Вокруг Света - Журнал «Вокруг Света» №04 за 1994 год Страница 14

Пунийцы, римляне, берберы, нумидийцы, вандалы, византийцы, арабы, норманны, крестоносцы, турки, французы — кто только не владел этой землей... Немногие из них строили. Большей частью жгли, разрушали, грабили и исчезали, растворившись в других народах, потерявшись неведомо где... Только сравнительно недавно люди, живущие здесь, научились мирно сосуществовать.

Чем выше взбираешься на холм, тем больше распахиваются дали. Слева видна серая лента шоссе, по которой неслышно несутся автомобили. Еще левее сквозь марево проступают очертания здания аэропорта и блестящие самолетики, выстроившиеся на поле. Дальше на фоне горного кряжа громоздятся кварталы Туниса: темное пятно медины — старого города с огромным базаром, кривыми переулками и мечетями — окружено прибоем белых многоэтажных домов, утесами отелей и штаб-квартир могущественных корпораций. Вершина кряжа окутана сизой дымкой, предвещающей приближение вечера. А справа, на востоке, уходит за горизонт выпуклая линза моря с разливом желтого света на темной воде...

За все время, пока я шел, мне не встретилось ни единой живой души. Ни единый звук не нарушил первозданную тишину. Только высокие стебли трав, выдубленных солнцем и ветром до мертвенной белизны, шуршали от неосторожного прикосновения к ним.

Наверное, такой же тишиной, подумал я, встретил этот холм колонистов, явившихся сюда через сто с лишним лет после разорения Карфагена, чтобы, согласно рескрипту императора Октавиана, начать заселение пустынного места. К тому времени вода давно растворила и унесла прочь рассыпанную здесь в знак проклятия соль, а дикие травы затянули рубцы борозд, укрыв под собой останки пунической цивилизации. Уже тогда никто не знал в точности, как выглядели улицы и площади Карфагена, сколько в нем было храмов, куда увезли оставшиеся после погрома скульптуры, что представляло собой собрание пунических рукописей, частью сожженных, частью раздаренных победителями союзным африканским царькам. Правда, живая речь пунийцев еще несколько веков звучала, постепенно исчезая, в колониях Рима. Потомки обращенных в рабство и случайно уцелевших граждан Карфагена пересказывали друг другу на языке предков предания о процветании и гибели своей родины.

Руины былого величия

На вершине Бирсы, представляющей собой небольшое плато, находится еще один исторический заповедник, фрагменты городской планировки сохранились здесь благодаря случаю. Дело в том, что римские поселенцы захотели расширить площадку для строительства и засыпали целый квартал руин галькой. Под трехметровой толщей сохранились в неприкосновенности основания домов, и, когда архитекторы раскопали южный склон Бирсы, из небытия вернулся кусочек карфагенской жизни.

Если спуститься вниз по нескольким пролетам лестницы, собор Людовика Святого исчезает из вида, над головой оказывается только небо, впереди — морской пейзаж с горой Джебельбу-Карнин, а справа и слева — коралловые веточки фундаментов, вырастающие из толщи холма. Нетрудно вообразить себя на узкой улочке Бирсы в пору расцвета Карфагенской державы.

Можно представить тесно поставленные шестиэтажные дома, сложенные из обожженного плоского .кирпича и покрытые цветной штукатуркой, причудливые храмовые строения с медными крышами, сочетавшие в своем облике черты храмов Египта, Финикии и Эллады, мраморные дворцы карфагенской знати с мозаичными полами. Во внутренних дворах устраивались цистерны для хранения питьевой воды, поступавшей по акведукам. Остатки этих сооружений сохранились — вот они, эти уходящие в таинственную глубину каменные колодцы. Среди красноватого камня виднеются куски керамических труб — бывшая система городской канализации. Если добавить, что именно пунийцы первыми стали мостить улицы камнем, то Карфаген следует по праву отнести к наиболее благоустроенным городам древности.

Непременной частью городского пейзажа были, конечно, мастерские ремесленников, лавки и рынки. Карфагеняне не только достигли совершенства в судостроении, они умели обрабатывать железо, медь, свинец, бронзу и драгоценные металлы, выковывали оружие, выделывали кожи, ткали и окрашивали ткани, изготавливали хорошую мебель, керамическую посуду и украшения из драгоценных камней, золота, слоновой кости и стекла. В город из окрестных латифундий доставлялись на продажу хлеб, виноград, оливки, инжир, миндаль, гранаты, мед, воск, вино и другие плоды земли и труда. Не случайно римляне перевели на латинский язык многотомное сочинение Магона по агрономии — пунийцы весьма преуспели в сельском хозяйстве.

