Эльмира Нетесова - Помилованные бедой Страница 15

— Вот если б в кабак фаловал, другое дело! Я б тебя, сушеную гниду, даже под крендель взяла. В лобок зацеловала б докрасна! А тут куда заманиваешь, твою мать? Чтоб там тянуть на халяву? Не проскочит такой фокстрот. Рыло сверну, коль силком попытаешься взять! Не пойду в психушку, хоть на куски порви!

— Дура! Да ты сюда ненадолго! День-другой, и отвалишь! Л в больнице у нас лучше, чем у других. Нажрешься, отмоешься, выспишься. Никому ты не нужна, корова яловая! Еще спасибо будешь говорить за отдых. В тюремной камере зачахнешь. У нас сил наберешься! — уговаривал бабу санитар.

Та привстала, задрав юбку, заголила задницу и, звонко хлопнув себя по ягодице, сказала:

— Ее надуришь, меня — нет! Иди ты в жопу, облезлый хряк! Видала я всех вас в транде!

— Ну, смотри! Сама виновата!

Санитар подскочил, закрутил Гальке руки за спину, пнул коленом в толстый зад и, пригнув бабу носом к земле, скомандовал громко:

— Вперед, лядащая! Косорылая хварья! Давай шустри без остановок, сучье семя! Не хрен выступать. И не таких обламывали!

— Ты, козел, потише! Не то, коль меня достанешь, сам тонким голосом взвоешь! Доперло иль нет? Не гони взашей, кобель вонючий! — верещала баба по пути, но санитар не любил, когда его обзывали и унижали. Пригрозил Гальке, посоветовал заткнуться, та, наоборот, раздухарилась: — Голыми руками яйца тебе вырву, вот только руки освобожу! В сиськах задушу насмерть. Горбатым оставлю падлу! Задушу меж ног. Тыкву оторву! Я тебя из лап не выпущу, покуда не урою! Мандавошка блядский! Ты у меня меж ног налижешься!

— Что?! Ах ты, курва недобитая! — Задрал руки к голове, Галька взвыла от боли. Очередной пинок был прицельным.

Баба упала, ткнувшись носом в дверь. Но ее грубо сорвали: — Валяй шустрее, телка! Хватит валяться. Крыть тебя здесь некому и некогда!

Стали заталкивать бабу в коридор. Та упиралась, раскорячивалась, орала, ругалась, но никто не пришел на помощь, не вступился и не помог.

— Давай не дергайся! А то как двину! До конца срока не опомнишься! — пригрозил один из санитаров и пытался силой пропихнуть бабу в двери. Но не тут-то было. Галька почувствовала, что одна ее рука свободна, мигом ею воспользовалась и засадила санитару кулаком. Тот влетел в коридор, кувыркаясь, задыхаясь от боли. Галька рванула вторую руку. Но задумка сорвалась. Ее вторая рука словно в тиски попала. Галька поняла — не вырваться.

— Слушай, баба! Я тебе не мент и не судья. Сюда не приглашают. Но коль привезли, веди себя человеком. Не коси под дуру. Мы здесь всяких видели. Шурши как баба! Нормальная, без западаний в припадочную!

Галька, стеная и скрипя зубами, вошла в комнату, отведенную для подобных пациентов. Здесь чисто и тихо. Ни одного постороннего звука не доносилось. Баба прилегла на койку, хотела вздремнуть, но тут услышала, как тихо приоткрылась дверь. Галька открыла глаза, увидела Петухова. Тот поздоровался, присел напротив.

— Еще один козел! — подскочила баба.

— Успокойтесь. Мне с вами поговорить нужно. Недолго. Но именно этот разговор необходим вам.

Говорил тихо, без нажима. Галька поверила. Присела на койку.

— Что за беда случилась с тобой, голубушка? — услышала впервые за свою жизнь человеческие, теплые слова от вовсе незнакомого мужчины.

— Горе у меня, понимаешь? Кому рассказываю, смеются. И не верят. А ведь правду говорю, — расплакалась баба.

— Над горем нельзя потешаться. Поделись, может, легче станет? Представь, что сама с собой говоришь, если где-то неловко будет вслух сказать.

— Уже и скрывать нечего. Убила я его. Совсем, насмерть. Оборзел старый паскудник, вовсе бесстыжим стал.

— Это кто такой? — спросил Иван.

— Свекор мой, Артем Сергеич. Ему через пяток годков восемь десятков было б! А он, старый лешак, ко мне в постель полез!

— Зачем? — не понял Петухов.

— Как к бабе!

— Что ж муж за вас не вступился?

— Как защитит, если на зоне мается который год…

— А за что? — поинтересовался Иван.

— Честно говоря, не поняла. Их кучей судили. Кого за что, никто ничего не понял. Моего — чтоб на атасе не стоял, если незнакомые просят. Мой и впрямь не допер. Мужики к нему подвалили прямо на улице. И попросили свистнуть, коль менты появятся. Сами склад тряхнули, сторожа отмудохали, по башке огрели его, а сами смылись. Менты всех сыскали. И моего…

— Что-то сумбурное несешь. А при чем свекор? Или он и есть тот самый сторож?

