Анатолий Вассерман - Монологи эпохи. Факты и факты Страница 2

Выигрывает логистика и нынешние войны. В том числе бескровные.

В числе ключевых элементов японского экономического чуда тысяча девятьсот шестидесятых – система снабжения «канбан» (в переводе – точно вовремя). Поставщики крупных сборочных заводов обязались присылать компоненты по строго согласованному графику. Капитал не омертвлялся в складских запасах. Оборот резко ускорился. Промышленность стала рентабельнее. Вскоре японцы смогли скупать западные предприятия, создавать по всему миру филиалы своих заводов… Япония отыгралась за поражение во Второй Мировой.

Против японского канбан тоже нашлось американское логистическое оружие. Соблюдать график с той же точностью, что и на маленьких Японских островах, не позволяли американские просторы. Зато массовая компьютеризация производства позволила точнее учитывать сбои снабжения, корректировать работу. Вдобавок стало возможно собирать на одном конвейере сразу несколько модификаций одного изделия, подавая в нужное время к нужному месту соответствующие детали. На японскую дешевизну американцы ответили крупносерийной технологией исполнения индивидуальных заказов. Вот сила логистики!

Отбросим или уничтожим? Ошибки агитпропа аукаются десятилетиями

Популярность бывшего танкиста и капитана военной разведки Владимира Резуна (ныне пишущего фантастику в жанре альтернативной истории под псевдонимом «Виктор Суворов») опирается на простую мысль: готовился бы СССР в тысяча девятьсот сорок первом к обороне – Германия его бы не одолела.

В самом деле, для успеха наступления нужно хотя бы втрое больше сил, чем у обороняющихся. Германские войска к началу войны были немногим более нашей группировки в западной части страны. Стало быть, встанем в глухую оборону – наступление захлебнётся.

Правило тройного превосходства относится только к тактике – капитанов стратегии не учат. Наступающий, располагая инициативой, может выбрать для удара узкий участок и сосредоточить там хоть троекратный, хоть десятикратный (как и вышло у немцев в первые дни войны) перевес. А потом – прорвав линию обороны – гулять по незащищённым тылам и громить всё, без чего армия, оставшаяся во фронтовой полосе, превращается в безоружную толпу.

Поэтому даже в первые – самые кошмарные – дни и месяцы войны советское командование бросало войска именно в наступления. Найти у атакующей лавины слабые места, заставить противника останавливаться, чтобы их прикрыть, – единственный шанс обороняющегося.

Где командир прикажет – стоять надо насмерть. Но как раз ради того, чтобы в других местах могли наступать, не опасаясь за тыл.

Да и без этих рассуждений ясно: одной обороной войну не выиграть. Как говорят в спорте, победа – у чужих ворот.

Отчего же весь бывший СССР доселе зачитывается многотомным Резуном? Отчего ему так легко верят?

Прежде всего срабатывает ореол крупнейших советских оборонительных операций – Сталинградской и Курской. На Волге наши месяцами защищали город, разбитый в мелкий щебень, приковали к нему пару десятков дивизий врага и в конце концов дали другим армиям возможность окружить и разгромить немцев. На Курской дуге, где неизбежность германского удара была очевидна, выстроили укреплённую полосу глубиной несколько десятков километров – и немцы потеряли на ней едва ли не всё накопленное для прорыва.

Правда, и в этих операциях решающую роль сыграла атака. Паулюс не мог уйти из Сталинграда и перерезать Волгу в другом месте, потому что к северу от города на него непрерывно наседали войска, которые из-за транспортных сложностей нельзя было направить в сам город. На южном фасе Курской дуги немцы за неделю прогрызли всю полосу обороны, но отошли, потому что на севере наши начали контрнаступление во фланг нападавшим.

Эти подробности прошли мимо массового сознания. Послевоенная советская пропаганда воспевала стойкость и упорство обороняющихся – но не уделяла должного внимания отваге и изобретательности атакующих. Убеждая себя и весь мир в своём миролюбии, страна воспитала целые поколения граждан в полной уверенности: абсолютная пассивность – идеальная стратегия.

До войны наша доктрина была осмысленнее. Призыв «бить врага малой кровью на его территории» выполним, к сожалению, далеко не всегда. Но по крайней мере ориентирует на самостоятельную активность, а не отдаёт всю инициативу потенциальным (а тем более реальным) противникам.

