Петр Романов - Россия и Запад на качелях истории. От Павла I до Александра II Страница 19

Я буду говорить с вами не как французский генерал, а как друг России и ваш друг. Ваше правительство должно всеми возможными средствами постараться воспользоваться этими обстоятельствами, чтобы возвести на шведский престол того, на кого оно могло бы рассчитывать. Такая политика правительства тем более для него необходима и важна, что, если предположить, что России придется вести войну либо с Францией, либо с Австрией, она могла бы быть уверенной в Швеции и совершенно не опасаться, что та предпримет диверсию в пользу державы, с которой России придется сражаться. Она извлечет неизмеримую выгоду от того, что сможет сосредоточить все свои силы в одном месте.

В Петербурге отдали должное дальновидности Бернадота, а потому, когда он сам оказался главным претендентом на шведский престол, русские не стали ему мешать, что и было высоко оценено умным маршалом. В одном из первых своих писем после избрания Бернадот пишет Александру: «Ваше величество особенно ярко доказали мне свое уважение тем, что ни в чем не помешали моему избранию в Швеции».

Высокомерие, с которым Наполеон принял новость о неожиданном возвышении своего бывшего подчиненного, а затем и оккупация французами шведской Померании заставили Бернадота окончательно сблизиться с Александром I.

В отличие от Наполеона, Александр I не скупился на добрые слова в адрес Швеции и Карла Юхана. Император писал:

Я с юных лет научился ценить более человека, а не титулы, поэтому мне будет более лестно, если отношения, которые установятся между нами, будут носить характер отношений человека с человеком, а не монархов… Рассчитывайте на меня всегда и во всем и ни в коем случае не давайте запугать себя сомнениями в отношении России, которые попытаются вселить в Вас. В ее интересах видеть благоденствие Швеции.

Наполеон был по отношению к Бернадоту груб, зато Александр подчеркнуто любезен. Узнав, что шведский монарх поручил приобрести в России для себя шубу, русский император тут же приказал одарить Карла Юхана лучшими мехами. Таким образом, благодаря умелым действиям русской разведки и тонкой дипломатической игре, Россия сумела одержать очень важную победу. Установившиеся «человеческие отношения» с Бернадотом позволили Александру I решить очень важную задачу – отозвать русские войска из Финляндии и присоединить их к силам, сконцентрированным на западных границах.

Более того, и позже коронованный маршал, превосходно зная французскую армию, дал немало толковых советов русским в отношении того, как лучше воевать с Бонапартом. Приведу лишь один из них:

Я прошу… не давать генеральных сражений, маневрировать, отступать, длить войну – вот лучший способ действия против французской армии… Особенно употребляйте казаков: они дают вам большое преимущество пред французской армией, которая не имеет ничего подобного. Пусть казаки имеют в виду великую задачу – искать случая проникнуть в главную квартиру и схватить, если возможно, самого императора Наполеона. Пусть казаки забирают все у французской армии: французские солдаты дерутся хорошо, но теряют дух при лишениях; не берите пленных, исключая офицеров.

Зная все, что случилось позже, не перестаешь удивляться точности многих рекомендаций Бернадота.

«Разве мы уже не аустерлицкие солдаты?»

В мае 1812 года совершенно неожиданно для Наполеона подписала мир с Россией и Турция, что также освободило часть русских войск с южного фронта. Продиктовал туркам условия мира Михаил Кутузов, сумевший незадолго до этого разгромить армию великого визиря. Новость о русско-турецком мире Наполеона потрясла: «Это такая грубая ошибка, что я не мог даже предвидеть. Турки еще дорого заплатят мне за эту ошибку!»

Война становилась неизбежной и в силу политики континентальной блокады, проводимой Францией против Англии. Эффективной блокада могла стать лишь будучи общеевропейской и полностью подконтрольной Наполеону. Россия, предоставившая свои порты английским судам под американским флагом, исходя из своих собственных национальных интересов, фактически бойкотировала экономические санкции, введенные Францией. Наполеон должен был либо признать крах всей своей антианглийской стратегии, либо заставить Александра I изменить позицию. Подкупить Россию обещанием Галиции и привязать Петербург к Парижу брачными узами не получилось. Оставалась война.

