Александр Николюкин - Литературоведческий журнал № 32 Страница 18

Понятно, что Шеллинг – дитя европейского антропоцентризма, потому у него сознание полагает Бога, а не наоборот. Но в данном случае не это важно. Другое не могло не захватить Каткова: самая мысль, что человек просвещенный полагает Бога! Для него, человека, поехавшего в Германию из «кружка Станкевича», где собрались люди «передовых взглядов» и Катков – один из них, подобное утверждение представилось бы абсолютно диким. Подчас смысл «передовых взглядов» в России сводился к простой формуле: «Бога нет, а царя не надо» (Н.П. Мещерский). Иное слышал Катков здесь, в центре просвещенной Европы: профессор, читая лекции с кафедры, занимается герменевтикой библейских текстов и доказывает, что греческая мифология есть результат изначально существующего монотеизма [3, c. 380]. И Катков признается, что у него (добавлю: подобно Пушкинскому Пророку) открылись глаза. Он не отказывается от своей давней любви к Гегелю, но знакомые триады наполняются конкретным содержанием, и в центре всего – Бог.

Именно здесь, в Берлинском университете, Катков открывает для себя, что мир един и целостен, что мир пребывает в процессе развития (замечу, не прогресса), что процесс этот схватывается человеческим разумом «в известных фазах его развития», в тех системах, в которых «он высказался» [5, c. 2; совр. переизд. см.: 7]. Понять же смысл этого развития можно только через филологию и философию, через любовь к слову и мудрости, открывающую разумные начала бытия. Потому он усиленно занимается древнегреческим языком и греческой философией. Как заметил В.В. Роза-нов, «вся греческая философия выросла и развивалась в глубоко религиозное время: Ксенофан, Эмпедокл, Парменид, Анаксагор, Сократ и ученики его – все они жили в эпоху, чуждую распущенности религиозного чувства, и потому-то именно во всей жизни и в каждом слове их чувствуется такая удивительная любознательность, и любовь их к трудно доставшейся истине была так велика, что некоторые из них ради нее решались оставить отечество, а другие приняли смерть» [13, c. 142].

В конце 1842 г. Катков возвращается в Россию. И, видимо, пока не зная, как применить полученные знания, решает устроиться в Петербурге на государственную службу, чтобы иметь средства для существования. Решительную роль в его научной судьбе сыграла встреча с графом С.Г. Строгановым, который был попечителем Московского учебного округа [12]. Строганов помнил Каткова еще со времен его студенчества. Именно тогда граф Сергей Григорьевич Строганов обратил внимание на талантливого юношу и тогда же посоветовал ему выбрать ученую стезю [2, c. 294]. Видимо, встретившись с Катковым вновь, граф вспомнил свои давние впечатления. В результате по совету графа Строганова Катков уезжает в Москву, где вплотную занимается написанием магистерской диссертации на тему «Об элементах и формах славяно-русского языка». В 1845 г. диссертация объемом в 255 страниц будет напечатана в Москве и 9 июня этого же года успешно защищена. Как записал в своем дневнике М.П. Погодин, на защите (или, как тогда говорили, «диспуте») «спорило человек десять – и прекрасно, и учено и дельно. И Гриммы, и Боппы, и Бюрнуфы – все прочтены, изучены, оценены! Вопрос осмотрен со всех сторон» [цит. по изд.: 15, c. 172].

Диссертация включала две части: в первой – объяснялось происхождение звуков, исследовалась функция ударений; во второй – внимание автора было сосредоточено на грамматических функциях падежей и глагольных форм. Катков избрал для исследования историко-культурный аспект, привлекая значительное число древних памятников (прежде всего, древнерусских), но при этом он стремился найти аналоги или источники тех грамматических форм, что сложились в русском языке, поэтому привлекал сведения из самых разных древних и современных языков. В результате возникала единая картина языкового мира, где все было взаимосвязано, поддержано и представлено в богатейшем разнообразии формального выражения. В диссертации Катков приводит множество самых различных фактов, которые собраны автором, но в малой степени осмыслены, что и послужило причиной появления критических откликов А. Студитского, А. Галахова, П. Плетнева в печати [cм. изд., кот. приводятся в: 15, c. 171]. Правда, магистерская диссертация и не требовала от автора каких-либо открытий: написание магистерской диссертации должно было свидетельствовать, что ее автор имеет познания в определенной области, которые позволяют ему занять должность приват-доцента на соответствующей кафедре университета. Приведенное свидетельство Погодина, присутствовавшего на защите Катковым магистерской диссертации, не позволяет усомниться в том, что ее автор в полной мере владел как историей вопроса, так и источниками. Здесь проявилась черта личности Каткова, которая сформировалась в результате научной деятельности и которая сослужит ему добрую службу в журналистской работе, – исследование проблемы во множестве аспектов, их сумма позволяла прийти к обоснованным, а потому убедительным выводам.

