Иван Наживин - Круги времён Страница 2

— Великобритания никогда не позволит этого… — твердо и холодно заявил лорд Динсфильд, вставая.

— Мы обойдемся и без ее позволения… — насмешливо отозвался кн. Гогенлоэ.

— Довольно нам вашей опеки!… — заметил Стамбул-паша, весь бледный, с трясущимися руками.

— В таком случае, — выпрямившись, гордо и торжественно заявил лорд Динсфильд, — именем Его Величества Короля Великобритании объявляю, что с настоящего момента Великобританское Королевское правительство считает себя в состоянии войны с Германией и ее союзниками…

Зал загудел растерянно и тревожно. Некоторые в отчаянии хватаются за голову. Звонок председателя звонит, не переставая. А на экране выскакивает новое радио: «Петроград. — Головные отряды неприятеля замечены под Пермью. Уфа спешно эвакуируется. С Оренбургом сообщение прекратилось — полагают, что в ожидании главных монгольских сил восстали татары, калмыки и башкиры. Император отбыл на Волгу, чтобы стать во главе вооруженных сил России».

— Господа, это мене-текел-фарес на нашем кровавом пиру!… — воскликнул князь Глеб, показывая на экран. — Боже, да неужели же это конец Европы?

— У вас слишком слабы нервы, князь… — насмешливо заметил кн. Гогенлоэ. — Обеспечьте нам ваш нейтралитет в новой войне нашей с Англией и завтра же часть наших корпусов будет двинута на Волгу.

— Император России никогда не признает того, что противно справедливости, как ваше требование Антверпена… — отвечал кн. Глеб.

— Ну, так и погибайте с вашим императором!… — бешено крикнул кн. Гогенлоэ, но в ту же минуту, зловеще щелкнув, на экране появилось новое сообщение: «Петроград. — Объявлен Императорский указ о всеобщем ополчении. На Кавказе началось восстание всех горных мусульманских племен».

За огромными окнами дворца вдруг послышался тысячеголосый стройный хор. Делегаты бросились к окнам, — вся широкая, прямая и красивая улица была залита многотысячными толпами рабочих, которые шли с красными знаменами и суровыми, торжественными голосами пели:

С'е la lutte finale!Levons-nous et dеmain L'InternationaleSera le genre humain![1]

ГИБЕЛЬ РОССИИ

Последнее сопротивление русских было сломлено Азией в чудовищной битве под Москвой, где погибла большая часть русского войска с молодым императором во главе. Остатки разбитых корпусов в полном беспорядке отступили за Волгу, в северные леса, где люди тысячами гибли от голода, холода и заразных болезней. А по обожженным, полуразрушенным улицам древней столицы царей московских в дыму догорающих пожаров, в нестерпимом зловонии бесчисленных трупов полились широкие реки монгольского нашествия: стройные железные японские полки, страшные, косоглазые, похожие на старых обезьян китайцы, сибирские инородцы в своих меховых малахаях на маленьких юрких лошадках, татары под зеленым знаменем пророка. Огромные, тяжелые верблюды, как корабли, медленно плыли по этому пестрому взбаламученному морю. Слышится унылая, вся в причудливых завитках, дикая музыка; истерически взвизгивают какие-то дудки, глухо ухает барабан, печально звенят проволоки оборванного телеграфа. Кто-то гнусаво поет дикую бесконечную песню… Тянутся огромные толпы пленных и длинные бичи, как змеи, извиваются над их покорно склоненными головами и больно жалят измученное тело. И слышится жалкий плач детишек…

А с востока неудержимо плывут все новые и новые тучи завоевателей…

ПОСЛЕДНИЕ ДНИ ЕВРОПЫ

Париж горел. Среди туч дыма чуть виднелась острая игла башни Эйфеля, точно вонзившаяся в низкое, раскаленное небо. То и дело глухо ухают страшные взрывы. По заваленному всяким скарбом шоссе в сумерках торопливо бегут, бегут, бегут перепуганные, потерявшие рассудок люди. Часть их, отдыхая, присела на опушке небольшой рощицы. Тут солдаты всех национальностей, духовенство, женщины, дети, рабочие, студенты, гризетки…

— Боже, Боже, когда же конец?… — слышатся голоса замученных беженцев. — Теперь, кажется, скоро, — помощи ждать уже неоткуда. Но где же мои дети, где они, великий Боже?… Я готова принять всякую муку, но дети, дети!… О-о!…

— Ах, бедная… — участливо вздохнула златокудрая красавица Ирмгард, дочь профессора философии Гэттинген-ского университета Шульца, который устало сидел тут же, на гнилом пне, заботливо охраняя старенький чемоданчик со своими рукописями. — Как бы помочь ей?

Ответом ей был только страшный взрыв вдали.

