И. Бестужев-Лада - Социальное прогнозирование Страница 18

И выход, действительно, был найден на совсем ином направле­нии междисциплинарных исследований. Ко второй половине 70‑х годов, когда кризис глобалистики – всего лишь на третьем‑четвертом году со дня рождения! – стал проявляться достаточно отчетливо, на нее пошли в атаку оппоненты из двух диаметрально противополож­ных лагерей.

Первый лагерь составляли носители мажорных футурологических традиций 50—60‑х годов, когда вера в научно‑техни­ческий прогресс была еще непоколебима, будущее рисова­лось в розовом свете, а все возникающие проблемы казались легко разрешимыми с помощью все той же науки и техники. Наиболее ярким представителем этого течения общественной мысли стал уже упоминавшийся нами Герман Кан, который отнюдь не смирился с тем, что его футурологический бест­селлер «Год 2000» поблек в ослепительном взрыве «Футурошока» и первых докладов Римскому клубу, и до самой своей смерти в 1983 г. (он умер за год до Аурелио Печчеи) продолжал год за годом выпускать книги, где доказывал, что, несмот­ря на временные трудности, все идет к лучшему в этом луч­шем из миров, что в XXI в. наука и техника поднимут челове­чество на недосягаемые ныне высоты.

Своих идейных противников в Римском клубе и идеологически примыкавших к нему течениях Герман Кан и его единомышленни­ки, как мы уже говорили, заклеймили ярлыком «экологических пессимистов» («экопессимистов»), чересчур выпячивающих эко­логическую сторону дела и не верящих во всемогущество научно‑технического прогресса. В свою очередь, они тут же получили от оппонентов ярлык «технологических оптимистов» («технооптими­стов») – идолопоклонников НТР. Борьба между «экопессимистами» и «технооптимистами» составила основное содержание исто­рии футурологии последней четверти XX века. Она продолжается и поныне.

«Технооптимисты» обрели союзников там, где меньше все­го ожидали. Воинствующий антикоммунист, злейший враг Советского Союза Герман Кан вдруг сделался самым люби­мым автором «Правды». Конечно, о переводе его трудов на русский язык (кроме как «для служебного пользования») и речи быть не могло, поскольку там СССР и «социалистический лагерь» представали в довольно неприглядном свете. Но утверждение «технооптимистов», что все хорошо, а будет еще лучше, как нельзя лучше соответствовало идейным установкам Кремля того времени. Как раз во второй половине 70‑х годов несколько сановных московских авторов из верхушки партийной номенклатуры проби­ли строжайший запрет касаться каких бы то ни было проблем буду­щего, кроме как в порядке комментариев к политической програм­ме Коммунистической партии (хотя ее полная несостоятельность стала очевидной для всех еще за десятилетие до этого), либо в поряд­ке «критики буржуазной футурологии». С 1976 г. в советской прессе стали появляться статьи по проблемам глобалистики – запоздалая реакция на первые доклады Римскому клубу, а с конца 70‑х годов плотину запрета словно прорвало: за какие‑нибудь 5—7 лет по дан­ной проблематике появилось свыше двух десятков монографий и сотни научных статей, тысячи публицистических – все до единой в единственно разрешенном «технооптимистическом» ключе, хотя ряд авторов более или менее эзоповым языком пытались показать серь­езность глобальной проблемной ситуации.

Фонтан советской глобалистической футурологии пустил в 1985 г. последнюю струю коллективным трудом «Марксистско‑ленинс­кая концепция глобальных проблем современности», после чего вскорости иссяк: во времена горбачевской перестройки стало не до глобалистики. По иронии судьбы мы вновь – в который уже раз! – опоздали на целую эпоху. До этого (и отнюдь не впервые) мы точно так же опоздали с признанием научно‑технической революции. Мы открещивались от нее, как от дьявола, почти все 50‑е и 60‑е годы, когда мир восторгался ею. И только в 1968 г., когда весь мир, в свою очередь, в ужасе отшатнулся от НТР с ее атомными грибами и разрушением окружающей среды, провозгласили необходимость «соединения НТР с преимуществами социализма» (после чего, как водится, хлынул поток из сотен книг и диссертаций, тысяч статей «об НТР»). А в 1985 г., когда мы только‑только ввязались в драку «технооптимистов» и «экопессимистов» (на стороне первых, разумеется), эта драка в глазах мирового общественного мнения давно уже ото­шла на задний план перед появлением другого лагеря оппонентов «эко­пессимистов» – провозвестников «альтернативной цивилизации».