Однако получить должность на кафедре русской литературы Московского университета Каткову не удалось: там уже работали два профессора – С.П. Шевырев и И.И. Давыдов. В конце концов был найден выход, и 27 июля 1845 г. Катков получил в Московском университете место адъюнкта (помощника профессора) по философии, которую вместе с логикой и психологией начал читать на словесном отделении. Собственно, получение этого места и потребовало написания диссертации, содержание которой соответствовало бы профилю читаемых по кафедре дисциплин (pro venia legendi). При условии защиты диссертации могли бы последовать звания сначала экстраординарного, затем ординарного профессора. И Катков начал усиленно заниматься философией досократиков. Конечно, в выборе темы сказалось влияние лекций Шеллинга, где мифология и рождение философии тесно переплетались. Греческая философия открывалась Каткову через язык, на котором писали и говорили досократики. В результате определилась тема докторской диссертации – «Очерки древнейшего периода греческой философии».

Конец ознакомительного фрагмента.

1

Павлов Н.М. Полемика Каткова с Герценом // Русское Обозрение. – 1895. – № 5. – С. 323.

2

Русское Обозрение. – 1895. – № 6. – С. 904.

3

Русский Вестник. – 1897. – № 8. – С. 6.

4

Феоктистов Е. За кулисами политики и литературы. – М., 1991. – С. 143 – 144.

5

Горький М. Несвоевременные мысли. – М., 1990. – С. 232.

6

Розанов В. И.В. Киреевский и Герцен // Новое Время. – 1911. – 12 февр.

7

Розанов В.В. Собр. соч. Эстетическое понимание истории. – М.; СПб., 2009. – С. 579.

8

Катков М.Н. Собр. соч.: В 6 т. – СПб., 2010. – Т. 1. – С. 362.

9

Достоевский Ф.М. ПСС: В 30 т. – Л., 1979. – Т. 19. – С. 132.

10

Леонтьев К.Н. ПСС: В 12 т. – СПб., 2006. – Т. 7. – Кн. 2. – С. 202.

11

Подробнее об «инциденте Каткова» см. в кн.: Волгин И. Последний год Достоевского. – М., 1986. – С. 232–238.

12

Леонтьев К.Н. Там же. – С. 199.

13

Там же. – С. 199–200.

14

Соловьёв В.С. Соч.: В 2 т. – М., 1989. – Т. 2. – С. 634.

15

Катков М.Н. Собр. соч.: В 6 т. – СПб., 2011. – Т. 2. – С. 405.

16

Розанов В.В. Собр. соч. О писательстве и писателях. – М., 1995. – С. 356.

1

См. об этом проекте «большой московской газеты» обстоятельную публикацию Д.А. Бадаляна: «Мы с Вами – последние могикане…»: Н.П. Гиляров-Платонов, И.С. Аксаков и проект новой общероссийской газеты в письмах и документах 1884 г. // Гиляровский историко-литературный сборник. – СПб.: Росток, 2012. (Готовится к печати.)

2

Иван Сергеевич Аксаков в его письмах: Эпистоляр. дневник 1838–1886 гг. – М.: Рус. книга, 2004. – Т. 3. – С. 442; уточнено по автографу: РО ИРЛИ. Ф. 3. Оп. 2. № 13. Л. 35 об. – 36.

3

Мостовская Н.Н. И.В. Павлов – корреспондент Тургенева // И.С. Тургенев: Вопросы биографии и творчества. – Л.: Наука, 1982. – С. 143.

4

ОР РНБ. Ф. 847. № 144. Л. 1–1 об.

5

Шаховской Н., кн. Из подготовительных работ по биографии Гилярова // Русский архив. – 1893. – Кн. II. – Вып. 7. – С. 428.