Марианна Сорвина - 100 великих криминальных драм XX века Страница 11

Но кому могло прийти в голову выдать убийство мальчика уголовниками за ритуальное жертвоприношение? Просто под руку очень кстати подвернулся тихий и незаметный служащий местного кирпичного завода Мендель Бейлис. Мальчишки часто играли там, на заднем дворе завода, а приказчики не раз гоняли их оттуда. Кто гонял, никто не видел. Проще простого пустить слух, что это Бейлис гонял их с заводского двора, а однажды вдруг схватил Андрюшу Ющинского и потащил куда-то. Никто этого не видел, и в свидетели были приглашены двое местных пьяниц – муж и жена, готовые за бутылку показать на кого угодно.

Так Бейлис был арестован по обвинению в убийстве ради совершения религиозного обряда. Член «Союза русского народа» Николай Павло́вич распространял у здания суда прокламации, в которых говорилось: «Мальчик замучен жидами, поэтому бейте жидов, изгоняйте их, не прощайте пролития православной крови!» Да и «Союз русского народа» вел себя во время следствия подобно прокурорскому надзору. Дело оказалось сфабриковано, да так, что в зале суда и за его пределами начались настоящие баталии. Оказывалось давление на следствие, менялись следователи, в газетах развернулась травля. Полицию обвинили в том, что она подкуплена евреями. Правые в Думе внесли запрос на расследование работы полиции. Спустя сто лет адвокат Генри Резник говорил, что «в условиях политического кризиса 1911 года российским правым нужно было громкое событие для укрепления их позиций, и именно поэтому заурядное уголовное убийство начало превращаться в ритуальное дело».

Общество, в котором культивируется «охота на ведьм», довольно легко убедить в нужной версии, если представить доказательства, пусть даже самые абсурдные. Можно ли всерьез относиться к показаниям архимандрита Амвросия, который, по его словам: «лично учения о ритуальных убийствах не изучал, но беседовал неоднократно с православными монашествующими, перешедшими из иудейства, и убедился, что у евреев, в частности у хасидов, есть обычай добывать убиением непорочных отроков кровь, употребляемую для мацы». Услышав это, Бейлис разрыдался прямо в зале суда. У него была хорошая репутация в городе. Несмотря на бедность, он обеспечивал большую семью и много работал. У него были прекрасные отношения с православными священниками. Даже среди русских националистов Менахем Бейлис слыл фигурой неприкосновенной, и его не затрагивали еврейские погромы. То, что произошло в связи с убийством Ющинского, стало для приказчика кирпичного завода полной неожиданностью.

В деле Бейлиса примечательным оказалось не само преступление, а реакция на него общества. В те годы в Думе шло обсуждение отмены черты оседлости и введения для евреев избирательных прав, поэтому обстановка была накалена до предела, и противники демократических мер воспользовались убийством семинариста.

В дело включились именитые люди России – не только юристы, но и писатели, ученые, политики. Активнейшую роль в обвинении Бейлиса играли крайне правый политик, министр юстиции Иван Щегловитов; психиатр Иван Сикорский; его сын Игорь, будущий авиаконструктор; товарищ Игоря, скандальный журналист Владимир Голубев, возглавлявший молодежную националистическую организацию «Двуглавый орел». Не имевший к юстиции никакого отношения, юный экстремист Голубев влиял на правосудие с такой эффективностью, будто был по меньшей мере прокурором. Бывший директор департамента полиции говорил, что с Голубевым «приходилось считаться всему составу киевской администрации; с ним считался и генерал-губернатор». Голубеву и его соратникам оказалось под силу производить отводы следователей, компрометировать полицию и мешать ее работе. Каждая попытка расследования заканчивалась скандалом. Следователи, сторонники уголовной версии, сразу же отстранялись.

По другую сторону баррикад оказался Владимир Короленко. Его очерк «На Лукьяновке» посвящен обстоятельствам этой истории:

«…Дети решительно за Бейлиса… Есть, впрочем, смутные показания, – и то запоздалые и загробные, – о Бейлисе и о том, что он гнался за Ющинским. Это сказал Женя Чеберяк, и это показание суду доставил г. Голубев, известный деятель “Двуглавого орла”. То же говорила на суде Люда Чеберяк под взглядами матери. Она сама не видала. Ей говорила покойная сестра Валя…»

Однако доказательной базы оказалось недостаточно. В 1913 году дело закрыли, а Бейлиса оправдали. Вера Чеберякова так и не понесла наказания за это преступление: не завели дела и не дали собрать доказательства. Она была арестована по совсем другому делу – за скупку краденого (та самая, слышавшая крики и возню соседка донесла на неё по совету полиции). Но даже ордер на этот арест следователю пришлось выдавать тайно от прокурора Чаплинского, считавшего, что эту «святую и невинную женщину напрасно мучают». Кроме Чаплинского в невинность Верки Чеберячки не верил никто. Но она считалась фигурой неприкосновенной, поскольку участвовала в деятельности «Союза русского народа» и даже вносила туда патриотические пожертвования: совершенно как Аксинья – убийца ребенка из повести Чехова. Очень предусмотрительно.