— Два разных старика! Свекор никогда не был сторожем. Но мы у него жили. В квартире свекра. Своей хаты не было. Только начали на нее копить. Всякую копейку берегли. А тут беды одна за другой. Поначалу мужика забрали, теперь сама под следствием. Говорят, не меньше червонца влупят мне за того таракана.

— А зачем убила его? Неужели нельзя иначе? Ну обругала деда, по ушам врезала! Зачем же крайности?

— Если б все так просто было, не случилось бы беды. Сколько раз стыдила, сталкивала, выкидывала свекра из постели, а он, как кот, опять возникал. И снова, как скелет, удравший с погоста, совсем голый, лысый и холодный. Я, спросонья не понявши, со страху чуть под себя не сделала. Поначалу, не зная, что это ко мне в постель заползло, наполохалась, крик подняла. А он, этот мудышкина мартышка, свет включил и спросил: «Чего зашлась, полудурок, своих узнавать разучилась, чокнутая? Подвинься, согреемся, чего твоему товару зря пропадать?»

— А у деда своей старухи не было?

— Да у свекра тех баб больше, чем лишаев у дворняги. Но им платить надо, а пенсия мала. Тут еще заразы боялся. Вот и домогался меня. Добро бы на мужика походил. Тут же сущий скелет. Меня трясло, когда его видела. От брезгливости и стыда. А он оборзел. В ванне, в туалете за мной подсматривал. И не выдержала, побила гада. Когда с работы вернулась, он уже мои вещи выставил на площадку и двери закрыл, ключ в скважине оставил, чтоб не открыла. Я звоню, стучу, он не открывает.

— А где работала? — поинтересовался Иван.

— Каменщиком в стройтресте. Хорошие бабки заколачивала. Вровень с мужиками! За месяц по пятнадцать тыщ! Этого на нас хватало. И свекра харчила. Но, видать, перекормила козла.

— Разве уйти было некуда? С такими деньгами могла хорошую квартиру снять.

— Это все так. Но свекор документы не отдавал. Боялся двери открыть. Тут соседи вышли, давай срамить меня. Мол, зачем к старику лезешь? Пусть он сам живет, не дадим ему помереть с голоду. Ишь как ты избила бедного! Отстань от старика, побойся Бога, какой с него нынче мужик? Он уже на ладан дышит. Постыдись, баба! Ведь то грех свекра в постель заволакивать. А как не смог ничего, чуть не убила!

Я им доказывала, что все не так, а они не верили, смеялись надо мной. Меня, конечно, разозлило услышанное. В другой раз, может, стерпела б! Но не тут, когда этот гнилой геморрой на весь этаж меня обосрал. Надавила я плечом на дверь с короткого разбега, да и вынесла ее в прихожую. Обидно мне стало брехню слушать. Отловила свекра из кухни, вытащила на площадку, где соседи галдели, и велела правду сказать, кто к кому лез. Так негодяй послал меня матом и в квартиру убежал. Я вошла вслед за ним. Мне уже плевать было на все и всех. Хватила деда за головенку, подняла под потолок и вмазала, как кучу говна, в угол. Он как влип, так и присох, уже не шевелился. Ну, вскоре менты двери вышибли.

— А где его жена? Мать вашего мужа жива?

— Он ее прогнал. Давно уж развелись. Она другую семью имеет. Как муж рассказывал, отец часто дрался с ней. Потому не навестила их ни разу. Мой в их дела не вмешивался. Не разбирал, кто прав, кто виноват, и никогда не защищал мать. Хотя и отца не понимал. Они жили под одной крышей, но как чужие. Праздники и то врозь отмечали, не по-людски. Даже питались отдельно. Почему? Не знаю. Я не умею так жить. Затащила всех за один стол. Хотелось дышать дружно, но не склеилось. Свекор неприспособленным оказался. А и я устала. Муж и меня от него не защитил, хотя писала ему на зону про все, жаловалась на деда. Но бесполезно. Видно, тоже не поверил. Самое обидное, что из-за этого хорька теперь и я на зону попаду. Нынче никому не докажешь, что он приставал. Глянув на меня, все хохочут. Эх-х, если б знала заранее, уехала б к своим в деревню и нос не всунула в город, — вздохнула женщина.

— А как же город? Ведь уезжала навсегда, теперь жалеешь. Когда муж вернется, где искать будет?

— В зоне! Он раньше выйдет. Может, как свекор, другую сыщет…

Иван пытался успокоить Галину, вселить хоть какую-то надежду на будущее. Женщина слушала и не слышала человека. Она думала о чем-то своем. О чем? Она не сказала Ивану.

Целый месяц наблюдали врачи Галину. Та спокойно общалась с больными. Никого не обидела и даже не пыталась прикинуться больной. Она тихо ждала решения своей участи.

Лишь однажды в воскресенье ее навестили мужики бригады. Они громко разговаривали, кого-то ругали, грозили. Обещали Галине весь город на уши поставить, но, покинув больницу, забыли об обещании.