Разум человеческий никогда и ни при каких обстоятельствах не может смириться с неизбежностью какой бы то ни было катастро­фы – тем более глобальной. Так уж устроен разум человеческий. Правда, разные обладатели упомянутого достоинства по‑разному реагируют на надвигающуюся опасность. Одни предпочитают На­дежду — например, на знаменитое русское «авось пронесет!». Другие обращаются к Вере — в бога или в научно‑технический прогресс, в данном случае безразлично. Подавляющее большин­ство целиком отдается Любви, скажем, к своим ближним, во всяком случае замыкаясь в личных делах и знать ничего не желая о судьбах человечества. Ну, а некоторым общества трех сестер недостаточ­но, они взывают к матери — Софии‑Мудрости. И та вразумляет, наставляет на путь истинный. Например, указывает на возможность спасения от надвигающейся катастрофы переходом от зашедшей в гибельный тупик существующей мировой цивилизации к цивилиза­ции качественно иной, альтернативной, способной успешно пре­одолеть трудности, связанные с глобальными проблемами совре­менности.

Первые, сравнительно робкие голоса «софийской» тональ­ности зазвучали еще в первой половине 70‑х годов – в самом апогее триумфа глобалистики. С каждым годом они слыша­лись громче и громче, а примерно с 1978—1979 гг., в свою оче­редь, выплеснулись десятками книг, сотнями статей. Уже в 1978 г. библиография по альтернативистике, приложенная к книге Марка Сатина «Политика новой эры: спасая себя и общество», насчитывала 250 названий, плюс 20 произведений, так ска­зать, предтеч альтернативистики в одних только США 1847– 1967 гг. С тех пор счет пошел на сотни одних только первоклассных научных трудов на английском языке, не говоря уже о литературе на других языках и о тысячах, десятках тысяч брошюр, статей, докладов.

Мы и в данном случае верны себе – отстаем позорнейшим об­разом. Лишь с 1990 г. стали появляться первые работы по альтерна­тивистике. Одним из первых появился препринт В.Г. Буданова «Аль­тернатива общественного прогресса: гомо агенс» (тиражом 50 000 экз.). Правда, автор сосредоточил внимание лишь на одном вопросе – перестройке сознания. Более широко интересующая нас пробле­матика освещена в работе И.М. Савельевой «Альтернативный мир: модели и идеалы» (М., 1990; работа носит преимущественно обзор­ный характер, давая некоторое представление о западной литерату­ре). Заявлена в проспекте книга А.Н. Чумакова «Философия глоба­листики: поиск путей выживания цивилизаций» (как видим, предпо­лагается работа также обзорного характера). Тот же обзорный ха­рактер носит докторская диссертация Л.Н. Вдовиченко «Формиро­вание социально‑политических воззрений альтернативистов» (1990). И только статья Г.Г. Дилигенского «Конец истории или смена цивилизаций?», подготовленная к международному семинару в Новосибирске в мае 1991 г. содержит попытку выработки собственной концепции альтернативистики. Но и то лишь в качестве реакции на нашумевшую в 1990 г. статью американского футуролога Ф. Фукуямы «Конец истории?».

Возможно, здесь перечислены далеко не все наиболее значительные советские работы по альтернативистике. Но в количестве ли дело? Важно, что это – последние советские работы. И по альтернативистике тоже.

Каким будет старт российской альтернативистики, заявившей о своем существовании не только книгой И.В. Бестужева‑Лады «Альтернативная цивилизация» (1998)? Это зависит от того, какое внимание будет уделено данной проблематике в условиях, когда, мягко говоря, не до нее: выжить бы России в ближайшие годы, а уж потом думать о выживании человечества в ближайшие десятилетия. Но «первые ласточки» уже пытаются сделать «альтернативную весну: в 90‑х гг. появились серии монографий Н.Н. Моисеева („Как далеко до завтрашнего дня…“, 1994 и 1997; „Быть или не быть человечеству?“, 1999); В.Л. Иноземцева („За пределами экономического общества“, 1998, „Расколотая цивилизация“, 1999) и др.

Что касается их многочисленных западных коллег, то из них трудно выделить сколько‑нибудь общепризнанных лидеров типа Германа Кана для «технооптимистов», Аурелио Печчеи для «экопессимистов» или Алвина Тоффлера, которого, в известной мере, правда, можно отнести к предтечам альтернативистики. На память приходят разом несколько десятков имен одинаково первоклассных авторов, перечислять которые здесь – значит намного выйти за рамки лекции, а упомянуть лишь некоторых – значит обидеть остальных. Скажу лишь, что по сравнению с глобалистикой здесь намного выше процент сравнительно молодых (от 25 до 40 лет) авторов и еще выше – процент авторов‑женщин, сильнее предрасположенных к проблематике именно альтернативистики. Что ж? Молодежь, да еще женского пола – это не так уж плохо для старта нового направления междисциплинарных исследований. Чтобы альтернативистика – в противоположность глобалистике – не выглядела совсем уж безликой, сошлемся в качестве иллюстрации на две‑три выдающиеся работы, которые произвели наибольшее впечатление в ряду двадцати‑тридцати столь же выдающихся из двухсот‑трехсот первоклассных трудов.