Леонид Почивалов - «Мечта» уходит в океан Страница 16

Толчок, затихающий вой моторов, прощальная улыбка стюардессы: «Мы — в Варшаве».

Здесь все было так же, как в Гданьске, — берегли каждую минуту, торопились: ведь нужно было предупредить отлет из Варшавы спасательной экспедиции.

— Куда сначала ехать? К матери Лясоты или прямо в «Штандар млодых»? — задумался Абу.

— Наверное, сначала к матери, — тихо сказала Лена. — Ведь она больше всех остальных переживает за Збигнева.

Мы без возражений согласились. Ехать нужно по тому адресу, который нам дала пани Ядвига.

Так и сделали. На аэродроме взяли такси и назвали водителю адрес.

Дом, куда мы направлялись, находился в одном из окраинных районов Варшавы. Шоссе, ведущее с аэродрома, как раз проходило через этот район, и ехать нам пришлось недолго. Шофер, узнав, кто мы и зачем приехали в Варшаву, заявил, что рад помочь нам: отыскал дом, даже квартиру, предложил нас подождать.

Пани Ирена увидела нас из окна и встретила на лестничной плошадке восьмого этажа у лифта. Это была высокая темноволосая женщина, с красивым чистым лицом и большими голубыми глазами. Достаточно было одного взгляда, чтобы понять: пани Ирена немало пережила и переживает сейчас из-за всего, что приключилось с ее сыном. Глаза ее лихорадочно блестели, она то складывала на груди руки, то поправляла падавшие на глаза волосы.

— Ну что с ним? Что? — спрашивала она слабым голосом. — Моя подруга глуховата, ничего не поняла, только уяснила, что он жив и все с ним в порядке. Это правда?

— Правда! Правда! — сказал Абу, осторожно беря женщину за руку. — Не волнуйтесь, пожалуйста. Со Збигневом ничего не случилось, и он продолжает свое путешествие. Мы привезли вам магнитофонные пленки с его голосом.

— С его голосом?! — Женщина глубоко и радостно вздохнула. — Где, где они? Где?

Абу извлек из портфеля большой пластиковый пакет и протянул пани Ирене.

В квартире было множество людей, подходили все новые и новые — соседи по дому, жители ближайших домов, немало приезжало из города на машинах. Хотя квартира и была большой, она вскоре оказалась полнехонькой. В углу гостиной у непрерывно работающего магнитофона сидела пани Ирена. Лицо ее светилось счастьем: слушала голос сына! Пани Ирена выглядела в эти минуты молодой и красивой. Я подумал, что Збигнев, должно быть, назвал свою яхту в честь матери — «Ирена», что они не только любящие сын и мать, но и добрые друзья.

Пленок было много, и в магнитофон вставляли одну за другой. Слушали не шелохнувшись. Збигнев Лясота рассказывал удивительные вещи — о штормах и тайфунах, о ночной радуге, встрече с тигровой акулой, об удивительных закатах над тропиками, о том, как прекрасен и просторен мир, в котором мы живем…

Мы пробыли у пани Ирены больше часа. Но Абу наклонился, тронул меня за рукав и прошептал:

— Тихонечко выходите с Леной из квартиры. А я за вами.

На улице объяснил:

— И пани Ирене, и всем друзьям Лясоты сейчас не до нас.

Только вышли на улицу из дома, как к нам подскочил молодой шофер, который вез нас с аэродрома, спросил куда везти теперь. Может быть, хотим проехаться по Варшаве? Он с удовольствием покажет город.

— Спасибо! — сказал Абу. — Но лучше отвезите нас на улицу Новый Свят.

И вот мы в центре Варшавы. Программа простая: побродить по городу, по пути заглянуть в железнодорожную кассу и взять билеты на Гданьск — обратно решили ехать поездом. Потом, поглядев на Варшаву вечернюю, идти на вокзал и отправляться к морю, где давно скучает без нас наша милая «Мечта».

Варшава — город с тысячелетней историей. В минувшую мировую войну, так же как и Гданьск, Варшава была уничтожена фашистами почти полностью. Теперь город восстановлен.

Абу как-то говорил, что с Варшавой у него связаны «личные воспоминания», что этот город ему особенно дорог. Здесь, в Варшаве, Абу наш стал совсем неузнаваемым — немного грустным, часто думал о чем-то и молчал, покуривая свою трубочку. На улицах задумчиво смотрел по сторонам, словно вспоминал что-то. Ходили по кварталам Нового Свята, гуляли по старинной и шумной улице Краковское предместье. Абу завел нас в старинный костел, под темные своды, где печально пахло свечами и сыростью, показал на мраморную доску, прикрепленную к стене, сказал:

— Здесь замуровано сердце Фредерика Шопена. Он умер во Франции, там и похоронен, но сердце свое завещал родной Польше.

Из костела мы пошли по новым улицам города, шумным, многолюдным. Подивились высоте и огромности здания Дворца культуры и науки, возвышающегося в центре Варшавы.

— Много лет назад я видел, как начинали этот дом строить советские рабочие. Ведь дворец — дар нашей страны Варшаве. Видел, как экскаватор вынул первый ковш земли с того самого места, где сейчас стоит дворец. Да… это было четверть века назад… — Абу вздохнул: — Как быстро пролетело время…

— Вы жили тогда в Варшаве? — спросила Лена.