Судьбы участников этой грязной истории сложились по-разному. Министр Щегловитов и прокурор Чаплинский были расстреляны в годы красного террора, причем одной из формулировок было расовое давление на следствие в деле Бейлиса.

Деятель «Двуглавого орла» Голубев погиб на фронте в 1914 году.

Менахем Бейлис вскоре после освобождения эмигрировал в Палестину, а потом в США, где написал книгу о своих злоключениях.

В предисловии к поэме «Возмездие» Александр Блок подводил итоги 1911 года: «…В одной из московских газет появилась пророческая статья: “Близость большой войны”. В Киеве произошло убийство Андрея Ющинского, и возник вопрос об употреблении евреями христианской крови. /…/ Наконец, осенью в Киеве был убит Столыпин, что знаменовало окончательный переход управления страной из рук полудворянских, получиновничьих в руки департамента полиции».

Всё смешалось в 1911 году – смерть простого мальчика Ющинского и государственного человека Столыпина. Но катастрофичность мира, замеченная великим поэтом, проявлялась в виде отдельных сигналов, порой не столь заметных и как будто не имевших отношения к общественной жизни, но так или иначе проникавших в общество.

Мало кто помнит, но несколькими годами ранее громкого дела Бейлиса в семье самого Александра Александровича Блока произошло несчастье, также ставшее отражением эпохи.

Опасная должность

21 июля 1906 года 48-летний губернатор Самары Иван Львович Блок засиделся на работе. Была суббота, он собирался уйти еще днем, но выехал только в половине седьмого вечера: много дел на работе.

Около семи его экипаж заворачивал с Вознесенской улицы на Воскресенскую. Это был удобный момент, и террорист Григорий Фролов подошел почти вплотную. Он бросил бомбу в губернатора и убил его на месте. Перед прибывшими на место покушения полицейскими предстало ужасное зрелище: губернатор был разорван на куски. Некоторые части тела погибшего собрать не удалось, а голова вообще разлетелась на осколки, и в гроб пришлось положить ватный шар.

И.Л. Блок

По случайному стечению обстоятельств именно 21 июля 1906 года, в тот роковой день, когда террорист Фролов убил самарского губернатора, другой уже обреченный историей человек, Петр Аркадьевич Столыпин был назначен председателем Российского правительства. Возможно, именно из-за этого Иван Львович Блок в тот день задержался на работе дольше обычного: хотел поработать над отчетом, который потребуется новому главе правительства. Смерть одного чиновника Российской империи как будто предрекала дальнейшую судьбу второго. Столыпину оставалось жить совсем недолго.

Эсера Фролова скоро арестовали, но ему повезло: в отличие от убитого им губернатора он остался жив. Это тем более обидно, что позднее Фролов произнес совершенно удивительные слова: «Что за человек был самарский губернатор и каково было его служебное поприще, я не знал. Да это в то время было неважно: он был бы, вероятно, убит, если бы был даже самым лучшим губернатором».

Таким было лицо русского терроризма: убийца часто даже не был знаком с жертвой, ничего о ней не знал, он просто получал задание от своей группы. А Ивана Блока убили лишь потому, что он был губернатором.

Траурная процессия с останками Ивана Блока двигалась от его дома до Кафедрального собора. Там прошло отпевание. Дальше тело понесли к вокзалу и погрузили в вагон: губернатору предстоял последний путь – в Уфу, на Сергиевское кладбище.

Гибель человека – это трагедия и для всей его семьи. У Ивана Львовича была большая дружная семья – жена Мария Митрофановна и шестеро малолетних детей. Старшему сыну едва исполнилось 13. Через два года 15-летний Ваня, так и не преодолевший депрессию после гибели отца, застрелился в школе. Младший сын, Лёва, потеряв и отца и брата, начал заикаться, не смог учиться в гимназии и сторонился людей. Спасали его только лошади – умные и молчаливые животные. Он стал коневодом и извозчиком, а позднее женился на художнице Тамаре Федоровне Рааль. Тому, что извозчик женился на художнице, удивляться не стоило: в то время лошади были основным промыслом помещиков и чиновников центральной России. Например, старшая сестра Льва, Ариадна Ивановна Блок, вышла замуж за известного в Уфе конезаводчика Николая Ляхова.