Александр Смыкалин - Колонии и тюрьмы в советской России. Монография Страница 14

8 апреля 1920 г. в Управление принудительных работ Пермского губисполкома из НКВД РСФСР поступил циркуляр № 9001, в котором говорилось о необходимости самой тщательной фильтрации военнопленных: «…Особые отделы разделяют их на две группы, к первой группе относятся те военнопленные и перебежчики, которые на основании следственного материала могут быть вновь отправлены в Красную Армию, они препровождаются в Окружные Военные Комиссариаты, те же военнопленные, которые не прошли фильтрацию, направляются в лагеря принудительных работ» [113].

Военнопленные-граждане иностранных государств по заданию Оперативного отдела ВЧК собирались в одном месте. Как предписывал документ Главного управления общественных работ и повинностей НКВД от 15 сентября 1921 г. № 36362, «для содержания лиц исключительно иностранного подданства предназначен Андроньевский лагерь, причем в настоящее время сделано распоряжение о том, чтобы по мере вместимости его, так как он рассчитан на 250 человек, в него переводить заключенных иностранцев из других лагерей»[114].

Проблемы существования лагерей для военнопленных и интернированных в годы гражданской войны в России не получили должного отражения на страницах печати. Тем не менее о них необходимо знать, ибо иначе картина пенитенциарной системы молодой Советской Республики не будет полной.

Отсутствие единой системы управления местами лишения свободы стало причиной ненужного параллелизма в работе различных ведомств, мешало созданию концепции уголовно-исправительной политики страны в целом.

После Октябрьской революции Народный комиссариат юстиции преемственно получил в свое управление все существовавшие на тот момент места заключения. В соответствии с постановлением ВЦИК от 17 мая 1919 г.[115] наряду с тюрьмами во всех губернских городах России начали создаваться лагеря принудительных работ, подведомственные, однако, НКВД. Постановление ВЦИК не только регламентировало порядок организации лагерей, но и впервые в истории пенитенциарной системы советской России определило правовое положение заключенных. На лагеря распространял свое действие и КЗоТ РСФСР 1918 г.

Наличие параллелизма в работе двух ведомств НКВД и НКЮ препятствовало созданию единой карательной политики государства. Как отмечалось в докладе начальника ЦИТО НКВД РСФСР т. Роднянского, «…результаты наблюдения за деятельностью учреждений, возглавляющих ныне, с одной стороны, тюрьмы, а с другой стороны, лагеря принудительных работ… показывают, что присоединение обоих этих учреждений в одном ведомстве… целесообразней сделать в НКВД не только по соображениям принципиального характера, но и по соображениям практическим»[116].

Всего на 25 ноября 1919 г. в стране был 21 лагерь (16 000 заключенных), к ноябрю 1920 г. число лагерей возросло до 84 (59 000 заключенных). К маю 1921 г. число концентрационных лагерей достигло 128, а количество заключенных – примерно 100 000 человек. В Екатеринбургской губернии было создано три концлагеря[117]. Из докладов НКВД и НКЮ РСФСР, представленных V съезду Советов, следует, что на 1 декабря 1922 г. в административной ссылке числилось 10 638 политических заключенных, а в целом число политзаключенных в России составляло 48 819 человек. Причем эти сведения касались главным образом центральных районов. Процесс разделения на «своих» и «чужих», начатый большевиками в 1917 г., как показывает статистика, продолжается. Известный историк С. П. Мельгунов пишет: «На 1 июля 1923 г. по спискам Главного управления мест заключения (ГУМ3) арестованных считалось 72 685 человек – из них две трети приходилось на политических…»[118].

Если функции управления пенитенциарными учреждениями страны в рассматриваемый период были поделены между НКЮ РСФСР и НКВД РСФСР, то организация новых лагерей принудительных работ была возложена в соответствии с секретным постановлением ВЦИК от 16 июня 1919 г. на губернские Чрезвычайные комиссии. В этом постановлении прямо указывалось, что «…организация лагерей принудительных работ возлагается на губернские Чрезвычайные комиссии, которым жилищный отдел местного исполкома предоставляет соответствующие помещения… во всех губернских городах в указанные особой инструкцией сроки должны быть открыты лагеря, рассчитанные не менее чем на 300 человек каждый. Ответственность за неисполнение положения возлагается на губернские Чрезвычайные комиссии»[119].

