Чарльз Форт - Пророк с Луны, Ангел с Венеры. Новые земли Страница 14

«Observatory» (декабрь 1920 г.): «Расхождение между теорией и наблюдениями (относительно движения спутников Юпитера) настолько велики, что желательно вести постоянные наблюдения для установления времени их затмений». В докладах юпитерианской секции Британского астрономического общества приводится сравнение между наблюдаемыми и теоретическими периодами этих спутников. 65 наблюдений в 1899 году, и только в одном случае наблюдение согласуется с теорией. Отмечено много расхождений на 3–4 минуты, а то и на 5–6 минут.

Кеплер формулировал свой закон пропорциональности между периодом обращения и расстоянием до спутников Юпитера, не зная их периодов. Нужно заметить, что наблюдения 1899 года содержат значительные флуктуации, обнаруженные Роймером много позже.

Просто ради наличия чего-либо, напоминающего оппозицию, попробуем представить, что Кеплер все же чудом оказался прав. Тогда, если в системе Юпитера, известной Кеплеру, наличествовало нечто, похожее на третий закон Кеплера, какое подобие логики способно распространить его на всю Солнечную систему, если можно вообразить себе существование Солнечной системы?

В 1892 году был открыт пятый спутник Юпитера. Может быть, он и подтвердил бы закон Кеплера, если бы кто-нибудь умудрился установить период обращения этой крошечной искорки. Шестой и седьмой спутники Юпитера вращаются столь эксцентрично, что на глаз их орбиты пересекаются. Их расстояния от центра — предмет больших расхождений, но поскольку можно сказать, что их средние расстояния подтверждают закон Кеплера или подтверждали бы, если бы кто-то сумел измерить эти средние расстояния, перейдем к другим. Восьмой и девятый ничего существенного не подтверждают. Если один из них раз проходит по одной орбите, то на следующий круг он выходит по другой орбите и в другой плоскости. Так что поскольку третий закон Кеплера, выведенный из системы спутников Юпитера, не распространяется даже на другие спутники этой маленькой системы, то скорее начнешь задумываться, как выглядят две булавки, воткнутые в подушечку в Луисвилле, штат Коннектикут, из Бронкса, чем о возможности распространить эту псевдопропорциональность на всю Солнечную систему

По-видимому, доказательства Кеплера были обречены на провал с исходной точки, независимо от хода рассуждений. Он исповедовал доктрину музыки сфер и приписывал Юпитеру и Сатурну басы, тенор — Марсу, контральто — женским планетам и сопрано или фистулу — малютке Меркурию. Все это очень мило и подробно разработано, и кажется убедительным, что тяжеловесный, если нетолстый, Юпитер поет басом, а прочие планеты подпевают голосами согласно своему полу и хрипоте, — однако нам этого мало.

Мы уже имели дело с отчетами Ньюкомба. Но другие правоверные говорят, что Кеплер разработал свой третий закон на основе триангуляции Венеры и Меркурия, великими трудами «установив», что отношение между Меркурием и Венерой таковы же, как между этой Землей и Венерой. Если сами правоверные признают, что во времена Кеплера не существовало доказательств движения этой Земли, значит, Кеплер исходил из допущения, что Земля движется между Венерой и Марсом; он допустил, что расстояние Венеры от Солнца с большой натяжкой представляет среднее расстояние; он допустил, что наблюдения над Меркурием определяют орбиту Меркурия — орбиту, которая по сей день не поддается анализу. Однако ради видимости оппозиции предположим, что факты, которыми располагал Кеплер, давали ему основание для формулировки его закона. Данные он черпал главным образом из наблюдений Тихо Браге. Но Тихо на основании тех же наблюдений доказал, что эта Земля не движется между Венерой и Солнцем, что она неподвижна. Самый твердолобый правоверный и в то же время, кажется, наш коллега, Ричард Проктор, говорит, что в систему Тихо Браге укладывались все данные. Я никогда не слышал, чтобы это отрицал кто-либо из астрономов. Тогда сердце современной астрономии — не кеплеризм, но некое извращение фактов, превосходящее уродством сиамских близнецов и служащее одновременно системам Кеплера и Тихо. Боюсь, что наша попытка составить себе оппозицию не увенчалась успехом.

