Ричард Фейнман - Какое ТЕБЕ дело до того, что думают другие? Страница 14

Другая история, против которой они возражали, была рассказана великим астрономом Артуром Эддингтоном, который только что узнал, что звезды получают свою энергию из горения водорода в ядерной реакции, продуктом которой является гелий. Он подробно рассказал, как вечером того дня, когда он сделал это открытие, он сидел на скамейке со своей девушкой. Она сказала: «Посмотри, как красиво светят звезды!» На что он ответил: «Да, и в данный момент я — единственный человек в мире, который знает, как они светят». Он описывал то чудесное одиночество, которое испытываешь, когда делаешь открытие.

Письмо сообщало, что я утверждаю, будто бы женщина не способна понять ядерные реакции.

Я счел, что бессмысленно пытаться ответить на их обвинения подробно, поэтому написал им краткое письмо: «Не сводите меня с ума, мужики!»

Нет нужды говорить, что это сработало не слишком хорошо. Пришло другое письмо: «Ваш ответ на наше письмо от 29 сентября неудовлетворителен…» — ля, ля, ля. В этом письме содержались угрозы, что если я не заставлю издателя изменить все то, против чего они протестуют, то у меня будут проблемы.

Я проигнорировал письмо и забыл о нем. Примерно год спустя, Американская ассоциация преподавателей физики присудила мне премию за эти книги, и меня пригласили выступить на их собрании в Сан-Франциско. Моя сестра, Джоан, жила в городе Пало-Алто — который находился в часе езды оттуда, — поэтому я остановился у нее за день до собрания, на которое мы отправились вместе.

Когда мы подошли к лекционному залу, то обнаружили, что у дверей стоят какие-то люди, которые всем входящим вручают листовки. Каждый из нас взял по одной и посмотрел на нее. Наверху листовки была надпись: «ПРОТЕСТ». Ниже приводились выдержки из писем, которые они мне присылали, и мой ответ (целиком). В конце листа большими буквами был сделан вывод: «ФЕЙНМАН — ЖЕНОНЕНАВИСТНИЧЕСКАЯ СВИНЬЯ!»

Джоан внезапно остановилась и побежала назад: «Это интересно, — сказала она протестующим. — Можно мне еще несколько штук!»

Когда она догнала меня, она сказала: «Эй, Ричард; что ты натворил?»

Я рассказал ей, что произошло, пока мы проходили в зал.

В передней части зала, около сцены, сидели две выдающиеся женщины из Американской ассоциации преподавателей физики. Одна отвечала за проблемы женщин в этой организации, а второй была Фей Айзенберг, знакомая мне профессор физики из Пенсильвании. Они увидели, что я иду по направлению к сцене в сопровождении этой женщины, которая держит целую кипу листовок и о чем-то со мной говорит. Фей подошла к ней и сказала: «Знаете ли Вы, что у профессора Фейнмана есть сестра, которую он вдохновил на изучение физики и что она имеет степень кандидата физических наук?»

— Конечно знаю, — сказала Джоан. — Я и есть эта сестра!

Фей и ее коллега объяснили мне, что этими протестующими была группа — которой, по иронии судьбы, руководил мужчина, — постоянно срывающая собрания в Беркли. «Мы сядем по обе стороны от тебя, чтобы показать нашу солидарность, а перед твоим выступлением я встану и что-нибудь скажу, чтобы успокоить протестующих», — сказала Фей.

Поскольку я выступал не первым, у меня было время подумать о том, что я скажу. Я поблагодарил Фей, но отклонил ее предложение.

Как только я поднялся на сцену, чтобы выступить с речью, полдюжины протестующих вышли в переднюю часть зала и выстроились вдоль сцены, высоко подняв свои транспаранты, гласившие: «Фейнман — женоненавистническая свинья! Фейнман — женоненавистническая свинья!»

Я начал свою речь с того, что сказал протестующим: «Мне очень жаль, что мой короткий ответ на ваше письмо привел вас сюда, хотя в этом нет необходимости. Существуют куда более серьезные места, на которые вы можете обратить свое внимание, чтобы поднять статус женщины в физике, чем эти относительно тривиальные ошибки — если именно так вы хотите их назвать — в учебнике. Но, быть может, все-таки хорошо, что вы пришли. Ибо женщины действительно страдают от предрассудков и дискриминации в физике, и ваше присутствие здесь, сегодня, служит нам напоминанием об этих трудностях и о необходимости их устранения».

Протестующие посмотрели друг на друга. Их транспаранты начали медленно опускаться, как паруса на затихающем ветру.

