Виталий Севастьянов - Загадки звездных островов. Книга 2 (сборник) Страница 13

Последние шаги по земле. Доклад председателя Государственной комиссии. Традиционные напутствия. Пожелания. Проводы к лифту. Железная кабина поползла вверх. Там нас уже ждали.

— Командир, постоим секунду, — предложил Макаров.

— Две постоим, коль есть такое желание, — соглашаюсь и смотрю вниз. Все отодвинулось, уменьшилось — и заправщик, и подъездные пути, и те, кто остался внизу. Вдыхаю жаркий воздух степи и снова слышу шуструю птаху. Но сейчас не до нее, говорю: "Пора!" За нами закрывают люк.

…В наушниках щелкнуло, голос оператора назвал наш позывной "Урал" и напомнил о двухчасовой готовности. Я включил переговорное устройство и ответил:

— На связи "Урал-1". Вас понял. Готовность два часа.

Начался отсчет времени. Стартовики заканчивали подготовку носителя, а мы делали все то, что предусмотрено картой предстартового осмотра: проверяли положение тумблеров, переключателей, ручек управления, стопоров…

Земля и борт вели переговоры, информировали друг друга о ходе выполнения всех операций.

Циклограмма предстартовой подготовки выдерживалась с той хронометрической точностью, которая уже стала привычной и для космонавтов, и для ракетчиков-испытателей.

Делаю свое дело, строго придерживаясь порядка, зафиксированного в бортжурнале, и переговариваюсь с Олегом. Мысли опять возвращаются в степь, туда, где резвилась эта птаха. "И чего она запала в голову? Голосок тоненький, словно стебелек… Такая же щебетунья живет у меня дома. В клетке, конечно. Когда-нибудь и в космосе заведем живой уголок…"

— Готовность сорок минут, — напомнили из пускового бункера.

Пришло время проверки скафандров. Включили наддув, уточнили показания приборов, доложили по радио: "Все в норме"..

На связь вышел "45-й" (это позывной телекомментатора):

— "Уралы", репортаж будем вести, как договорились.

— Все помню, — ответил ему. — "Урал-2" тоже помнит.

Через некоторое время пришла команда: "САС взведен!" САС — это система аварийного спасения.

— Дать музыку? — спросила Земля.

— Давай "Надежду", — ответил.

По пятиминутной готовности закрыли стекла скафандров. Все, что нам предстояло сделать, — сделано. Теперь оставалось ждать.

— Ключ — на старт! — прозвучало в наушниках. Подумал: "Словно и не было долгих месяцев подготовки, которые отделяли этот наш полет от предыдущего. И вот за неделю до гагаринской годовщины, до всем нам памятного 12 апреля, мы стартуем с Олегом Макаровым второй раз".

Команды звучали с нарастающей быстротой:

— Ключ — на дренаж!

— Идет протяжка!

— Идет наддув!

— Готовность — одна минута!..

Ощутил легкое содрогание. Так бывает, когда отходит кабель-мачта, И тут же поступило подтверждение:

— Есть переход на бортовые источники питания.

Олег повернул голову в мою сторону, улыбнулся и

чуть кивнул. По его глазам и по этому молчаливому жесту я понял, что он хочет сказать: "Обратного пути уже нет, командир. Только вперед". В ответ подмигнул ему: мол, сейчас затрясет, готовься.

И тут же прошли очередные команды:

— Есть пуск!

— Есть предварительная ступень.

— Есть основная!..

И — прощай, Земля! Прости, что мы — может быть, единственные люди — расстаемся с тобой с легким сердцем. Мы так ждали этого старта, так готовились к нему. И еще потому, что впереди у нас — космос.

Мощная сила толкала ракету вверх. Двигатели вышли на режим, и наш "Союз" устремился навстречу Солнцу.

Земля вела контроль параметров: тангаж, рыскание, давление в баках…

На 120-й секунде полета отделились "боковушки". На 150-й — прошел сброс головного обтекателя, и в иллюминатор ослепительным пучком ударил яркий блик. Все, как и должно быть. На 180-й секунде Земля подтвердила: "Полет нормальный!"

261-я секунда. По расчету должно произойти отделение второй ступени. В этот момент я почувствовал тангажную раскачку. Подумал: "Качает сильнее, чем прошлый раз". Поднял руку. Смотрю — ее водит. Передал на Землю. В этот самый момент солнечный зайчик в правом иллюминаторе резко ушел из поля зрения.

