Михаил Щетинин - Объять необъятное: Записки педагога Страница 12

УРОКИ «ОТВАЖНОГО» После этого разговора состоялось собрание учащихся VII—IX классов. Собрание приняло решение: создать производственную бригаду для участия летом 1975 года в реконструкции школьного здания с тем, чтобы разместить в нем не только общеобразовательную, но и спортивную, хореографическую, художественную, музыкальную школы, клубы юных техников и натуралистов. И вот я у председателя колхоза Н. Е. Босова. Он взялся обеспечить стройку материалами, выделить специалистов–строителей для выполнения сложных работ. В мае завезли все необходимое, купили палатки, чтобы жить в лагере. Но места для него еще не выбрали. Хотелось, чтобы лагерь был в лесу, на берегу озера. И вот в один из солнечных майских дней выехали на разведку. Посмотрели все предложенные ребятами уголки и к концу дня единогласно решили: лагерь разбиваем в урочище Попово на берегу озера близ села Нечаевка. На общем собрании производственной бригады еще раз до мелочей обсудили, как будет организована в лагере наша жизнь. Сегодня трудно представить, как выглядел наш лагерь летом 1975–го. Там, где стояли ряды больших, выцветших на солнце десятиместных палаток, сейчас три «улицы» пятиместных коттеджей с разноцветными шиферными крышами, по форме напоминающих палатки. Вместо кухни–времянки и длинного дощатого стола под открытым небом—добротная, с крытым обеденным залом столовая, окруженная с трех сторон раскидистыми яблонями. Нет и танцевальной полянки, где весь лагерь, став в круг, разучивал с балетмейстером Ольгой Федоровной Коноваловой новые танцы. На том месте—просторная асфальтированная площадка и для спортивных игр, и для танцев. Нет и колких, из красного кирпича и оранжевого песка, извилистых дорожек, которые, контрастируя с яркой зеленью, так украшали лагерь. Остались лишь озеро да огромные вековые дубы… В июне 1975–го лагерь назывался «Орленок». В его палатках жили около ста ребят. Каждое утро, расплескивая веселые песни на всю округу, возило одну за другой бригады из лагеря в школу наше «грузотакси», управляемое водителем М. В. Курицей. Работа была нелегкая. Часами счищали маленькими лопатками старую шпаклевку с потолка до бетонных плит и выбивали болтающиеся между ними цементные швы. Эту работу мы шутя называли «пыльная, но не грязная». А «грязной, но не пыльной» считалась работа по смыванию со стен классных комнат и коридоров меловой побелки, кладка кирпичных стен–перегородок в будущей музыкальной школе. И то и другое требовало волн, бойцовского характера. Не каждый, например, сможет, стоя высоко под потолком, прогнувшись назад, по нескольку часов в день снимать маленькой лопаточкой по сантиметровой ленте шпаклевку, сыплющуюся за шиворот, растекающуюся едкой грязью вместе со струйками пота по всему разгоряченному телу. И так изо дня в день, в течение месяца. Глядя на парней и девчат, которые в облаках пыли неистово скоблили потолок, я удивлялся, откуда они берут силы. А они еще и шутили, подзадоривали друг друга. Но зато какое блаженство мы испытывали, когда, приехав в лагерь, окунались в чистую и прохладную воду озера. Я нередко думал, что завтра никакими силами не заставить нас снова стоять под колючими струями песка и пыли. Но приходило утро, и с песнями, веселыми шутками мчались мы на своей чудо–машине навстречу нашим мукам, как на праздник. Сквозь грязь и пыль, сквозь пелену едкого пота мы видели нашу мечту, рвались к ней. Не было дня, чтобы не говорили о будущей школе… Кончался июнь. Давно прошел день, когда должны были прийти к нам на помощь отделочные бригады строителей. «Вы не волнуйтесь, — успокаивал начальник СМУ, — вот закончим объект, и все силы бросим к вам… Успеем!» Но шло время, а помощи не было. Когда я глядел на грязно–серые стены и потолки школы, прикидывая, сколько впереди нас ждет работы, сердце сжималось от тоскливой мысли: «Не успеем…» — С 4 июля две бригады отделочников будут работать в вашей школе… —сказал мне 2 июля инженер СМУ. — У вас материалы заготовлены полностью? — спросил он, когда я уже собирался уходить. — Полностью. И подготовительные работы сделаны. Ну, тогда за июль всю вашу школу выкрасим… Но 4 июля никто из строителей не приехал. Пятого утром я был в кабинете главного инженера. Он был хмур, как туча, и без всяких предисловий прочитал указание вышестоящей организации о срочной переброске строителей на другой объект. Текст распоряжения я воспринял как приговор. Мне что–то объясняли, высказывали сочувствие, а я видел уставшие лица ребят и