Фредерик Пол - Путь на врата. Нашествие Квантовых Котов. Страница 18

Нет. Ничего не получится. Я могу с помощью сверл снять иглу, но как только это будет сделано, ветер подхватит его, и прощай, Чарли. Я больше никогда не увижу это иглу. К тому же не удастся снова сделать его герметичным.

Ладно. Как насчет сверления без иглу?

Возможно, решил я. Но бессмысленно. Допустим, нам повезет и мы докопаемся. Без иглу, отгораживающего от девяноста тысяч миллибар горячего разрушительного воздуха, мы уничтожим все в туннеле, прежде чем сумеем взглянуть на него.

Я почувствовал толчок в плечо и обнаружил, что рядом со мной сидит Дорри. Она ни о чем не спрашивала и вообще ничего не говорила. Я думаю, все и так было ясно.

По часам моего скафандра прошло тринадцать часов. Оставалось тридцать с небольшим до возвращения Коченора. Я не видел смысла в том, чтобы просидеть все это время.

Но, с другой стороны, не видел и смысла делать что-нибудь.

Конечно, подумал я, можно поспать немного… тут я проснулся и понял, что именно это и делал.

Дорри свернулась рядом со мной, она тоже спала.

Вы, возможно, удивляетесь, как можно спать в такой жаре. Это совсем нетрудно. Для этого нужно только быть абсолютно измученным и впасть в отчаяние. Сон не распутывает ваш клубок проблем, но позволяет отгородиться от мира, когда на него не хочется смотреть. Как на наш мир.

Но Венера, возможно, последнее прибежище пуританской этики. На Венере нужно работать. Те, кто считает иначе, отсеиваются в самом начале, потому что просто не выживают.

Конечно, это безумие. По любым логичным оценкам, я знал, что все равно что мертв, но чувствовал, что нужно что-то делать. Я отодвинулся от Дорри, проверил, закреплен ли ее пояс за кольцо иглу, и встал.

Чтобы встать, потребовалась огромная сосредоточенность усилий. Но это правильно. Почти так же хорошо, как уснуть и ни о чем не думать.

Мне пришло в голову — конечно, как нечто меня не касающееся, постороннее, — что, пока мы с Дорри спали, могло произойти что-то хорошее. Что-нибудь вроде… ну, скажем, где-нибудь в туннеле обнаружились восемь-десять живых хичи… они услышали, как мы стучимся, и открыли дно нашей шахты. Поэтому я заполз в иглу, чтобы проверить, так ли это.

Ничего подобного. Не открыли. Я всмотрелся в шахту, чтобы убедиться в этом, но там по-прежнему только слепая дыр;:, которая исчезает в грязной темноте на краю действия моего фонаря. Я выругал негостеприимных хичи — вероятно, за то, что они не существуют, — и пнул на их отсутствующие головы породу с края шахты.

Но пуританская этика продолжала грызть меня. Я подумал, что же еще должен сделать. У меня не очень большой выбор. Умереть? Конечно, но я и так на пути к этому. Нет ли чего-нибудь более конструктивного?

Пуританская этика напомнила мне, что место нужно оставлять таким же, каким застал его, поэтому я с помощью лебедки вытащил сверла и оставил их висеть, потом принялся сбрасывать породу в бесполезную дыру. Когда расчистилось достаточно места, я сел и принялся думать.

Я думал, что мы сделали неправильно — не с тем, чтобы сделать правильно, поймите меня, а просто как думают над старой шахматной задачей. Как получилось, что мы не смогли найти туннель?

После нескольких минут туманных рассуждений, я подумал, что нашел ответ.

Дело в том, что такое звуковая разведка. Люди, как Дорри и Коченор, считают, что сейсмические схемы похожи на подземные карты Далласа, на которых показаны все стоки, и отстойники, и водопроводные трубы, и проходы, и все так обозначено, что, когда попадаешь внутрь, достаточно посмотреть на карте, где что расположено, и там их найдешь.

На самом деле не так. Схемы отражают вероятность. Они строятся на основе приблизительных оценок. Они составляются минута за минутой по эху, которое приходит от взрыва искателей. И следы эти похожи на тень от паутины, они гораздо шире самих туннелей и на краях совсем расплываются. Когда смотришь на эту тень, знаешь, что внизу есть нечто такое, что способно оставить такую тень. Может, это скальное вкрапление или карман гравия. Можно надеяться и на то, что это раскопки хичи. То есть там что-то есть, но что именно, вы не знаете. Если туннель достигает десяти метров в ширину — это достаточная оценка для соединительных туннелей хичи, — след паутины занимает не менее пятидесяти, а может занять и сто.

В таком случае где же копать?