Таким образом, уже в первые годы советской власти органы внесудебной расправы, такие, как ЧК, деятельно принимали участие в организации пенитенциарной системы, инициативно (а главное – бесконтрольно) вмешиваясь во все стороны деятельности государственного механизма, о чем свидетельствует следующая выдержка из циркуляра № 47 ВЧК за 1918 г.: «…B своей деятельности ВЧК совершенно самостоятельна, производя обыски, аресты, расстрелы, давая после (курсив мой. – А. С.) отчет Совнаркому и ВЦИК…» [120].

Робкие замечания о необходимости действия Чрезвычайных комиссий в определенных «юридических рамках» получили отпор сразу же и решительно. В статье «К вопросу о подчинении Чрезвычайных комиссий», опубликованной в № 3 Еженедельника ЧК за 1918 г., были такие слова: «…то же можно сказать и про „юридические рамки“, в которые некоторые обывательски настроенные большевики намерены ввести ЧК, ибо что может быть нелепее этих обывательских желаний, которые технический аппарат (курсив мой, – Л. С), выполняющий часть работы по проведению в жизнь диктатуры пролетариата путем угнетения его классовых врагов, хотят поставить в зависимость от мертвого кодекса законов (курсив мой. – Л. С)»[121].

Так, постепенно «технический аппарат» по проведению репрессивной политики большевиков в жизнь занял особое место в системе государственных органов России. Официальное законодательство было отодвинуто на второй план, а деятельность новообразованных органов регламентировалась сугубо ведомственными инструкциями, скрытыми от постороннего глаза грифами секретности. Столь же тщательно засекречивались и пенитенциарные учреждения, курируемые ВЧК – ГПУ.

В 1922 г. советское правительство передало в распоряжение ГПУ Соловецкие острова вместе с монастырем для размещения там заключенных из лагерей в Холмогорах и Пертоминске. Соловецкие лагеря особого назначения (СЛОН) действовали с 1923 по 1939 г., управляемые из Кремля. В постановлении СНК СССР от 10 марта 1925 г. (о переводе политзаключенных в политизоляторы на материке) Соловецкие лагеря названы соловецкими концентрационными лагерями ОГПУ. До 1939 г. Соловецкие лагеря были единственными советскими концлагерями, хотя к тому времени уже имелись отделения на материках (Печерское, Соликамское и др.). В 1930 г. все концлагеря ОГПУ были переименованы в исправительно-трудовые.

1 июля 1923 г. на Соловки привезли первых 150 заключенных, хотя в мемуарной литературе имеются и другие мнения. Например, Созерко Мальсагов в работе «„Адские острова“ – советская тюрьма на Дальнем Севере» пишет, что концлагеря в Холмогорах и Пертоминске были созданы советским правительством в конце 1919 г.[122] В этой же работе отмечается, что после подавления Кронштадтского восстания в апреле 1921 г. все матросы, взятые под стражу большевиками (около 2 тыс. человек), были привезены в эти лагеря и расстреляны там в течение 3 дней. И вообще, по мнению автора и непосредственного участника этих событий, большевики к 1922 г. на Соловках уничтожили до 90 % всех заключенных[123].

Однако заключенные не только привозились на Соловки, но и частично вывозились оттуда на материк, например, в 1932 г. многие соловецкие заключенные были задействованы в строительстве Беломоро-Балтийского канала. С середины 30-х гг. соловчан начали отправлять в Кемь.

Поначалу различались три категории заключенных: а) политические; б) контрреволюционеры (вместе с политическими они составляли около 80 % всех заключенных); в) уголовники-рецидивисты (в том числе проститутки). К политическим относились члены социал-революционной, социал-демократической, бундовской, анархистской и других партий социалистической ориентации; в 1924 г. их было около 500 человек. Представители этой категории пользовались достаточно свободным режимом; могли ходить без охраны, навещать друг друга, проводить собрания и диспуты. Причем политические не соприкасались с уголовниками и контрреволюционерами. К последним относились члены реакционных партий, бывшие царские сановники, белые офицеры, духовенство всех вероисповеданий, российские граждане, возвратившиеся из-за границы, иностранцы, просто богатые люди и т. и.

Поскольку Соловки были лагерями «особого назначения», то на их обитателей амнистия не распространялась; так что перед очередной амнистией на Соловки завозились многочисленные партии заключенных с материка, которых ОГПУ желала «уберечь» от амнистии.