Максим Оськин - История Первой мировой войны Страница 19

И все-таки главы великих держав пытались что-то сделать. И здесь, что вполне логично, более прочих усердствовали русские, как представители страны, наиболее неготовой к войне. В отличие от генералитета, видевшего только армию, царь и его правительство сознавали, что российская экономика только-только начала свою широкомасштабную модернизацию по европейскому пути. Поэтому русское политическое руководство пыталось не допустить войны, что в дни Сараевского кризиса предполагало, разумеется, отказ австрийцев от продолжения агрессии против Сербии. Так, 16 июля император Николай II в телеграмме кайзеру предложил передать австро-сербский вопрос на урегулирование Гаагского международного суда. Подобный вариант предлагался и англичанами.

Понятно, что в таком случае неизбежно вскрылась бы весьма неблаговидная роль Германии в провоцировании конфликта. Да вдобавок развязывание войны откладывалось на новый неопределенный срок: между тем немцы почему-то считали, что как только в России завершат военную реформу, то Германия тут же подвергнется агрессии со стороны держав Антанты. При такой ненормальной логике действительно надо бить первым, пока противник еще не готов.

Ответа не было: максимум, на что соглашались немцы, так это на «локализацию конфликта», что означало противоборство Сербии и Австро-Венгрии один на один. Исход этой борьбы был предсказуем еще до полной развязки. Так что в этот же день австро-венгры начали бомбардировку Белграда, а сам император Вильгельм II председательствовал на военном совете в Потсдаме, где и было решено вступление в войну. Немцы бросили свой жребий. Кайзер так и не ответил на эту умиротворяющую телеграмму российского императора Николая II, опубликованную лишь в январе 1915 года.

Колебания русского правительства в отношении мобилизации вылились в распоряжение императора Николая II об отмене всеобщей мобилизации и введении мобилизации частичной, поздно ночью 16 июля. Согласно такому проекту мобилизовывались только Варшавский, Киевский, Одесский и Московский военные округа (то есть исключительно против Австро-Венгрии, дабы не провоцировать немцев). Причем частичная мобилизация полностью срывала общую мобилизацию. Странно, что русский Генеральный штаб за столько лет так и не удосужился разработать графики сосредоточения только против одного из противников на западной границе. Можно сказать, что война все равно предусматривалась против обоих противников, но ведь нельзя же просто так есть свой хлеб: разнообразие вариантов военного плана облегчает дипломатии ее и без того нелегкие задачи.

Правда, можно найти и какие-то оправдания для русских генштабистов. Еще во время русско-японской войны 1904-1905 годов частная мобилизация совершенно расстроила всеобщую и подорвала качество войск. С тех пор каждый разрабатываемый в Генеральном штабе вариант мобилизации подразумевал всеобщую мобилизацию. К тому были и объективные причины. Во-первых, к этому вынуждало состояние железных дорог: во время Боснийского кризиса Варшавский и Виленский военные округа оказались беззащитными перед возможным германским вторжением, так как русские войска сосредотачивались в Киевском военном округе. Даже в случае мобилизации против Австрии железные дороги переходили на графики общей мобилизации, срывая сосредоточение на германской границе.

Во-вторых, Российская империя все равно готовилась воевать со всем Тройственным союзом, и вряд ли был возможен такой вариант развития событий, что Германия оставит Австро-Венгрию один на один с Россией, что грозило двуединой монархии неизбежным крушением. Относительно Антанты Конвенцией 1892 года подразумевалась общая мобилизация даже при условии мобилизации только одной из держав Центрального блока. Так, статья 2 франко-русской конвенции гласила: «…В случае мобилизации сил Тройственного союза или одной из входящих в него держав Франция и Россия по поступлении этого известия и не ожидая никакого предварительного соглашения, мобилизуют немедленно и одновременно все свои силы и придвинут их как можно ближе к своим границам». Впрочем, к концу 1914 года предполагалось выработать мобилизационное расписание № 19, в котором достигалась возможность мобилизации каждого военного округа в отдельности своими запасными (за исключением Приамурского военного округа). Но в июле 1914 года мобилизация проводилась по расписанию № 18, то есть по схемам измененного расписания 1910 года[60].

