Екатерина Мишаненкова - Уинстон Черчилль. Английский бульдог Страница 14

«Солнце освещает ваш сегодняшний союз. Позвольте мне напомнить, как много вы будете значить друг для друга в грядущие дни, в которых солнечные часы будут чередоваться с унынием и мраком. В жизни любого государственного деятеля наступают моменты, когда он всецело зависит от любви, понимания и глубочайшей симпатии своей жены. Благотворное влияние, которое оказывают жены на наших государственных мужей, это одна из ненаписанных глав английской истории. Пусть ваши жизни станут благословением друг для друга и для всего мира».

Среди подарков, которые получили молодожены, был огромной серебряный поднос с выгравированными на нем подписями всех коллег Черчилля по кабинету министров; серебряные столовые приборы в георгианском стиле от либеральной ассоциации города Данди, депеши его великого предка герцога Мальборо, от министра иностранных дел Эдварда Грея, знаменитые «Разговоры с герцогом Веллингтоном» и десятитомное собрание сочинений Джейн Остин от премьер-министра Герберта Асквита с дарственной надписью на третьем томе; а так же часы для путешествий, антикварные серебряные подсвечники, серебряные подносы, золотые и бриллиантовые драгоценности от семьи Ротшильдов, роскошная Библия от заместителя лорда-мэра Манчестера, две серебряные подставки для графинов от Джозефа Чемберлена. Мадам Тюссо, тоже преподнесла подарок – 12 сентября 1908 года она сделала частью своей экспозиции восковую фигуру Черчилля.

И конечно нельзя не упомянуть подарок от короля Эдуарда VII – трость с золотым набалдашником и золотой гравировкой: «Моему самому молодому министру». Этой тростью Черчилль пользовался всю свою жизнь, а сейчас она находится среди других экспонатов, представленных в личном музее Уинстона Черчилля в Лондоне.

В середине пятидесятых годов на одном из обедов, устраиваемых Черчиллями в их загородном доме в Чартвелле, гости и хозяева играли в популярную игру: «Кем бы вы хотели стать, если бы не стали тем, кто вы есть?» Гости увлеченно вспоминали о своих нереализованных дарованиях и возможностях, предполагали, в какой профессии еще могли бы преуспеть. Наконец очередь дошла и до самого Черчилля.

– Если бы я не стал тем, кто я есть, я бы с удовольствием стал… – он выдержал актерскую паузу, вынул сигару изо рта и повернулся к Клементине: – Вторым мужем миссис Черчилль.

«Просто феноменально, что Уинстон и Клементина – эти отпрыски ветреных дам – создали один из самых знаменитых в мировой истории брачных союзов, известный как своим счастьем, так и своей верностью».

Испытание на прочность

«Новость о том, что некий австрийский эрцгерцог (один из многих и неизвестный у нас) был убит в месте под названием Сараево (которое ничего нам не говорит), не произвела на нас сильного впечатления, за исключением того факта, что бал в королевском дворце, которого мы с таким нетерпением ждали, был отменен, и при дворе объявлен траур».

В 1914 году Великобритания настолько погрязла во внутренних проблемах, что даже не заметила надвигающийся мировой кризис. Ирландия, всегда бывшая самым слабым звеном Британской Империи, в очередной раз пыталась обрести независимость, а, следовательно, помыслы, как политиков, так и простых англичан, были сосредоточены только на одном вопросе – как не дать ей это сделать. Но ирландцы в этот раз были настроены очень серьезно. «Ольстер пребывал в лихорадочном возбуждении, – вспоминал австрийский дипломат Георг Франкенштейн. – В Белфасте во всем ощущалась мрачная решимость вооруженного сопротивления. Я видел протестантских священников в церковном облачении, воодушевлявших добровольцев молитвами и гимнами…»

Однако, когда грянула Первая Мировая война, ирландский кризис неожиданно (в том числе для Австрии и Германии, которые его осторожно провоцировали) сам собой утих. «4 августа 1914 года, – писал впоследствии Черчилль, – сердце Ирландии не билось таким же ритмом, как сердце Британии, но оба острова, исходя из моральных соображений и из расчета, приняли одно и то же решение. Британская нация никогда не забудет, а история ярко отметит ту волну дружеских чувств по отношению ко всей Британской империи и к союзникам, которая прокатилась в массе ирландского народа после известий о вторжении немцев в Бельгию и об объявлении войны Великобританией… Ирландские члены парламента вотировали военные кредиты и связанные с ними налоги. Ссоры севера и юга потускнели при свете военного пожара, и как католики, так и протестанты Зеленого острова спешили записываться в вербовочных пунктах на военную службу».