Наконец, Наполеон все еще не отказался от своей давней мечты – покорить Индию. Накануне похода на Россию французский император говорил генерал-адъютанту Нарбонну:

Александр Македонский достиг Ганга, отправившись от такого же далекого пункта, как Москва. Предположите, что Москва взята, Россия повержена, царь смирился или погиб при каком-нибудь дворцовом заговоре, и скажите мне, разве невозможен тогда доступ к Гангу для армии французов и вспомогательных войск? А Ганга достаточно коснуться французской шпагой, чтобы обрушилось все здание меркантильного величия.

Не сумев переправиться через Ла-Манш, Наполеон мечтал ударить по англичанам в обход. Идя на Москву, император видел перед собой воды Ганга, а дальше – и Темзы.

Путь предстоял неблизкий и предельно рискованный. Тем не менее реалистов в стане Наполеона практически не оказалось. Баварский генерал Вреде, один из немногих, кто осмелился заметить вслух, что лучше воздержаться от войны с русскими, в ответ услышал от французского императора: «Еще три года, и я – господин всего света». Если и были другие скептики, то они предпочли тогда смолчать и обнародовали свои разумные доводы уже постфактум. Талейран в своих воспоминаниях написал:

Когда, отвергая всякое разумное соглашение, Наполеон бросился в 1812 году в роковой поход против России, всякий рассудительный человек мог заранее указать день, когда, преследуемый оскорбленными им державами, он будет вынужден перейти Рейн и утратить власть, дарованную ему судьбой. Побежденный Наполеон должен был исчезнуть с мировой сцены; такова судьба узурпаторов, потерпевших поражение.

Сам Наполеон в канун похода на Москву вовсе не считал себя ни узурпатором, ни «оскорбителем Европы». В своем «Мемориале» французский император пишет:

…Я не имел привычки опаздывать. Я мог идти против России во главе остальной Европы; предприятие было народное, дело – европейское; в этом заключалось последнее усилие Франции; ее судьба и судьба новой европейской системы зависела от конца этой борьбы.

Многое в этих словах можно оспорить. Прав был Талейран: наполеоновская «европейская система» на самом деле не нравилась не только России и Англии, но и почти всем остальным европейским странам. Другое дело, что в предстоящем противостоянии двух гигантов – французской и русской империй – большинство на европейском тотализаторе действительно ставило на Наполеона. Он все-таки вел в Россию огромную, невиданную армию в полмиллиона человек. Конечно, не все в этой смешанной колонне страстно рвались в бой. Помимо французов в колонне находились и представители многих покоренных европейских стран, в том числе австрийцы, немцы, итальянцы, голландцы, швейцарцы. Были даже насильно мобилизованные испанцы.

Впрочем, в наполеоновской армии имелись и пламенные добровольцы – поляки. В наполеоновской армии их насчитывалось 90 тысяч. Из Польши Наполеон и начал свой поход на Россию. Герцогство Варшавское постепенно превратилось в плацдарм для нападения. Как указывают книги по военной истории, на Висле, от Варшавы и до устья, создавались продовольственные и артиллерийские склады. В Данциге – главном складском пункте – в январе 1812 года имелся 50-дневный запас продовольствия для 400 тысяч человек и 50 тысяч лошадей. Большие запасы продовольствия и боеприпасов имелись и в самой Варшаве.

Двадцать восьмого мая 1812 года в Познани французского императора торжественно встретили разодетые польские вельможи. Наполеон, мысленно уже находившийся в действующей армии, парадную церемонию скомкал, заявив, что предпочел бы увидеть всех присутствующих в сапогах со шпорами и с саблей на боку, готовыми двинуться в поход. Поляки тут же бросились переодеваться.

В воззвании к войскам Наполеон подчеркивал, что в Тильзите Россия поклялась в вечном союзе с Францией и в том, что будет вести войну с Англией. Французский император резюмировал:

Она теперь нарушает свою клятву… Считает ли она нас уже выродившимися? Разве мы уже не аустерлицкие солдаты? Она нас ставит перед выбором: бесчестье или война. Выбор не может вызвать сомнений. Итак, пойдем вперед, перейдем через Неман, внесем войну на ее территорию… Мир, который мы заключим, будет обеспечен и положит конец гибельному влиянию, которое Россия уже 50 лет оказывает на дела Европы.