Вячеслав Маркин - Кропоткин Страница 14

Плавание по Сунгари

Нам казалось почти обидой то, что у порога… Амура лежит громадный край, так же мало известный, как какая-нибудь африканская пустыня.

Кропоткин уже втянулся в работу первопроходца — и без колебаний согласился на следующую экспедицию, в которой ему предложено было принять участие. Он получил назначение в Сунгарийскую экспедицию на пароходе «Уссури», организованную непосредственно генерал-губернатором М. С. Корсаковым.

С тех пор как Петр принял самостоятельное решение и отправился на восток, хотя его отговаривали абсолютно все, даже самый близкий ему человек, брат Саша, он стал быстро меняться — взрослел, становился более уверенным, независимым. У него была цель, которая окрыляла.

Между тем Александром, оставшимся не у дел после исключения из университета, овладели хандра, глубокое разочарование, недовольство собой. Совсем недавно еще наставлявший брата, он жалуется теперь: «Я до того далеко отстаю от идеала, который живет во мне, что больно… Я правду говорю, называя себя ничтожным, вполне ничтожным человеком… Бессилие мешает мне даже стать просто порядочным человеком, трудовым человеком на личную пользу. Мне двадцать один год, а я даже не мог завоевать в обществе звания человека самостоятельного, последний поденщик достойнее меня…»

Братья как бы меняются местами. Теперь Петр успокаивает Сашу: «Ты смотришь на себя неверно. За что ты называешь себя „ничтожным, лишним человеком, без толку населяющим нашу незавидную планету“?! Разве ты своей жизнью, своими словами, своим примером — не дело делаешь? Ты честная, благородная душа, что бы ты там ни толковал…»

Александр возвращается к интеллектуальной работе: берется за книги по астрономии, геологии, психологии: «Не в силах будучи совершенно отказаться от строгой науки, я каждый день делаю попытки ворваться в это святилище, но тщетно: недостаток предварительных знаний и неспособность к труду связывают меня…» И вот на двадцать втором году жизни у него впервые возникает мысль о самоубийстве: чтобы отогнать ее, Петр особенно настойчиво зовет его приехать в Иркутск как можно скорее. Но Саша медлит, ссылаясь то на дороговизну (отец упорно отказывает в помощи), то на работу над большим философским трактатом «Бог перед судом разума». Александр Кропоткин задумал его как научное обоснование атеизма, включив в это сочинение главу поистине всеобъемлющую — «Общее описание мира». Одновременно он заканчивает большую рукопись «О происхождении видов» и посылает ее Петру. Постепенно переписка входит в прежнее русло. Братья высказывают друг другу свои взгляды на жизнь, зачастую противоположные, но при этом они всегда едины при обсуждении бурных событий тогдашнего мира. Они горят желанием принять участие то в походе Гарибальди по освобождению Италии, то в народном восстании, вспыхнувшем на Балканах. «В Сербии нужны руки, и охотно бы поскакал», — пишет Петр. А пока он настойчиво зовет Александра приехать в Сибирь.

В начале августа 1864 года брат наконец прибыл в Иркутск, когда Петра в городе не было. Сибирь не очаровала его, как Петра два года назад. В дневнике он отметил: «Да, неприветлива Сибирь. Здесь невозможен комфорт (в благородном, цивилизованном смысле этого слова)». Александр был в большей степени рационалистом, чем младший его брат. Он с иронией воспринял Иркутск, замечая в дневнике: «Вообще Петух мой что-то более радостно, чем я, смотрит на Сибирь…» И о музее, в котором с таким удовольствием работал Петр, сказано так: «Правда сказать, ничего я не вынес из своего осмотра… Очень милый только кусочек графита…»

Как раз в эти дни его брат плыл по реке Сунгари. Прямая цель экспедиции — отвезти дружеское послание китайскому генерал-губернатору провинции Гирин с целью налаживания добрососедских отношений и оживления приграничной торговли. Дипломатическую миссию выполнял консул в Урге, а сопровождавшие его лица — А. Ф. Усольцев, два топографа и Петр Кропоткин в качестве историографа — должны были заняться исследованием Сунгари, протекавшей через край совсем еще неизвестный. Надо было выяснить, судоходна ли река и на каком расстоянии, нанести ее на карту, провести обычный в те времена комплекс исследований, собрать образцы горных пород, гербарий, провести метеорологические наблюдения.