Я продолжил: «Несмотря на то, что Американская ассоциация преподавателей физики вручила мне премию за преподавание, я должен признаться, что не знаю, как нужно преподавать. А потому, мне нечего сказать о преподавании. Вместо этого мне хотелось бы поговорить о том, что будет особенно интересно для женщин, присутствующих в аудитории: я бы хотел поговорить о структуре протона».

Протестующие положили свои транспаранты и ушли. Организаторы потом сказали мне, что этот человек и его группа еще никогда не терпели столь быстрого поражения.

(Недавно я нашел копию своей речи и обнаружил, что сказанное мной в самом начале выглядит далеко не столь драматическим, как мне это помнится. По своим воспоминаниям мне кажется, что я сказал что-то гораздо более выдающееся, чем то, что я сказал на самом деле!)

После моего выступления несколько протестующих подошли ко мне, чтобы потребовать объяснений в связи с историей женщины-водителя. «Почему этим водителем обязательно должна была быть женщина? — сказали они. — Вы намекаете на то, что все женщины плохо водят машину».

— Но ведь именно благодаря женщине полицейский выглядит дураком, — сказал я. — Почему вас не заботит полицейский?

— Но от полицейских нельзя ожидать ничего другого! — сказала одна из протестующих. — Они все свиньи!

— Тем не менее, полицейский должен вас заботить, — сказал я. — Я забыл сказать в истории, что полицейским была женщина!

Хочешь верь, хочешь не верь, но я только что пожал ему руку!

В течение нескольких лет я получал приглашения от университета в Токио посетить Японию. Но всякий раз, как я принимал приглашение, я заболевал и не мог туда поехать.

Летом 1986 года в Токио должна была состояться конференция, и меня опять пригласили приехать. Несмотря на любовь, которую я питаю к Японии и вследствие которой мне очень хотелось поехать, получив приглашение, я все же почувствовал себя неудобно, так как у меня не было доклада. Мне сказали, что я могу выступить с кратким резюме проделанной мной работы, но я ответил, что мне не хотелось бы этого. Тогда организаторы написали, что сочтут за честь, если я стану председателем на одном из заседаний конференции — это все, что мне нужно сделать. Поэтому, в конце концов, я согласился.

На этот раз мне повезло, и я не заболел[4]. Таким образом, мы с Гвинет поехали в Токио, где я стал председателем на одном из заседаний.

Председатель заседания должен следить за тем, чтобы каждый оратор говорил только в течение определенного промежутка времени, чтобы следующему оратору оставалось достаточно времени. Председатель занимает такое почетное положение, что ему помогают два заместителя. Мои заместители сказали, что они берут на себя представление ораторов и сами будут им говорить, когда тем нужно остановиться.

Все шло гладко в течение большей части заседания, пока один оратор — японец — не продолжил свою речь, когда время уже истекло. Я смотрю на часы и делаю вывод, что ему пора остановиться. Я смотрю на своих заместителей и делаю им жест.

Они подходят ко мне и говорят: «Ничего не предпринимайте; мы об этом позаботимся. Он говорит о Юкаве[5]. Все в порядке».

Таким образом, я был почетным председателем на одном из заседаний и чувствовал, что не сумел даже правильно выполнить свою работу. И за это университет оплатил мне дорогу до Японии, полностью устроил мою поездку, и все люди очень хорошо ко мне относились.

Однажды днем мы разговаривали с человеком, который организовывал нашу поездку. Он показывает нам карту железных дорог, и Гвинет видит кривую линию со множеством остановок в центре полуострова Исе — это место далеко от воды; оно далеко отовсюду. Она ставит палец на конец этой кривой и говорит: «Мы хотим поехать туда».

Он смотрит на нее и говорит: «О! Вы хотите поехать в… Исеокитцу?»

Она говорит: «Да».

— Но в Исеокитцу ничего нет, — говорит он, глядя на меня, словно моя жена сошла с ума, в надежде, что я приведу ее в чувство.

Тогда я говорю: «Да, правильно; мы хотим поехать в Исеокитцу».

Гвинет не говорила об этом со мной, но я знал, о чем она думает: нам очень нравится посещать такие места, которые находятся в самом центре нигде; места, о которых мы никогда не слышали; места, в которых нет ничего.

Наш хозяин несколько огорчается: он никогда не бронировал мест в отеле в Исеокитцу; он даже не знает, есть ли там гостиница.

Он берется за телефон и звонит в Исеокитцу для нас. Оказывается, что там нет жилья. Однако неподалеку есть другой город — примерно через семь километров от конца линии — в котором есть японская гостиница.