— Нет! Служил я в Легнице, городе на юге Польши. Тогда там стояли наши воинские части. Был сержантом. А в Варшаву приезжал временами по служебным делам.

— Как выглядела тогда Варшава? Не так, как сейчас? — интересовалась Лена.

— Ее почти не существовало. Я пробыл в Польше три года и каждый раз, приезжая в столицу, видел, как менялся город. Сейчас мы с вами пойдем по одной из самых красивых варшавских улиц — Маршалковской. Вон она, впереди! Видите, какие прекрасные дома ее украшают? А я помню, когда эта улица лежала в руинах — справа и слева были навалены высоченные горы битого кирпича, камня, ржавого железа…

Мы долго гуляли по этому прекрасному городу, любовались мостами над Вислой, восстановленным королевским дворцом, узкими средневековыми улочками Старого города, которые, как и в Гданьске, были отстроены заново по давним фотографиям и рисункам. На Маршалковской в уютной и прохладной «кавярне» — кофейной — пили кофе и ели вкусные пирожные. На одной из улиц зашли в железнодорожную кассу и взяли три билета на «почёнг поспешный» — скорый поезд — до Гданьска. Мы с Леной удивлялись, как хорошо говорит Абу по-польски, а он улыбался:

— Как-никак, а три года юности прошли в этой стране. Полюбил Польшу, полюбил ее людей. А раз так, то не мог не учиться языку этого народа.

Уже близился вечер, когда Абу предложил зайти еще в один уголок Варшавы — в парк Лазенки.

— Это мои любимые места, — пояснил.

И вот мы оказались в прекрасном и густом парке, где стояли старинные деревья, где тихие тенистые дорожки уводили в чудесный зеленый мир подальше от шумных улиц. На скамейках сидели старички и старушки, читали газеты или неторопливо беседовали друг с другом, по дорожкам бегали наперегонки дети…

— Когда-то немало часов провел я в Лазенках… — с грустью сказал Абу, и мы поняли, что он снова охвачен воспоминаниями далекого прошлого, поэтому старались не нарушать его молчания.

Наверное, Абу приятнее сейчас побыть самому с собой. Вопросов старались ему не задавать, хотя для Лены, известной почемучки, это было не просто: «Абу, а почему этот мост такой длинный, а почему этот дом такой высокий?..» В этот раз Лена была серьезна и сосредоточенна. Иногда доставала из сумочки блокнот и быстрыми движениями карандаша делала в нем какие-то зарисовки.

Мы молча постояли около пруда, по которому плавали белые лебеди, а в темноватой воде медленно скользили жирные карпы. Выйдя из парка, прошли мимо дворца президента, побродили по старым и тихим улицам. И вдруг оказались на довольно просторной площади, над которой возвышался большой старый дом. Ничего в ней особенного не было, в Варшаве видели площади покрасивее и поновее, но Абу сказал:

— Вот что, друзья мои! Я обязан кое-что объяснить. А то вы, должно быть, думаете: странным стал вдруг наш Абу, присмирел, как провинившийся школьник. Мы с вами друзья, и у меня от вас секретов нет.

Он показал на большой серый дом.

— Вот этот дом имел когда-то для меня немалое значение в жизни. Видите в нем книжный магазин? Он и тогда, двадцать пять лет назад, существовал. В этом магазине в то время работала библиографом девятнадцатилетняя девушка. Она полька, но имя у нее французское — Жаннет. Она была моим большим другом. Познакомились мы при обстоятельствах необычных. Я вел военный «газик» в город Еленю-Гуру по польским Судетам. Ехал туда по делал службы. Вдруг вижу: по крутой и мокрой от дождя горной дороге бежит навстречу девушка — пальто распахнуто, волосы под дождем слиплись. Бежит и размахивает руками, требует, чтобы остановился. Я затормозил. Девушка, задыхаясь, кричит: «Дальше ехать нельзя! На дороге завал у самой пропасти». Так Жаннет спасла меня от верной гибели. Дело в том, что в те годы в Польше, как сейчас в Италии, еще действовали недобитые фашисты — поджигали в деревнях амбары с зерном, портили станки на заводах, нападали на государственных работников, польских и советских военных. Они-то и устроили на крутой горной дороге завал из старых деревьев. А перед завалом асфальт вымазали машинным маслом. Расчет был простой: шофер, выехав из-за крутого поворота дороги, вдруг увидит на спуске на недалеком расстоянии завал, станет тормозить, колеса заскользят по замасленному асфальту, и машину понесет под уклон прямо в пропасть. Вот так задумали враги! Видно, кого-то важного ждали. А оказался простой солдат. Я сейчас не гулял бы с вами, друзья мои, если бы не Жаннет. В горах девушка оказалась вместе с туристами-студентами. Они совершали по Судетам многодневный поход. Из туристского лагеря, который располагался в том самом районе, послали Жаннет за солью в недалекую горную деревушку. Возвращаясь назад, она обнаружила на дороге завал и поняла: кому-то угрожает опасность.