пустую, жалкую, обманутую школу… «Вот это сюрприз! Вот это подарок к концу трудовой четверти, — язвил внутренний голос. — Вот и съездили на море…» Да, «Орленок» через несколько дней должен был ехать на море в туристскую поездку. Мы договорились работать месяц. Месяц кончился… Не успел я захлопнуть дверцу машины, как меня обступили веселые, оживленные ребята. — Прошу собрать всех на линейку, — сказал я военруку. И вот лагерь построен, умолкли голоса. Все приготовились слушать, — Ребята! Ехал из Белгорода и подбирал нужные фразы. А когда увидел ваши радостные лица, все слова растерял. Да какие тут могут быть слова! Спасибо вам! Вы сделали все, что можно было сделать. Но наша школа к 1 сентября… не будет готова, если мы уедем на море… — Я сделал паузу и оглядел ребят. На лицах— растерянность, непонимание, тревога. У некоторых—едва заметная грустная улыбка: «Вот и море обещанное…» — Запомним этот день—5 июля 1975 года, — продолжал я. — Сегодня мы решаем судьбу нашей мечты.Если мы разойдемся по домам, вместо новой красивой школы 1 сентября малыши увидят серое здание с облезлыми стенами и потолком. Тем, кто останется, придется работать в две, а может быть, и в три смены… Но другого пути нет. Школа должна быть готова к 1 сентября. Должна… Прошу каждого взвесить свои возможности. Тех, кто не сможет по каким–то причинам работать, кто не уверен, что выдержит, ждет машина. Мы не будем осуждать, не будем думать о них плохо—они сделали все что могли. Даю две минуты на размышление. Советоваться только с собой, со всеми днями своей жизни, прожитых до сегодняшнего дня, поэтому в строю стоять молча. Не забыть этих долгих ста двадцати секунд. «А если останусь один? Если на том месте, где сейчас стройка увижу только следы на песке?» Стрелка прошла последние пять секунд. Все, ребята, время истекло. Строй дрогнул и снова замер. Но вот в левом крыле вышли двое, затем еще… еще… еще… Уходили молча, я не мог смотреть, как буквально на глазах тает шеренга.Слышно, как шуршит под ногами уходящих песок. Тишина. Я поднял глаза. Стоят… стоят мои девчонки и парни. Редкий строй, большие паузы–просветы, между ними следы ушедших. - Сомкнуть ряды. По порядку номеров рассчитайсь! Первый! Второй! Третий?.. Сороковой! Расчет окончен. Сорок из ста двадцати, значит, каждому работать за троих. Мне хотелось кричать рвущееся из сердца: «Вы удивительные! Вы самые красивые, самые родные, самые настоящие люди!» Но вместо этого произнес непростительно буднично: «Разойтись! Собраться всем через пять минут во второй палатке». Не помню сейчас все подробности нашего с ребятами разговора. Помню только, что размышляли о трудном человеческом счастье—отвечать за все происходящее вокруг, говорили о том, что жизнь—это борьба за красоту и для победы в этой борьбе нужны единство, крепкая дружба, твердая дисциплина… Когда вышли из палатки, уже спустился вечер, высоко над нами зажглись звезды. Густая тьма растворила нас в огромном мире, но не было ощущения беспомощности, напротив, на душе было удивительно спокойно. В тот вечер мы стали трудовым отрядом «Отважный». Именно с этого отряда началась ставшая впоследствии лауреатом премии Ленинского комсомола Яснозоренская школа–комплекс. Пожелав друг другу спокойной ночи, ребята разошлись по палаткам. Я спустился вниз, к озеру. Окруженное с трех сторон темным лесом, оно производило странное впечатление своей яркой и густой чернотой. Казалось, что под берегом не вода, а бездна. В озере отражались звезды… У каждого человека бывают в жизни минуты, когда он, разорвав путы маленьких мыслей с прицелом на час, день, вдруг начинает видеть бесконечность грядущего и бесконечность прошедшего. В такие минуты жизнь уже не замыкается в нем одном, он чувствует себя частицей человечества. Сегодня ребята испытали эти минуты прозрения, почувствовали в себе жаркое пламя вечного огня красоты. Как важно, чтобы они не дали ему угаснуть, чтобы сегодняшний день для каждого стал началом большой, без остатка отданной людям, а потому счастливой жизни… А что если написать песню? Раскрыть красоту их поступка, подарить на память о сегодняшнем вечере ?. На следующий день отважновцы, устроившись на высоком берегу озера, разучивали песню о себе. Грома_ воины мы с тобой не слыхали, Летней грозы только слышали гром. Вражеских танков в бою не взрывали… Сорок «Отважного» дружно сказали: «Надо? — И мы шагнем…» Лагерь «Отважный» в курчавой дубраве Над кручею взмыл, словно конь на дыбы. Здесь отдал бы каждый, не мысля о славе, Покоя сто лет ради мига борьбы… Героем ты станешь не вдруг, не однажды. Будь вечно в движении, вечно в бою. Отважным и смелым становится каждый, Кто не сбежал, когда трудно и страшно… Надо? — Остался с строю… Ребята пели тихо. И.