— Смотрите, смотрите, это Нотр-Дам взорвали… — послышались испуганные голоса. — Смотрите, какой дым!… Нет, конец всему!…

— Не тревожьтесь так… — тихо проговорил князь Глеб с окровавленной повязкой на лбу, обращаясь к Ирмгард, которая в отчаянии схватилась за голову. — Вот еще немного стемнеет, и пойдем дальше. Их силы тоже ведь совсем истощены. Среди них свирепствует небывалая чума, а в тылах, по лесам, по горам, в развалинах городов, всюду действуют отряды партизанов, без пощады истребляющих их.

— Вчера я встретила в Париже одного польского графа, который бежал от них из плена, с работ… — тихо сказала Ирмгард. — Он рассказывает, что сзади их настоящая пустыня: Москва, Варшава, Вена, Берлин, все это мертвые развалины, где воют голодные собаки и страшно белеют среди камней скелеты людей…

— Все проходит… Пора привыкнуть к этому и не махать руками, делая страшное лицо… — уныло сказал оборванный, неопрятный старик-швейцарец с большой белой бородой.

— Зачем так? Ни зачем. А зачем все это ни зачем? Неизвестно. О-хо-о-хо…

Снова глухо охнула земля от страшного взрыва и острая игла башни Эйфеля безобразно и страшно повисла вниз. Зарево становилось все багровее и зловещее и тревожные кряки не находящих себе пристанища птиц наполняют душу тоской. А по дороге все бегут, все бегут, все бегут испуганные, обезумевшие люди…

— Надо идти и нам… — тоскливо говорит Ирмгард.

— Скоро пойдем… — говорит князь Глеб. — Только надо разбиться на мелкие группы, — так легче и скрываться и найти пищу.

— Да, да, разумеется… — сказал профессор Шульц и воскликнул с тоской. — Ах, Ирмгард, если бы не ты, как все просто решалось бы…

— О, нет… — отозвался итальянец-теософ, высокий человек с водянистыми глазами и козлиной бородкой. — Каждый из нас вечный жид, которому нет покоя во вселенной. Сидеть, бежать, умирать — все равно: страдание не кончается. Спасение в том, чтобы убить в себе само желание жить…

— Какой вредный мистицизм!… — тихо воскликнул молодой человек.

— Вот еще один! — вглядевшись в него злобно пробормотал пожилой рабочий. — Доболтались! «Мы создадим для вас рай.». Создали…

— Проклятые болтуны… — зашумела толпа рабочих. — Отдайте нам наши углы, отдайте жен и детей наших, отдайте заводы, где мы находили кусок хлеба… Вы все разрушили, будьте вы прокляты!… «Братство народов». Ну, а теперь что вы скажете?

— Я не думаю, товарищи, чтобы мы ошибались… — побледнев, отозвался молодой социалист. — Но если бы мы и ошибались, то все же мы не хотели вам зла… Мы боролись за ваше счастье…

Рабочих точно взорвало и, напирая на социалиста, они злобно бросали ему в лицо тяжкие обвинения:

— Знаем, к чему вы стремились… Портфели министерские вы ловили, автомобили, жирные куски за счет нас, дураков… Теперь уж не обманете…

— Они все подкуплены монгольским императором… — крикнул старый рабочий. — Чтобы все разрушить и обессилить нас. А они и у него в автомобилях кататься будут…

Рабочие с яростными ругательствами полезли на социалиста.

— Стыдно!… — крикнул князь Глеб. — Если у вас есть еще силы, пойдем бить азиатов, а не беззащитного человека… Не одни они — все мы виноваты…

— Болтуны проклятые… — кричали рабочие. — Как, бывало, хорошо жилось, пока эти черти не появились… Отработал, получил свое и спокоен: стаканчик абсента, музыка, в кегли партийку сразишься — пришли эти дьяволы и все кверху ногами поставили…

— И прекрасно!.. — крикнул молодой болгарин-анархист.

— Лучше погибнуть, чем жить так, как жили прежде…

— И черт с тобой, погибай… — снова яростно закричали рабочие. — Зачем же ты сюда убежал? И погибал бы…

— Вы не покинете меня? — незаметно пожав князю руку, прошептала Ирмгард.

— Если бы я даже этого и захотел, я не мог бы… — восторженно глядя на нее, так же тихо отозвался князь. — Сперва я устрою вас где-нибудь в глуши, в безопасности, а потом приступлю к организации отряда партизанов… Но буду близко к вам, — иначе я не могу жить теперь…

— Милый… — тихо прошептала девушка и усталые глаза ее просияли счастьем.

— Смотрите, еще кто-то идет… — послышался чей-то голос.

Раненый офицер, ковыляя, подходит к роще и устало опускается на землю.

— Ну, что, как там? — тускло спросил кто-то в багровом сумраке. — Есть еще надежда?