Громкий звук сирены и тревожное мигание красного табло "Авария носителя" на какой-то миг вызвали недоумение: "Что за чертовщина?" Гул двигателей прекратился. Началось вращение. Мы это ощутили. В иллюминаторе вспыхивали какие-то рваные блики. Наступила невесомость, очень короткая. Сирена продолжала гудеть и мешала сосредоточиться. Я выключил ее.

"События, отличающиеся особой жестокостью, вызывают защитную реакцию человеческого мозга", — вдруг вспомнились строки из учебника, который штудировал, учась в медицинском институте. Случившееся безжалостно сдвинуло привычные понятия времени, перевело нашу жизнь в иное, немыслимое по своей скоротечности измерение. И когда этот сдвиг вовлек нас с Олегом в атмосферу стремительного осмысления происходящего, указать верный путь к действиям могла лишь холодная рассудительность. Еще в бытность летчиком-истребителем я усвоил одну истину: "Волнение — признак неуверенности". Так нас учили…

Все происходило в какие-то ничтожные доли секунды. Отчетливо понимал: где-то произошел сбой. Но что и где? Космическая техника устроена так, что решение на активном участке полета принимает автоматика. В период подготовки к старту (без этого в полет не пустят) мы досконально изучали логику всех включений и выключений, всех процессов. Это необходимо для того, чтобы отчетливо представлять, как и что будет происходить дальше.

"Волнение — признак неуверенности", — повторяю про себя, а в голове одна мысль: "Что происходит? Что будет дальше?" На все эти вопросы пока не было четкого ответа. Была гнетущая неопределенность, а вместе с нею и тревога. А может быть, страх?

Не стану кривить душой. Абсолютно бесстрашных людей, наверное, не существует. Разве что только в сказках. Чувство опасности ощущают все — это факт! — другое дело один острее, другие нет. Но здесь важно не это: одним чувство опасности прибавляет сил, мобилизует, заставляет думать и анализировать много быстрее, чем в обычной обстановке, в других оно вселяет панику, растерянность, делает их трусами, и, как следствие, они не могут принять верного решения. Писатель М. Каминский сказал однажды: "Отвага не существует сама по себе. Ее рождает борьба за жизнь, за правду, за справедливость, за новые знания". Что ж, Михаил Николаевич знает цену жизненным категориям, он в прошлом полярный летчик.

"Волнение — признак неуверенности. Думай, думай…"

Авиаторам известно: летчик должен владеть целым комплексом отработанных до автоматизма приемов. Владеть ими в совершенстве, уметь применять быстро и решительно. Главное — безошибочно. А космонавт — тоже летчик.

Мы думали. Олег и я твердо знали, что автоматика, взявшая на себя весь дальнейший ход "действий", будет работать в строгом временном режиме. Наша задача — не ошибиться в данной ситуации. Мы сделали все, что положено.

Действовали синхронно, согласованно. На комплексных тренировках мы не раз проигрывали аварийные ситуации. Случалось, нам "подбрасывали" самые неожиданные и коварные вводные. Приучали думать. Думать! Это пригодилось сейчас!

Следим за секундомером и световой информацией на пультах. Фиксируем логические последствия каждой операции.

Еще один резкий толчок. Пиротехника "раскидала" все корабельные блоки. Мы остались в своем спускаемом аппарате. Началось падение…

Стала подкрадываться перегрузка. Она быстро нарастала. Темп был много большим, чем я ожидал. Невидимая сила вдавила меня в кресло и налила веки свинцом. Дышать становилось все труднее.

— Олег, попробуй кричать, это поможет…

Тяжесть, ломавшая нас, лишала возможности говорить, "съедала" все звуки, оставляя только гортанный хрип и сопение. Мы всеми силами противодействовали перегрузке.

Наконец тяжесть стала спадать. Уже потом, когда анализировались записи приборов, было установлено, что после "пика", превысившего 20 g, был второй — на 6 g, но мы его не почувствовали.

Вопрос: "Что же произошло?" — пока оставался без ответа. Были предположения. Были попытки их проверить. Время тянулось ужасно медленно. Несколько дней спустя авторитетная комиссия разберется в причинах случившегося. Но мы тогда точно знали лишь то, что возвращаемся на Землю.

— Я — "Урал", уточните район посадки, — запросил Землю.

Эфир не отзывался. Подумал: "Куда же мы сядем?" Спрашиваю об этом Олега. Он стал прикидывать.

В какой-то момент закралось чувство нетерпения: "Почему не раскрываются парашюты?" Посмотрел на секундомер — еще рано. "Волнение — признак неуверенности", — в который раз повторяю себе.

Время уже не растягивалось, а сжималось. Секунда, еще секунда…