х негромкие голоса звучали над озерной гладью, поднимаясь вверх к зеленовато–голубому вечернему небу, сливаясь с миром, с землей Родины в единое целое. Серьезные, вдумчивые лица, напряженная суровость глаз говорили о том, что песня понята и принята. …Главным содержанием нашей жизни стала напряженная работа, но песни, шутки, задорный смех сопровождали ребят всюду, где бы они ни были. Каждый стремился сделать больше, взять на себя наиболее неприятное. И никакого хвастовства, позерства. «Чем вы их приманиваете? — шутили родители. — Дома не удержишь… В субботу приедут из лагеря, только и разговору про «Отважный». А в воскресенье с самого утра—сборы в лагерь и опять рассказы, только уже про то, что будет…» Нас, педагогов, тоже неудержимо тянуло в отряд. Хотелось просто быть с ребятами, видеть их глаза, лица. У нас не было каких–то особых педагогических приемов, заранее продуманной стратегии и тактики. Но на наших глазах происходило изменение, а иногда и настоящее перерождение ребят в лучшую сторону. И когда наступил день завершения работы, мы почувствовали, как велика наша привязанность друг к другу. 21 августа мы последний раз мыли в бензине кисти и валики. — Мы больше не будем вместе? — спросила у меня Лена Фаюстова срывающимся от волнения голосом. — Почему? Мы же будем встречаться в школе. — Встречаться, и все? — это уже Надя Неронова. — Мы должны быть вместе, понимаете, не рядом—вместе. — Но что ты предлагаешь? — Надя удивленно посмотрела на меня и решительно ответила: Быть вместе. Отряд не расформировывать! «А почему в самом деле нам не сохранить отряд? Он же трудовой! — весь день думал я о разговоре с Надей и Леной. — Разве трудовые дела не ждут нас в течение года? Есть же круглогодичные производственные бригады. Почему «Отважному» не взяться, например, за организацию производственной практики, трудовых операций в школе?» И вот прощальный костер. Песни, частушки на тему жизни в «Отважном», шуточные и лирические рассказы, стихи. На душе удивительно—легко и грустно. Легко оттого, что очень трудное дело сделано: красавица школа ждет первого звонка, ждет своих учеников. Грустно оттого, что уходит еще одно лето детства. Для большинства отважновцев 1 сентября станет началом последнего учебного года в школе. Сколько открытий, находок, зрелых мыслей уйдут вместе с этими девушками и юношами! А бесценный нравственный опыт ребят? Нет–нет—отряд должен жить. — О чем задумались. Михаил Петрович? — вдруг громко спросил Толик Алымов. — О чем? Думаю о том, как нам жить дальше. — Я не понимаю, почему мы молчим? — поднялась Надя Неронова. — Все же хотят быть вместе, хотят, чтобы жил наш отряд. Разве дела кончились? Разве только летом есть работа? В общем, так: мы решали все советом, значит, решать, быть нашему отряду или не быть, тоже давайте советом. Я предлагаю отряд не расформировывать. Что вы на меня смотрите? — сказал я. — Ставьте на голосование. Кто за то, чтобы отряд сохранить, чтобы «Отважный» действовал постоянно, прошу… поднять… руку, — каким–то стальным, видимо, от волнения голосом проговорила Надя. И увидев среди других поднятых рук и мою, неожиданно громко закричала: — Единогласно! Ура–а–а!.. Позже мы не раз возвращались к опыту работы в «Отважном», вновь и вновь пытаясь осмыслить истоки, первоосновы, что ли, притягательной силы трудового отряда. Детство—время стремления человека ко всему прекрасному. Никогда он не жаждет так красоты, как в эту пору. И как важно помочь юной душе увидеть истинно великое в жизни и человеке. В «Отважном» мы стремились создать такие условия, такие отношения, чтобы ребята могли возможно более полно удовлетворить жажду идеального. Мы учили и учились сами на образцах прекрасного, которые дает нам история нашей страны. Люди героической судьбы живут, действуют, став нашими мыслями, мечтой, делами. От поколения к поколению несет их в настоящее, в грядущее благодарная память народа. Святая память. Человек силен памятью и верой! Величие человека—в величии его народа. Герои, память о них—та святыня, то бесценное достояние, которые питают нашу жизнь. Вот почему огромное значение мы придавали рассказам о героях, песням о них и обстановке, эмоциональному фону, рождающим внимание и доверие. Костер, ночь, тишина. Каждое слово проникает к сердцу воображение уносит в те времена, в ту среду, к тем событиям, о которых говорится в рассказе или поется песне…