Вот тут на первый план выступает искусство старателя. Вы должны сделать предположение на основе информации.

Возможно, вы будете копать точно в геометрическом центре — если знаете, где этот центр. Это самый простой путь. Или будете копать там, где тень самая густая, как поступает большинство старателей. Это действует не хуже других способов.

Но все это недостаточно хорошо для умного и умелого старины Оди Уолтерса. Я иду своим путем. Я пытаюсь рассуждать, как хичи. Я смотрю на всю карту и пытаюсь догадаться, какие пункты могли захотеть соединить хичи. Потом я прокладываю воображаемый курс между этими пунктами, где я проложил бы туннель, будь я старшим инженером хичи на строительстве, и копаю там, где прежде всего разместил бы этот туннель.

Так я и поступил. Очевидно, я поступил неверно.

Конечно, была еще одна возможность, почему я ошибся: просто там внизу карман гравия.

Очень возможное объяснение, но бесполезное. Если тут вообще никогда не было туннеля, нам сильно не повезло. Но я хотел получить более обнадеживающий ответ, и моему затуманенному мозгу показалось, что я его нашел.

Я представил себе, как выглядит трасса на экране. Самолет я посадил как можно ближе к этому месту. Конечно, прямо на этом месте я не мог копать, потому что мешал самолет. Поэтому мне пришлось поместить иглу на несколько метров в сторону и выше по склону.

И мне начинало казаться, что эти несколько метров и есть причина нашей неудачи.

Это туманное рассуждение было приятно моему затуманенному мозгу. Оно все объясняло. Восхитительно, думал я, как мне все удалось распутать в таком состоянии. Конечно, я не видел, какое практическое отличие это составляет. Если бы у меня было другое иглу, я бы с радостью передвинулся на то место, где стоял самолет, конечно, если бы прожил достаточно долго.

Но все это не имеет значения, потому что второго иглу у меня нет.

И вот я сидел на краю темной шахты, одобрительно кивал тому, как я разумно рассуждаю, сидел, свесив ноги, и время от времени сбрасывал вниз породу. Вероятно, это что-то вроде желания смерти, потому что мне приходила в голову мысль: лучше всего мне просто прыгнуть вниз и закопаться в эту породу.

Но пуританская этика не позволяла мне сделать этого.

Таким образом я решил бы только свои личные проблемы. Но юной Дороте Кифер, которая похрапывала снаружи в жаре, это ничего не дало бы. Меня беспокоила Дорота Кифер. Я хотел для нее чего-то лучшего, чем мерзкая жизнь мелкого воришки в Веретене. Она такая милая и добрая, и…

Тут меня посетило откровение: одна из причин моей враждебности к Бойсу Коченору — то, что у него есть Дорри Кифер, а у меня нет.

Это тоже была интересная мысль. Предположим, думал я, чувствуя дурной вкус во рту и удары в голове, предположим, скафандр Коченора был прорван насквозь и он умер бы тут же. Предположим (заходя немного дальше), что затем мы нашли бы туннель и все то, что нам в нем нужно, и вернулись в Веретено, и стали богаты, и мы с Дорри…

Я много времени провел, думая, что мы с Дорри могли бы делать, если бы дела пошли немного по-другому и все это произошло на самом деле.

Но дела по-другому не пошли, и все это не произошло.

Я столкнул в шахту еще немного породы. Туннель, теперь я был в этом убежден, находится всего в нескольких метрах от пустого дна шахты. Я подумал, не спуститься ли вниз и не поскрести ли перчатками.

Мысль показалась мне хорошей.

Не могу сказать, насколько эти мысли были капризами мечты, насколько галлюцинациями больного. Я думал о странных вещах. О том, как хорошо было бы, если бы хичи все еще жили здесь и когда я спустился бы вниз и постучал в голубую стену туннеля, они открыли бы ее и впустили меня.

Это было бы очень мило. Я даже представил себе, как они должны выглядеть — дружелюбные и богоподобные. Может, они одеваются в тоги и предложат мне ароматные вина и редкие фрукты. Может, они даже умеют говорить по-английски, так что я смогу поговорить с ними и задать несколько тревожащих меня вопросов. «Хичи, для чего вам на самом деле молитвенные веера?» — спросил бы я их. Или: «Послушайте, хичи, я не люблю навязываться, но, может, в вашей медицинской сумке есть что-нибудь такое, что не даст мне умереть?» Или: «Хичи, простите за то, что мы насорили у вас на переднем дворе, но я постараюсь прибраться».

Может, именно эта последняя мысль заставила меня сбросить больше породы в шахту. Никакого лучшего занятия у меня не было. И кто знает, может, они это оценят.