Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №10 за 1994 год Страница 12

В полноценном, традиционно организованном японском доме есть несколько узловых центров. Эстетический центр — токонома-ниша в одной из стен, в которой висит свиток живописи, меняющийся в зависимости от сезона, стоит ваза с цветами. Впрочем, в наши дни в токонома нередко ставят и телевизор.

В жаркие летние дни, когда все ширмы раздвинуты настежь, чтобы не упустить малейшего ветерка, лучше всего, конечно, на веранде, открывающейся в садик. Но промозглыми зимними вечерами, когда холод ползет с улицы сквозь тонкие стены, семья собирается у котацу. В японских домах вообще, а в традиционных особенно, система отопления, надо сказать, весьма несовершенна. Кухонный очаг вынесен в особую кухонную пристройку, и жилое помещение не обогревает. Никаких печей или калориферов нет. Есть либо топящиеся древесным углем переносные маленькие горшки-жаровни — хибати, которые греют, только если сидеть вплотную к ним, или врезанные в деревянный пол, забитые глиной и тоже топящиеся углем открытые очаги — ирори. На ирори пищу не готовят. На них кипятят воду для чая, который японцы пьют по любому поводу и без повода. Но чтобы обогреться, ирори превращают в котацу. Для этого над очагом с тлеющими углями ставят невысокий столик и накрывают его, как скатертью, большим стеганым одеялом. Поверх одеяла можно положить еще толстую квадратную доску, на которую удобно ставить посуду. Семья садится вокруг котацу, ноги подсовывают под одеяло, поближе к теплу тлеющих углей, а полы одеяла можно подоткнуть под поясницу и блаженствовать в относительном комфорте. Были бы ноги в тепле, а что голова в холоде — это не беда.

Для жителей северных стран, возможно, такой способ борьбы с холодом покажется не очень заманчивым, хотя в условиях относительно мягкой японской зимы он довольно эффективен. Но помимо чисто физического тепла котацу, японцы ценят и его тепло, так сказать, моральное. Когда вокруг котацу собирается вся семья, это подчеркивает ее единение и теплое отношение друг к другу. Котацу как бы уравнивает детей с родителями, особенно с отцом, способствует преодолению отчуждения между ним и детьми. Собравшись под общим одеялом, дети в буквальном смысле слова приучаются «не тянуть одеяло на себя». И это потом скажется в их будущей жизни. Котацу — символ японского дома, его уюта, его семейной солидарности. Не случайно во второй половине XX века, когда в Японии появились различные электронагревательные приборы, наряду с рефлекторами и электрокаминами, наибольшее распространение получил электрический котацу — столик с нагревательным элементом, укрепленным на нижней стороне столешницы. Современный, совершенный — но все тот же котацу.

Единение семьи около домашнего очага прежде всего связано в сознании японцев с новогодними праздниками, которые в современной Японии — время каникул, отпуск для большинства жителей Страны восходящего солнца. Еще несколько десятилетий тому назад считалось, что на Новый год вся семья обязательно должна быть в сборе. Новый год для японцев — еще и всеобщий день рождения. Да, именно так — ведь до сих пор, по традиции, возраст каждого человека увеличивается на год с Новым годом. Детям дарят на Новый год особые подарки, по давней-давней традиции. Подарок называется о-тоси-дама — «новогоднее сокровище». Это небольшой конвертик, в который родители прячут монетку. Смысл подарка таков: родители желают ребенку здоровья, благополучия, удачи в наступающем году. Конвертики украшены изображением того животного, имя которого носит Новый год. Значит, в этом году — собаки.

Сегодня, когда XX век на исходе, в Японии продолжаются перемены, может быть, не столь явные, как после второй мировой войны, но, по существу, возможно, еще более значительные. Семейные пары все чаще предпочитают, чтобы старики, дедушки и бабушки, жили отдельно от них. Молодежь становится более самостоятельной, меньше ощущает свою зависимость от старших. До американского понятия «селф мэйд мэн» («человек, который сам себя сделал») еще довольно далеко, но сдвиги в этом направлении уже имеются. Появились новые строительные материалы -прессованные панели, оконные и дверные рамы из уголкового алюминия, так что картонно-бумажные ширмы уже не определяют облика новых домов. Это меняет стиль отношений между людьми даже в небольших поселениях. Раньше считалось обычным, по самому мелкому поводу войти во двор соседа, чуть-чуть отодвинуть сюдзи и, прокричав формулу вежливого извинения, позвать хозяев. В уголковую дверь с замком и ручкой психологически постучаться сложнее, даже если она и не заперта. Соседи стали заходить друг к другу гораздо реже. Батареи в современных домах делают ненужным старый котацу. Однако если бы котацу был нужен только для обогревания!

