ее широкой, лягушачьей пасти выползает густая струя жидкого асфальта, как паста из тюбика, ровно ложится на мостовую. Постоял я, посмотрел, разобрался, что к чему, и стало ясно, как работает машина. Пришел домой и обо всем написал отцу, который в это время был на Дальнем Востоке: о раскаленной асфальтовой реке на мостовой, о пышущей жаром машине, о рабочих в оранжевых жилетах с лопатами в руках, которые ровняли асфальт. Написал о том, какое трудное у этих рабочих дело — жара, гарь, копоть…

Наш поезд мчался с огромной скоростью. Громко стучали под вагонами колеса, телеграфные столбы за окном валились как подрубленные. Я сказал бабушке, что вдруг я возьму и стану машинистом. Разве не интересно? Бабушка, понятно, свое: для любого дела надо прилежно учиться. А кто это не знает?

На первой странице своего дневника написал я про все, что видел по пути: про телеграфные столбы, которые валятся назад, про толстых дядей и тетей, которые в полосатых пижамах важно прогуливаются по перрону во время остановок поезда (неужели они тоже едут на юг «поправляться», как и я?). Писал про многие другие интересные и не очень интересные вещи, которые попадались на глаза.

И вот то, что вы читаете сейчас, — это и есть мой дневник, который я начал писать в поезде, идущем на юг.

В Симферополе нас встретил дядя Коля, папин друг, который приехал в Крым из Москвы на своей машине. На его «Москвиче» мы и добрались с ветерком до Планерского. Поскольку поезд пришел в Симферополь вечером, вся наша дальнейшая дорога была во тьме. Я крепко устал, клевал носом и, честно говоря, почти ничего по дороге не видел. Если что и видел в этом крымском мраке, то не запомнил. Но Планерское ведь тоже Крым. И здесь есть на что поглядеть. Хотя бы вот эта горища, которая возвышается над берегом моря. Называют ее Карадаг. Дядя Коля сказал, что это вовсе не гора, а горушка. Высота у нее несерьезная. Но ведь я и такой не видел никогда в жизни. В Москве-то таких гор нет, и на станции Клязьма, куда меня возят летом на дачу, горы не возвышаются.

Дядя Коля снял для нас с бабушкой комнату в небольшом домике на окраине Планерского. В комнате всего одно окно, две железных скрипучих кровати и рассохшийся шкаф, куда мы сложили наши вещи. Из окна видна дорога, по ней курортники ходят к морю, за дорогой — домишки, которые один за другим забираются на холмы. Постепенно повышаясь, холмы превращаются в склон Карадага. Вечерами, когда солнце садилось за морем, Карадаг становился черным и неприветливым. Дядя Коля сказал, что, если около вершины горы висит облако, — ожидай дождя. А дожди здесь бывают южные — проливные, сильные, тугие, отхлестывают бока Карадага, как плеткой.

Карадаг стал главной причиной всего того, что со мной приключилось и что в конце концов превратилось в эту книгу. Другой, тоже главной причиной была Ленка. Настала пора о ней немного рассказать. Ну, прежде всего, как она выглядит. Представьте себе две длинных-предлинных ноги, которые сами по себе ходят по земле; на ногах-ходулях держится хилое девчачье тельце, а на нем на длинном стебельке шеи — круглая голова с круглым белым, засыпанном крупными веснушками лицом, круглыми, как у куклы, глазами и двумя русыми косичками, наскоро заплетенными в два тощих хвостика и торчащими в разные стороны. Когда я впервые взглянул на Ленку, то сразу сказал ей: «Послушай, так ты же настоящий циркуль». Она вначале обижалась, а потом привыкла. Так и стал ее называть Циркулем.

Ленке, как и мне, четырнадцать. Она тоже окончила этой весной седьмой класс, ходит в студию живописи, потому что, как сказала мне бабуля, у девочки обнаружили талант. Живет Ленка в Симферополе, приехала в Планерское погостить на каникулы к своей бабушке. А бабушка ее и есть хозяйка дома, где мы сняли комнату. Так что Ленка теперь будет мне попадаться на глаза с утра до вечера. И это, честно говоря, меня не очень-то обрадовало. Девчонка есть девчонка. Даже если не шибко воображает, то все равно говорить с ней не знаешь о чем.

Когда я увидел Ленкину оттопыренную губу, то подумал: «Недотрога». Но недотрога вдруг спросила: «В горы не боишься ходить?» Я не понял, к чему она клонит, но презрительно дернул плечом: «А чего тут бояться?!» Не растолковывать же незнакомой девчонке, что в горах я никогда не был, поэтому знать не знаю, боюсь ли ходить туда или нет. Но думаю, что не боюсь. Чего особенного! Лезь по скалам вверх, да и только! Главное, не сорваться.

Недотрога сказала:

— Говорят, если залезть на самую вершину Карадага, то оттуда видны берега Турции.

Я не поверил:

— Врешь!

Она вовсе не обиделась.

— Я же сказала: говорят… Мне ребята на пристани говорили. Если подняться на Карадаг на заре, когда солнце только-только выйдет из-за гор и будет светить в сторону Турции, как огромный прожектор, то с самой карадагской вершины совсем просто увидеть берега Турции — они не высокие и желтые, потому что песчаные.