Но главным источником благосостояния Карфагена была, разумеется, торговля. Все, что добывалось и производилось в государствах Средиземноморья, попадало в космополитический Карфаген, который зацепился за выступ африканского берега и благодаря этому контролировал морские коммуникации.

Разбирая дымящиеся руины, солдаты римской армии убедились, что их не обману ли, суля богатую и экзотическую поживу. В разбитых складах и лавках грудами лежали знаменитые местные подушки и расшитые туники, залитые маслом и вином; египетская фаянсовая посуда и нефритовые амулеты были втоптаны в грязь вместе с мавританскими самоцветами; слитки испанского серебра валялись вперемежку с коринфскими краснофигурными амфорами; из под обугленных сирийских халатов выглядывали смеющиеся обрядовые маски; осколками старинных этрусских ваз были усыпаны шкуры африканских зверей...

Некоторые историки считают варварское уничтожение Карфагена беспричинным преступлением Рима. Действительно непонятно, почему целых полвека после окончания Второй пунической войны Рим молчаливо наблюдал за укреплением государства пунийцев, хотя имел возможность положить ему конец. Вместо этого римляне избрали тактику вялого поощрения агрессивных поползновений нумидийского царя Масиниссы, постепенно отхватывавшего у Карфагена плодородные земли и города. Похоже, что они хотели удушить противника чужими руками. Но Карфаген в руках Масиниссы был бы не менее грозен, чем в руках Ганнибала. Поэтому он был обречен.

В 149 году до н.э. Рим наложил на город новую контрибуцию: 200 тысяч боевых доспехов, 2 тысячи катапульт и все имевшиеся в наличии корабли. После того, как эти условия были выполнены, сенат неожиданно объявил приговор. Карфагеняне должны были покинуть родные места и поселиться в пятнадцати километрах от моря.

Приговоренный к смерти город решил бороться до конца. Отчаяние породило взрыв героизма и самопожертвования его защитников. Ежедневно в оружейных мастерских изготавливались сотни мечей, пик и щитов, тысячи стрел и метательных снарядов. Женщины жертвовали своими волосами, чтобы сплести из них веревки для катапульт.

Два года римская армия вела военные действия, безуспешно пытаясь взять неприступные укрепления Карфагена, пока во главе ее не был поставлен молодой консул Сципион Эмилиан. Предпринятые им решительные действия прервали снабжение Карфагена с моря. Осада стала полной. Весной 146 года начался штурм.

Среди ближайшего окружения римского полководца был один из самых образованных людей того времени историк Полибий. Благодаря его записям, дошедшим до нас в переложении других хронистов, взятие столицы пунийцев известно в деталях.

Перед началом решающего наступления мистически настроенный Эмилиан произнес магическое заклинание. Он предрек, что боги, покровительствующие Карфагену, отныне оставят его, а силы зла обрушат на город всю свою ярость.

Наступающие ринулись на морской порти вскоре захватили его. Следующей была рыночная площадь. Потом пал храм Баал-Хаммона. Солдаты содрали со статуи бога золотое покрытие и тут же поделили его между собой.

Эмилиан гнал и гнал когорты наверх, к Бирсе, где находилась ставка командующего Гаструбала. На улицах шла жестокая сеча. Из-за скученности домов и обилия обороняющихся наступление грозило захлебнуться. Тогда консул отдал приказ жечь город и разбирать дома, чтобы освободить дорогу к вожделенной цитадели.

Вот как описывает дальнейшие события греческий историограф Аппиан: «Огонь сжигал все и перекидывался с дома на дом, а люди не постепенно разбирали здания, но, навалившись все разом, обрушивали их. От этого грохот еще более усиливался, и все вместе с камнями вываливались на середину улиц, вперемешку и мертвые и живые, в большинстве старики, женщины и дети, которые прятались в укромных местах домов; одни раненые, другие полуобнаженные, они испускали жуткие вопли. Другие же, сбрасываемые и падавшие с такой высоты вместе с камнями и горящими балками, испытывали огромные страдания, ломая кости и разбиваясь насмерть. Но этим их мучения не кончались; сборщики камней, которые топорами, секирами и крючьями оттаскивали упавшее и расчищали дорогу для пробегавших солдат, одни — топорами и секирами, другие — остриями крючьев выбрасывали мертвых и еще живых в ямы, таща их и переворачивая железом как бревна и камни. Люди, точно мусор, заполняли рвы... Лошади на скаку разбивали им лица и черепа, не потому что всадники этого хотели, но из-за спешки. По этой же причине так делали и сборщики камней; трудность войны, уверенность в близкой победе, быстрое передвижение войск, военные центурионы, пробегавшие мимо со своими отрядами, сменяя друг друга, — все это делало всех безумными и равнодушными к тому, что они видели».