Александр Федосюк - Цивилизация права: по лезвию между двух анархий Страница 12

Поэтому, в соответствие с предложенными критериями и выведенными М. Ориу принципами разделения, обозначим государственные режимы как «административные»64 (децентрализующие государственное управление, законодательные, судебные и надзорные властные полномочия Правительства) и «гражданско-правовые»65 (действующие на основе централизованно—регламентированного Правительством единого судебно—договорного порядка разрешения хозяйственных споров субъектов66).

Исторически, «административный» государственный режим первичен. Его возникновение совпадает с моментом создания или реорганизации любой системы государственного правового регулирования (в том числе, в результате нелегитимной смены власти при государственных переворотах) и обусловлено преобладанием силовой и субъективной составляющей властьимущих лиц на данном этапе. «Всеобщий эгоизм частных лиц, от которого печалился И. Кант, все свои негативные свойства ярко проявил еще на заре цивилизации, когда на развалинах первобытнообщинного строя частный интерес только что получил всеобщее признание и практическое воплощение»67. По мнению В. М. Сырых, «связующим началом такого общества выступает субъективный, эгоистический, частный интерес». При этом, «общество и государство чаще всего выступают меркантильными, расчетливыми субъектами». В результате, «в обществе создается атмосфера нестабильности правовых отношений»68.

Именно, правовая, а не социальная нестабильность (это существенно), отсутствие или нереализация единой правовой базы «механизма правового регулирования» более всего характеризует данный тип государственного режима. В истории присутствуют примеры тысячелетней социальной и политической устойчивости «неорганичных» социальных систем, – лишенных единого законодательства и скрепляемых только персональной психологической аморфностью, приспособляемостью членов сообщества или общими, субъективно-трактуемыми «принципами права».

Как пишет Ф. Энгельс, «возведение интереса в связующее начало человечества необходимо влечет за собой – пока интерес остается именно непосредственно субъективным, просто эгоистичным – всеобщую раздробленность, сосредоточение индивидов на самих себе»69, на личных интересах. В масштабах государства структурная опора организации деятельности бюрократического аппарата на «всеобщую» эгоистичную заинтересованность оптимально предполагает достаточность концептуального обозначения Правительством общих направлений развития социума, его общих целей и создание системы (уголовных) наказаний. Исторический опыт практически всех восточных и европейских государств позволяет утверждать, что это второе базовое условие стабильности подобной системы включает:

строгое ограничение «каприза личного самовластия»70 нижестоящих на иерархической лестнице администраторов, решающих частные задачи в рамках обозначенной правительством концепции;

расчет на персональную компетентность отдельных чиновников и их субъективную (коррупционную) заинтересованность.

Растущее влияние личностно—мотивационных устремлений должностных лиц на порядок реализации экономической деятельности сообщества неизбежно приводит к ранжированию субъектов по степени приближенности к властьимущим71 («привилегированности»). Подобно любому субъективному устремлению, желание должностного лица сохранить свои административные привилегии обусловлено своеобразным инстинктом самосохранения, присущим каждому живому существу.

В отличие от этого, «гражданско—правовая» регламентация имущественных отношений является следствием стремления не обладающих достаточной властью, но обеспеченных материально субъектов (предпринимателей) к стабилизации защиты своего имущества от административного произвола, к защите своих гражданских (имущественных) прав72 путем законодательного закрепления императивных, единых правил разрешения имущественных споров и сведения к минимуму административного субъективизма. Исторически, именно руководство сообщества (правительство) централизованно и императивно инициирует создание и развитие «гражданско—правового» государственного режима. Анализ редких в истории попыток его реализации позволяет утверждать, что происходит это путем внешней и внутренней (в том числе, экономической, политической) стабилизации государства, при наличии субъективной заинтересованности самих правителей в развитии не «военного», а «предпринимательского», «гражданского» пути накопления капитала и при желании правительства стабилизировать финансовые потоки, что не характерно для базово нестабильного «административного» государственного режима.

Также, историческая наука свидетельствует, что любая активная инициатива снизу всегда приводила к революционной смене власти. Соответственно, – к дестабилизации государства, т.е. к возврату и усугублению «административной» (дестабилизирующей) составляющей государственного режима. В результате, можно утверждать, что любая смена власти приводит к нестабильности. Это происходит даже в короткий период после легитимных выборов за счет неизбежной реорганизации бюрократического аппарата.

Правовую основу «гражданско—правового» государственного режима составляет система согласованных между собой на общегосударственном уровне нормативных правовых актов, реализуемых равноправным централизованно—организованным судебно—договорным путем. В его рамках чиновники (представители исполнительной, надзорной и судебной власти), лишенные инициативы (допускаемой законодательством свободы в принятии решения73) лишь точно исполняют в рамках своей компетенции предписания закона и контролируют его исполнение.

Основное правовое (юрисдикционное) отличие двух типов государственных режимов состоит в том, что:

при «административном» государственном режиме представители власти совмещают нормотворческие, контрольные и исполнительные функции, присутствующие на каждом уровне власти;

при «гражданско—правовом» государственном режиме «администраторы» заняты исключительно реализацией общегосударственных, установленных единым законодательством конститутивных74 норм и контролем их исполнения. «В органичном целом (в органичной, изоморфной государственной социальной системе) в отличие от неорганичной системы свойства частей определяются закономерностями, структурой целого. Зависимость между системой и ее компонентами столь тесна, что элементы системы лишены способности к самостоятельному существованию»75.

Традиционно ученые связывают степень максимизации правительством экономической функции с понятием уровня правового развития государства (эволюционного уровня). Но современной правовой наукой данный критерий (степень эволюционного развития государства) недостаточно определен и правоведы связывают его с самыми различными, неопределенными и противоречивыми факторами76. Сложность выявления совокупности факторов, определяющих возможности перспективного развития права также вызвана принятой еще в советской науке парадигмой, основанной на установленном учеными-экономистами приоритете экономики по отношению к праву (самостоятельной правовой науке) и на произвольном игнорировании ими фактической радикально противоположной целенаправленности двух наук – Экономики и Права77.

По словам В. М. Сырых, в российском правоведении «предпринимается попытка соединить несоединяемое … – марксистское понимание собственности с позитивистским пониманием права». «К сожалению, советские правоведы не смогли надлежащим образом реализовать в познании права достоинства и преимущества диалектического материализма, разработанного К. Марксом и Ф. Энгельсом, и не столько разрабатывали материалистическое правопонимание, сколько эклектически соединяли позитивистскую доктрину с материалистической формой ее изложения, причесывая позитивизм под марксизм. Признавая материализм в качестве основы правовой доктрины, они не шли дальше повторения общих фраз из работ основоположников марксизма… Пропасть, отделяющая действительный марксизм от его аранжировки советскими правоведами, является весьма огромной… К. Марксу и Ф. Энгельсу не принадлежит значительная часть принципиальных методологических и теоретических положений, приписанная им отечественными правоведами… Через все высказывания К. Маркса и Ф. Энгельса о праве красной нитью проходит… необходимость отличать юридическое выражение отношений собственности от их реальной формы как производственных отношений»78.