Станислав Венгловский - Занимательная медицина. Развитие российского врачевания Страница 10

Стипендия княгини Екатерины Дмитриевны Голицыной предназначалась «для беспрерывного природных россиян акушерскому делу обучения в чужих краях».

Здесь будет уместно, по нашему глубокому убеждению, несколько подробнее остановиться на самом термине «акушерство».

Слово «акушер» – французского происхождения. Кстати, в самом французском королевстве это слово появилось уже в самом конце XVII века. Оно было образовано от глагола accoucher – «родить», «помогать при родах» (в итоге восходит к латинскому глаголу collocare – «укладывать в кровать», подразумевается, в данном случае, не кого-нибудь, а именно роженицу).

Уместно также будет отметить, что французское новообразование взяло верх над соответствующим латинским именем существительным obstetrix – «повивальная бабка», хотя латинские следы сохранились его во французском языке как в виде имени существительного obstetrique – «акушерство», так и в виде имени прилагательного obstetrical – «акушерский».

Французское обозначение самого процесса родовспоможения разошлось по всем исключительно славянским языкам Европы (сравним: украинское акушер, белорусское – акушэр, чешское akuser, польское akuszer и так далее). В некоторых славянских языках это слово явно отсутствует, но и там – не беда. Его заменяют каким-то устарелым словом, вроде ба́бичар (в сербохорватском языке).

Однако в словарях русского языка термин «акушерство» впервые появился уже в 1780 году, хотя само имя прилагательное от него «акушерский» – стало известным только в 1847.

25 сентября 1775 года в городе Лейдене (а по некоторым, как-то глухо дошедшим до нашего времени сведениям), даже в старинных стенах самого Страсбургского университета, Нестор Максимович Максимович (Амбодик) защитил уже заранее опубликованную им свою докторскую диссертацию на тему De hepate humano (о печени человека).

Он получил свой докторский диплом за диссертацию, на которой четко было проставлено лишь название города – Strasbourg, а также, уже под ним, – год ее напечатания – 1775, то есть, год издания самой диссертации.

Более того, о его неординарных успехах на медицинском поприще замечательно лестно отозвался признанный к тому времени подлинный европейский авторитет – профессор Якоб Рейнгольд Шпильман.

После успешной защиты уже заявленной и защищенной им диссертации на степень доктора медицины, – молодой доктор, уже sua sponte (то есть, ради своей собственной прихоти), – объехал почти всю Германию.

При этом – он пристально присматривался к особенностям жизни в тогдашних, сильно раздробленных германских княжествах, управляемых так называемыми курфюрстами.

Это знакомство продолжалось довольно долго.

Ему удалось посетить много различных германских акушерских клиник, в частности – клинику знаменитого во всей Западной Европе профессора Фридриха Бенжамина Озиандра. Она размещалась в городе Гёттингене.

Сам профессор, с явным притом удовольствием сообщил ему что, несмотря на столь недолгое свое существование, клиника его пользуется у населения все возрастающим успехом, что в ней уже благополучно разрешились от бремени несколько сотен германских и прочих, приезжающих даже из-за дальнего рубежа, многих женщин.

Одновременно, надо полагать, Максимович (он же теперь Амбодик) внимательно изучал и немецкий язык, и методы родовспоможения, практикуемые на немецких землях. Вникал он также в вопросы профилактики женских болезней и послеродового развития младенцев – как мужского, так и женского пола, как будущих солдат, офицеров и генералов, так и будущих домашних хозяек.

У нас есть все основания считать, что после своего возвращения в Санкт-Петербург, уже дипломированный доктор Нестор Максимович Максимович не смог так же быстро справиться со своей, уже укоренившейся в нем привычкой к перемене мест.

Он не смог удержаться от искушения посетить родные края, в которых уже отсутствовал на протяжении многих и многих, невероятно тягостных для него лет. Надо полагать, просторные веприкские поля ему очень и очень часто виделись даже во сне…

Успев повидать своих матушку и отца Максима, он и дальше не смог удержаться от того, чтобы не побывать и не побродить в столь приятных и памятных для его сердца местах – в Киевских академических стенах.