Чисто военные причины такого изменения очевидны. Более сорока лет ожидалось: главным нашим противником будут Соединённые Государства Америки, а главным оружием в предстоящей войне – ядерное. В таких условиях главная гарантия мира – возможность полного взаимного уничтожения. И приходится выпячивать оборону как символ этого уничтожения.

Но была и психологическая причина, по которой народ так легко воспринял идею пассивной обороны как главного средства победы.

В тысяча девятьсот сорок первом поэт Алексей Сурков и композитор Борис Мокроусов написали марш защитников Москвы с припевом:

Мы не дрогнем в бою за столицу свою,

Нам родная Москва дорога.

Нерушимой стеной, обороной стальной

Остановим, отбросим врага.

Это было логично. Враг подошёл к столице буквально на пушечный выстрел. Её захват означал паралич управления, связи, железных дорог всей страны, выводил из строя многие ключевые звенья оборонной промышленности… Независимо от манёвра войск вокруг города надо было не допустить врага непосредственно в Москву. Здесь жёсткая оборона была необходима.

В ночь на шестое декабря наши войска перешли в общее контрнаступление. Враг был – в соответствии с припевом песни – не только остановлен, но и отброшен. Возникли новые задачи. Но не было времени писать – а тем более разучивать – новую песню. Сурков изменил последнюю строку припева. Вместо «остановим, отбросим» стали петь «разгромим, уничтожим врага».

Так в массовое сознание впервые проникла мысль: противника можно истребить одной обороной, без наступления.

Одной песней дело не ограничилось. На удобрённую ею почву легло множество ядовитых семян. Скажем, неумелая пропаганда только оборонительной стороны сталинградского и курского сражений. Или обычное во все времена послевоенное стремление политического руководства лишить войска инициативы, чтобы избежать угрозы их вмешательства во внутренние дела.

Но отправной точкой общего заблуждения стало стремление пропагандистов быстро и без усилий решить свою задачу – а не задачу всей страны.

Обстоятельства голодомора Почему Украина страдала больнее остальной России

Голодомор тысяча девятьсот тридцать третьего года – несмотря на бесчисленные пропагандистские легенды – трагическое стечение множества обстоятельств, почти не зависевших от воли центральной власти.

В ту пору в мире бушевала Великая Депрессия, обвалившая прежде всего цены сырья и продовольствия – основных наших тогдашних экспортных товаров. Кредиты же под контракты, заключённые в начале первой пятилетки – с тысяча девятьсот двадцать седьмого, – пора было возвращать. Пришлось наращивать экспорт. Между тем крестьяне, втянутые в колхозы, не знали, как работать в новых условиях: сваливали задания друг на друга, резали подлежащий обобществлению тягловый скот в надежде откуда-то получить новый… А когда на прочие несчастья наложился очередной неурожай, обвал по всей хлебородной Руси – от Украины до Северного Казахстана – стал неизбежен.

Кое-где обвалу противостояли активно. Скажем, в Поволжье ещё в тысяча девятьсот двадцать первом испытали все мыслимые тяготы, связанные с неравенством положения крестьян в одном селе при экстремальных обстоятельствах: от укрывательства продовольствия до забоя скота. Не зря до сих пор издания и сайты, рекламирующие украинский голодомор, иллюстрируют фотографиями и кинохроникой нансеновской миссии по спасению голодающего Поволжья от полного вымирания. С тех пор местная власть знала, как управлять селом в экстремальных условиях, и не допустила столь же массовой гибели.

Украинские руководители из-за нехватки такого опыта упустили дело. И, опасаясь наказания за нераспорядительность, пытались скрыть несчастье от Москвы: в частности, запрещали крестьянам уезжать. Зато пытались убедить столицу: крестьяне скрывают уже убранное зерно. Отсюда экзотические меры вроде чёрной доски – вывоза из государственных магазинов на селе всех товаров, обычно продаваемых в обмен на зерно – от текстиля до растительного масла: мол, захотят крестьяне одеваться – сами заначку выгребут.

Когда сквозь информационную блокаду сведения добрались до центра, голод уже унёс сотни тысяч жизней. Не помогли даже экстренные меры. Так, все корабли с зерном, ещё не дошедшие до портов назначения, по радиоприказу срочно вернулись в Одессу – и весь их груз пошёл на спасение тех крестьян Украины, кого ещё можно было удержать на этом свете.