Пока средневековая доктрина, ограничивающаяся временем и расстоянием, хотя, насколько я знаю, планеты могут петь пропорционально с тем же успехом, как двигаться пропорционально, располагает данными, которые можно истолковывать правильно или ошибочно. Но когда дело доходит до распространения третьего закона Кеплера на внешние планеты — я ничего не читал о способе, каким Кеплер устанавливал их пропорциональные расстояния. Он просто сказал, что Марс, Юпитер и Сатурн расположены от Солнца на расстояниях, пропорциональных периодам их обращения. Он довольно резонно рассудил, что планеты, которые движутся медленнее, вероятно, располагаются дальше, но к пропорциональности это не имеет отношения.

Вот ложное сердце призрачной астрономии.

Сэр Исаак Ньютон придал ему некую вещественность.

Подозреваю, что не случайно история о яблоке занимает столь важное место в двух мифологиях. Историю о Ньютоне и яблоке рассказал Вольтер. Его намерения сомнительны. Предположим, Ньютон действительно увидел, как яблоко падает на землю, и был столь вдохновлен или поражен, что выразил это событие в терминах всеобщего притяжения. Но попробуй он отнять кость у собаки, он получил бы иной опыт, который столь же удачно оправдывал бы идею всеобщего отталкивания. И если в электрических, биологических, психологических, экономических, социальных, химических и собаководческих взаимодействиях отталкивание занимает столь же существенное место, как и притяжение, то закон гравитации, пытающийся объяснить все в терминах одного лишь притяжения, столь же ложен, как была бы ложной догма, подчиняющая все другие отношения одному лишь притяжению. Таким образом, закон гравитации есть правило досадное и огорчительное. Так что, принимая его или страстно веруя в него, доктор Адаме вычисляет появление Леонид в ноябре 1899 года, но — досада и огорчение — Леониды не появляются. И планета Нептун не вычисляется математически, потому что, хотя в 1846 году она оказалась вблизи орбиты, указанной Леверье и Адамсом, но в 1836 или в 1856 годах она была очень далеко от предсказанной Леверье и Адамсом орбиты. Не так давно, в противовес шуму, поднятому вокруг математического открытия планеты за Ураном, было высказано предложение, чтобы, если это открытие не миф, астрономы теперь математически вычислили планету за Нептуном. То, что такой математики не существуем перед лицом любого множества ученых трактатов, куда более красноречиво доказывают эти светящиеся маленькие капризули, спутники Юпитера. У Юпитера открывают спутник за спутником, но все случайно или по наблюдениям — ни разу математически; ни разу отклонения орбит ранее открытых спутников не давали материала для вычисления орбит новых. Астрономы тычут пальцами в небо, а там пусто; кто-то указывает сразу в четыре стороны и четыре раза, а там все пусто; а там, куда никто не указывает, частенько что-нибудь оказывается.

Яблоки падают на землю, собаки рычат, когда у них отнимают кости; кроме того, весной расцветают цветы, а червяки, когда на них наступишь, сворачиваются.

Тем не менее крепко держится заблуждение, будто бы существует гравитационная астрономия, и всеобщее почтение к великой силе закона притяжения, якобы выраженного математически. На мой взгляд, с равным успехом можно утверждать, что он выражен фетишистски. Декарт был математиком не хуже Ньютона; позволительно сказать, что он изобрел или открыл аналитическую геометрию; между тем только патриотичные англичане позволяют себе утверждать, что Ньютон открыл дифференциальное исчисление. Декарт тоже сформулировал закон движения планет, и его символы не менее загадочны и убедительны для правоверных, но его закон выражен не в терминах гравитации, а в терминах вращательного движения. В 1732 году Французская Академия присудила приз Иоанну Бернулли за его впечатляющее математическое доказательство, столь же невнятное для остальных. Бернулли тоже вывел или считал, что вывел, закон взаимодействия планет, столь математически, как только могли пожелать его загипнотизированные поклонники; и этот закон тоже не был гравитационным.

Засилье математики в астрономии раздражает меня по той же причине, по какой раздражала бы архитектура, если бы считалось, что храм или небоскреб должны что-то доказывать. Чистая математика подобна архитектуре; в астрономии она так же неуместна, как Парфенон. Математика произвольна — она не изогнет примой и не запятнает плоскости в угоду фактам. Во всяком хаосе есть малая доля единообразия: математик может высмотреть в этой сумятице квадраты, круги или треугольники. Если бы он просто чертил себе треугольники, а не прилагал свои диаграммы к развалинам древних теорий, его конструкции были бы столь же безвредны, как поэзия. В нашей метафизике на единообразие, разумеется, нельзя полагаться. И математическое выражение единообразия только очень приближенно может быть отнесено к планетам, которые сами по себе не окончательны, но являются частью чего-то большего.