Усевшись в обыкновенный дорожный возок, запряженный парой бодрых и рябых кобыл, он лишь зачем-то кивнул и без того разумеющему все его мысли вознице…

И повидавший виды старинный возок потащил его на свидание с древним Киевом.

Там же, на Украине, на высоченных берегах седого Днепра, и застало его известие об уже окончательной ликвидации всей Запорожской Сечи.

Екатерина II, подавив восстание бесстрашного бунтовщика Емельяна Пугачева, поторопилась расправиться и с этим гнездом сильно беспокоящего ее смутьянства, тем более, что запорожцы оказывали очень существенную помощь восставшим против нее сторонникам Пугачева, предводитель которых дерзнул примерить к себе тень ее покойного мужа, Петра III.

Запорожская Сечь окончательно и бесповоротно была ликвидирована в 1775 году, чем и заслужила впоследствии целую волну восхвалений от некоторых украинских общественных деятелей.

Из Киева, так и не заезжая в свой, как бы вторично закрепощенный, Веприк, он направился уже прямо в столичный Санкт-Петербург…

По древней традиции родовспоможением, а равно и прочими женскими недугами на Руси обычно всегда занимались повивальные бабки, которых невозможно было даже причислить к истым колдуньям или же к подлинным, настоящим знахаркам.

Они были, к тому же, уже настоящими профессионалками.

И все же акушерство явилось подлинным медицинским предметом только тогда, когда за него взялся представитель сильного, мужского пола.

Этим человеком стал Павел Захарович Кондоиди, сам председатель Медицинской канцелярии.

По его инициативе, буквально через несколько лет после открытия Московского университета, в 1757 году, в Санкт-Петербурге и в Москве были заведены так называемые «бабичьи» школы. В этих школах, кстати, русских «повивальных бабок» обучали такому привычному для них родовспоможению иноземные профессора, ни слова, между прочим, не понимающие на их родном языке.

Создание целой системы подготовки отечественных акушерок началось ровно через три года после выхода в свет постановления Сената, решившего «упорядочить бабичье дело в пользу русского общества». Это случилось в 1774 году.

Наряду с основанием данной школы, касавшимся организации обучения повивальных бабок, Сенат утвердил некую, весьма своеобразную клятву, наподобие торжественной клятвы Гиппократа, обязательную для воспроизведения ее каждой воспитанницей повивальной школы:

«Всегда, как только буду востребованной, я намерена днем и ночью посещать всех страждущих; постараюсь, чтобы всякую, возложенную на себя обязанность, применять и оказывать роженицам исключительное мое усердие. Если роды окажутся слишком продолжительными, к мучениям (то есть, к родовым потугам) склонять напрасно не буду, даже не стану принуждать их к этому, а буду ожидать потребного времени. При этом – от бранных слов, клятв, пьянства, непристойных шуток, неучтивых речей и всякого тому подобного прочего, – буду совершенно воздерживаться».

В первоначальном варианте этой клятвы обязательно предусматривалась также весьма обширная «рабочая» практика.

В дальнейшем, что касается Москвы, то вся акушерская помощь в ней была сосредоточена в руках одного, заезжего, притом иностранного специалиста – Иоганна-Фридриха Эразмуса.

О нем Нестору Максимовичу Амбодику было известно лишь то, что он обучался в Йенском и Страсбургском университетах.

А еще, что диссертацию свою, которая носила название De partu difficili ex capite infantis praevio (о легких родах и о позиции [сиречь пред-лежании] ребенка вниз головою), – ему удалось защитить в том же, где и Нестору Максимовичу довелось ее защищать, в университетском городе Страсбурге.

С этим своим докторским дипломом, поработав несколько лет в известных европейских клиниках, он и явился в российскую столицу, в город Санкт-Петербург.

Однако, поскольку там не было подходящей вакантной должности акушера, его отправили сразу в Москву. Там он и занимался акушерской практикой, разумеется, в высших слоях московского общества, вплоть до самой смерти своей, которая и настигла его в 1777 году.

Что же касается Санкт-Петербурга, вернее – господствовавшего там Андреаса Линдеманна, то о нем Нестору Максимовичу было известно еще гораздо меньше.

Было ведомо лишь то, что свой докторский диплом защитил он в Гёттингенском университете, еще в 1775 году.