Главный творец русского стратегического планирования и подготовительных мероприятий на случай войны генерал-квартирмейстер Генерального штаба генерал Ю. Н. Данилов также отрицает оценку мобилизации как первого акта военных действий. Он указывает, что «готовность русской армии значительно отставала от таковой же готовности наших западных соседей, почему для нас существенно важным являлось соображение о том, чтобы не опоздать с объявлением общей мобилизации, переход к которой в течение 30 июля (новый стиль. -Авт.) еще был возможен без больших потрясений. Никакой при этом непоправимой опасности произойти не могло, ибо у нас в России объявление общей мобилизации не было сопряжено с открытием военных действий. Акт мобилизации вел лишь к переводу армии на военное положение или, иначе говоря, являлся мерой предупредительного характера. Не то, как оказалось, было в Германии, где мобилизация была неотделима от акта открытия враждебных действий, что для нас делало особенно важным своевременный перевод армии на военное положение, которое служило лишь средством обеспечить в некоторой мере собственную территорию от нападения противника»[61].

Безусловно, Германия и Австро-Венгрия, связанные договором, воспринимались русскими как единое целое, однако ведь имела же та же Австрия вариант частичной мобилизации только против Сербии. Такой вариант несколько срывал сосредоточение против России, но далеко не разрушал всю мобилизационную систему, подобно тому, как это было у русских. Сосредоточение австрийцев на сербском фронте и нежелание генерала Конрада фон Гётцендорфа изменить графики перевозок, чтобы не нарушить отлаженной системы железнодорожных перевозок имели следствием запаздывание австрийского сосредоточения в Галиции всего на пять дней.

Русский же Генеральный штаб вовсе не составлял плана частичной мобилизации только против одной Австро-Венгрии. Поэтому военный министр (генерал В. А. Сухомлинов), начальник Генерального штаба (генерал Н. Н. Янушкевич), министр иностранных дел (С. Д. Сазонов) все-таки сумели 17 июля убедить императора в проведении общей мобилизации. То есть те деятели, что с самого начала добивались от Николая II полнокровной работы русской военной машины, в конечном счете оказали на царя сильнейший нажим, дабы Россия не смогла остаться в стороне от назревавшего противостояния. Выше уже было указано, что именно эту информацию о введении с 18-го числа общей мобилизации военные округа получили от Генерального штаба еще два дня тому назад.

Очевидно, что «военные партии» всех стран отчетливо сознавали, что ситуация явно выходит из-под контроля. А потому следует упредить противника и встретить войну в наиболее выгодном положении: «В Германии, в России и даже в Австрии все стремления государственных деятелей мирно разрешить конфликт разбивались о противодействие генералов, стоявших за войну и предсказывавших всевозможные ужасы в случае пренебрежения их техническими советами. В Австрии генералы могли даже разделить вместе с Берхтольдом [австрийский премьер-министр] тяжелую ответственность и славу быть инициаторами войны»[62].

На следующий день Австро-Венгрия начала всеобщую мобилизацию. В России же общая мобилизация была назначена на 18 июля, хотя фактически она уже началась на сутки раньше, так как первые мероприятия частичной мобилизации и мобилизации всеобщей являлись одними и теми же. В этот момент англичане, уже понимая фактическую неизбежность войны, приступили к мобилизации своего флота, сосредоточивая его на главных военно-морских базах и готовясь к призыву резервистов. Британские эскадры во всех морях занимали свои места согласно давным-давно выработанному расписанию.

Английская мощь являлась неоспоримой, а потому обе противоборствующие стороны ожидали официальных разъяснений со стороны английских властей. Немцы надеялись на британский нейтралитет, рассчитывая расправиться с Францией до того, как Великобритания соизволит открыть военные действия и перебросить на континент свой экспедиционный корпус (все-таки несколько десятков тысяч штыков и сабель, наряду с прикрытием северных морских границ самым могучим в мире флотом, что-нибудь да значат). Французы опасались, что англичане воздержатся от вступления в войну в первые несколько недель, когда должен был реализоваться на практике «План Шлиффена». Правда, эшелоны с войсками Британского экспедиционного корпуса были готовы к сосредоточению в портах Ла-Манша, дабы быть переброшенными на континент по первому же сигналу.