Для Черчилля это было особенно важно, потому что он очень сильно увяз в ирландских проблемах, а его попытки решить их жесткими способами уже успели основательно подпортить ему репутацию. Теперь же он мог спокойно переключиться на европейскую войну. Хотя, слово «спокойно» здесь не очень подходит – Уинстон Черчилль встретил войну с большим энтузиазмом и даже рвался воевать по-настоящему, не из кабинета, а на фронте. Все-таки он всю жизнь оставался военным в душе. И люди, которые его хорошо знали, это понимали. Например, Памела, его бывшая любовь, прислала ему ободряющее письмо, в котором писала: «Думаю, что догадываюсь, какие чувства ты сейчас испытываешь: твои мечты сбылись, и ты сможешь проявить все свои способности в твоем положении главы английского флота и руководителя морских битв Англии в ее величайшей войне».

Страхомысль – это тщетное беспокойство о неизбежном или о маловероятном.

Смелость – первое из человеческих качеств, ибо она делает возможными все остальные.

Пессимист видит трудность в каждой возможности; оптимист видит возможность в каждой трудности.

Никогда не скажешь, не обернется ли злоключение в конце концов удачей.

3 октября 1914 года он прибыл в бельгийский порт Антверпен, чтобы на месте оценить сложившуюся обстановку. Город должны были защищать не только бельгийские войска, но и присланный им в помощь британский Морской дивизион – детище Черчилля, в модернизацию которого он вложил столько сил.

Конечно, он прекрасно понимал, что если не придет подкрепление, Антверпен все равно придется сдать. Но после обсуждения этого вопроса в кабинете министров было решено, что жизненно необходимо задержать немцев у города как можно дольше. Задача Черчилля состояла в том, чтобы воодушевить бельгийцев на бой и дать им почувствовать поддержку Великобритании. «Бесстрашный Уинстон должен отправиться в полночь, чтобы достичь Антверпена около 9 часов утра, – писал об этом премьер-министр своей подруге. – Если он будет в состоянии изъясняться на иностранном языке, то бельгийцы услышат такие речи, которые им никогда не доводилось слышать прежде. Думаю, что он сумеет внушить им твердость духа». На какое-то время Черчиллю это и правда удалось. Но поскольку Франция так и не прислала в Антверпен необходимую помощь, через несколько дней город все-таки сдался.

Клементина, ожидавшая в это время рождения третьего ребенка, сразу пыталась отсоветовать Черчиллю участвовать в такой авантюре. Она лучше представляла настроения в обществе и была уверена, что его личное участие приведет к тому, что на него возложат ответственности за любые неудачи флота. Так оно и случилось.

Майкл Шелден в книге «Черчиль. Молодой титан» очень точно отмечал: «В первые дни войны многие жители Британии не сомневались, что она закончится через несколько месяцев, и что лучшие командиры вернутся домой, увенчанные венками победы и немеркнущей славой. А как еще могло быть иначе, учитывая мощь империи и давние традиции великих военных побед? Они представляли себе грядущие сражения как сообщения о спортивных достижениях. Это представление было столь распространенным, что вся ее жестокая суть легко скрывалась за возбуждающими чувство фантазиями о том, как войска переходят реки, города берутся штурмом, и солдаты берут в плен врагов после относительно бескровных атак и бесшумных маневров. Некоторые британские стратеги рассчитывали, что они выйдут победителями (как если бы это происходило в игре в гольф), несмотря на численное превосходство германской армии, перехитрив кайзера и вынудив его капитулировать. В то время как британские войска отбросят противника с поля сражения, Королевские ВМС расправятся с германским флотом и установят блокаду, которая повергнет немцев в панику. Вот таким образом очень многие рисовали себе картину «летней войны», когда услышали сообщение о ее начале».

Когда стало ясно, что молниеносной победы ожидать бессмысленно, возмущению англичан не было предела: что же это за флот такой, и зачем в него вложили столько денег, если он не может даже с ходу разгромить немцев? Антверпен сдали, в битвах у Доггер-банки и при Коронеле потерпели поражение. Все чаще раздавались голоса, обвинявшие Черчилля в авантюризме и неправильной стратегии. Между тем британский флот всю войну неумолимо душил Германию военной блокадой и внес бесценный вклад в победу. Но это понимали лишь специалисты, а в газетные сводки, формирующие общественное мнение, попадают только результаты сражений.