У экспедиции парохода «Уссури» была практическая цель: проплыть по реке 1100 верст и составить представление об условиях судоходства. 21 июня 1864 года в пятом часу вечера пароход вошел из Амура в устье Сунгари. За ним шла баржа с грузом более пяти тысяч пудов каменного угля. По Айгуньскому договору русским предоставлено было право торгового плавания по Сунгари, и впервые им решили воспользоваться.

Нащупать фарватер на «нехоженой» реке было непросто, и много раз небольшой пароход буквально царапал дно, продвигаясь чрезвычайно медленно. Только после слияния с притоком Нонни река стала полноводнее. Присутствие на судне представителей Сибирского отдела Географического общества давало гарантию того, что какие-то научные исследования все-таки будут проведены. И действительно, астрономические определения и метеорологические наблюдения велись регулярно, с первого же дня, как и глазомерная съемка. А каждая высадка на берег использовалась для сбора растений и образцов горных пород. Первые дни с трудом удавалось нащупать фарватер среди множества мелей и перекатов. Но потом река стала спокойнее, оживленнее. На ней стали попадаться большие лодки под парусами, а на берегах — деревни, поначалу гольдов (нанайцев), а потом китайские. Вдали возникли очертания зубчатых безлесных по преимуществу хребтов. В последних числах июля добрались до города Сянь-Синя, имевшего в то время тысяч десять жителей.

Выше Сянь-Синя Сунгари прорывается через преграду горного хребта Доуссэ-Алинь, склоны которого покрывают заросли черной березы и маньчжурского дуба. Но вот берега становятся низменными, утомительно однообразными. До самого горизонта видна лишь голая степь с множеством небольших озер. Потом Сунгари пробила дорогу через уже знакомый Кропоткину хребет Большой Хинган, и местность снова стала напоминать итальянские ландшафты: невысокие горы, раскидистые деревья под безоблачным небом. Пройдя полосу хаотических известняковых гор, прибыли в Гирин — конечный пункт путешествия. Местные власти, однако, отнеслись с подозрением к визиту из соседней страны переодетых, как они догадались, военных. Укрепление дружеских связей на официальном уровне, пожалуй, так и не было бы достигнуто, если бы не неожиданная авария. Разворачиваясь для того, чтобы идти обратно, пароход сел на мель. Власти, опасавшиеся, как бы русские не остались зимовать, прислали на помощь бригаду в 200 человек. Китайцы залезли в воду и приготовились объединить свои мускульные силы, чтобы освободить плененный корабль. Вдруг молодой бородатый купец Петр Алексеев тоже соскочил в воду, схватил багор и сильным красивым голосом затянул «Дубинушку». Китайцам это очень понравилось. Все дружно взялись за дело, и пароход быстро сдвинули с мели.

Совместный труд под «Дубинушку» достиг того, что не смогло сделать официальное послание — с простыми китайцами установились самые теплые отношения. Такими же дружескими встречами был отмечен весь обратный путь парохода. Это был первый опыт непринужденного общения представителей соседних народов, «народной дипломатии», как мы сказали бы сегодня.

21 декабря 1863 года Кропоткин доложил на заседании Сибирского отдела РГО о своем походе через Большой Хинган, а через месяц — 18 января следующего года — о плавании по Сунгари до Гирина. Оба отчета были посланы в Петербург, и Петр Петрович Семенов, выступая с докладом о географических работах в России на общем собрании РГО, высоко оценил итоги маньчжурского похода, а Сунгарийскую экспедицию назвал «значительным героическим подвигом».

Между Витимом и Олёкмой

Нашей главной задачей было пройти… Важно уже то, что нам удалось заглянуть в этот неведомый край и пересечь это нагорье во всю его ширину.

В 1863 году на месторождении золота, открытом в 1846 году двумя охотниками Окуловским и Корниловым при впадении реки Бодайбо в левый приток Лены Витим, было основано Ленское золотопромышленное товарищество, а вслед за ним еще одно — Прибрежно-Витимское. Это был один из крупнейших в те времена центров русского капитализма, а значит, и жестокой эксплуатации рабочих. Их возмущение, копившееся десятилетиями, вылилось лишь спустя полвека, в 1912 году, обернувшись печально знаменитым Ленским расстрелом. Кропоткин, живший тогда в Лондоне, откликнулся на это событие пламенной статьей — а между тем он был первым, кто сообщил об ужасных условиях работы на Ленских приисках еще в 1866 году в корреспонденции, присланной с приисков в «Современную летопись». Подробнее он написал о своих впечатлениях брату; в этом письме впервые высказывается мысль о «подрыве капитала», обнаруживающая знакомство автора с теориями анархиста Прудона.