Конечно, эти изменения происходят постепенно и не повсюду, но мало-помалу проникают в массы. Но пока амаэ влияет на жизнь японцев, их быт и отношения друг с другом, спрос на котацу (пусть современный, электрический!) теплый, общий котацу — остается.

Сергей Арутюнов, Роза Джарылгасинова, этнографы

Феерия на мысе Ла-Морн

Люди давно пытаются выяснить, какое именно место описано в Библии под названием «Рай». К числу райских относят, то один, то другой уголок Земли, но окончательный вывод так и не сделан. Само же выражение «райский уголок» стало банальностью, расхожим рекламным приемом. Но список соискателей звания не закрыт, и одно из первых мест в нем по праву занимает остров Маврикий.

Под сенью райских кущ

…Первая мысль, которая поражает, когда широко-фюзеляжный «Боинг» выныривает из-под слоя облаков: как велик и страшен океан и как ничтожно мал клочок суши, куда нацелилась многотонная громадина. Немудрено и промахнуться! Но через несколько минут волнение проходит. Внизу разворачивается феерическая картина, и ты уже с нетерпением ожидаешь посадки, предчувствуя встречу с чем-то не совсем обыкновенным.

Сперва взгляд схватывает общий яйцевидный абрис острова, окруженного пенным кружевом барьерного рифа. Потом начинаешь различать темно-зеленые массивы лесов и более светлые прямоугольники обработанных полей и плантаций, желто-белые разливы пляжей и бирюзовые блюдца лагун, черные нагромождения скал, серые ниточки дорог, соединяющих поселения. В свете утреннего солнца краски столь ярки и чисты, что кажется, будто остров явился из пены морской только прошлой ночью и сотворен для радости и счастья человека.

Наверное, подобные же чувства испытывал французский чиновник Бернарден де Сен-Пьер, немало путешествовавший по острову во второй половине XVIII века. Он прославился как автор сентиментального романа «Поль и Виржини», герои которого живут в полной гармонии с природой в уединенной долине Маврикия, вдали от мирской суеты. Идиллический мирок, навеянный картинами Маврикия, представлялся ему чем-то вроде утраченного человечеством рая...

На этот клочок суши, затерянный в Индийском океане, случайно натолкнулись португальские моряки в начале XVI века. Они обнаружили здесь удобные бухты и теплые лагуны, защищенные цепочкой коралловых рифов, песчаные отмели, где грелись на солнце гигантские черепахи, реки и ручьи с чистой пресной водой. Прибрежные воды кишели рыбой, а девственные леса были полны непуганых птиц и зверей. Мир и согласие царили в природе, поскольку на острове не было крупных хищников и змей.

Португальцы, возглавляемые мореплавателем Педру ди Машкареньяшем (в его честь позднее наименовали Маскаренские острова), провели здесь несколько дней. Самой большой диковинкой, открытой ими, были серые птицы с большими кривыми клювами, недоразвитыми крыльями и толстыми лапами. Величиной они напоминали то ли крупных лебедей, то ли небольших индюков, и были настолько же глупы, насколько безобразны. Они вперевалку по-хозяйски расхаживали по земле, доверчиво подпускали к себе человека и даже не пытались спастись, когда тот замахивался на них дубиной. Португальцы набили несколько бочек тушками этих несчастных созданий. Правда, их мясо оказалось жестким и невкусным, за исключением грудки, но моряки привыкли в дальних плаваниях довольствоваться солониной любого качества.

Позднее голландцы, приступившие к систематической колонизации острова и давшие ему имя Морица, принца Оранского, назвали безобразных птиц «додо», то есть «глупец». Они продолжали бить их, пока не уничтожили полностью. Жесткое мясо додо навсегда исчезло из рациона моряков. Это случилось всего через сто восемьдесят лет после появления европейцев на Маврикии.

Додо воздали всемирную славу посмертно, как бывает среди людей. О нем написаны десятки книг на многих языках мира, Джералд Даррелл избрал изображение додо (или серого дронта, так называют еще его в литературе) в качестве эмблемы своего фонда защиты исчезающих диких животных (Джерсийский зоопарк). На самом же Маврикии сложился настоящий культ додо. В магазинах и лавках продаются разнообразные рисунки, статуэтки, поделки ремесленников, сказки, альбомы и научные трактаты, посвященные знаменитой птице. Наконец после провозглашения Маврикия самостоятельным государством дронт был удостоен высшей чести — теперь «глупец» красуется на гербе Маврикия рядом с другими символами страны. Я обратил внимание, что у птицы, как ее теперь изображают, добродушный и несколько хитроватый, но никак не глупый вид, что вызывает еще большее сочувствие к судьбе маврикийского эндемика и вообще редких животных.