Генрих Френкель - Брамштендте - Йозеф Геббельс (Ростов-на Дону, 2000) Страница 20

4. Мастера «пропагандистской кухни» с университетскими дипломами

Чтобы составить некоторое представление о том, каким был типичный нацистский пропагандист, стоит обратиться к официальному справочнику «Фюрерлексикон» за 1934 год, указывавшему, «кто есть кто» среди национал-социалистских руководителей. В первую очередь поражает сравнительно молодой возраст людей, работавших в Министерстве пропаганды и в партийных пропагандистских органах: всего около 39 лет (в среднем), что на 5 лет меньше, чем средний возраст членов нацистской администрации и на 10 лет меньше, чем возраст людей из нацистской государственной и партийной верхушки. (Термины «нацистский пропагандист» и «нацистский администратор» правильно отражают действительность, хотя не мешает помнить, что некоторые пропагандисты были одновременно и функционерами-администраторами; например, Геббельс был гауляйтером Берлина). Таким образом, большинство пропагандистов принадлежало к поколению, которому было 18 лет, когда разразилась первая мировая война, и они возмужали и достигли зрелости в военные и послевоенные годы.

Почти все эти люди принадлежали к «верхнему среднему классу» кайзеровской Германии и Веймарской республики. Это значит, что их отцы занимали, как правило, почетные высокие должности в империи кайзера, среди военных и духовенства, или же были землевладельцами; отметим, что в кадрах нацистской пропаганды таких людей было больше, чем среди других групп нацистов.

Уровень образования у них тоже был достаточно высоким: половина имела университетские дипломы, тогда как среди администраторов этот показатель составлял 25 %. Соответственно среди них было в два раза больше людей, получивших высшие университетские ученые степени. Третья часть пропагандистских кадров получила гуманитарное образование (в отличие от «прикладного» или «технического»), т. е. предназначалась для работы в области культуры.

Многие из них служили офицерами в первую мировую войну и с трудом находили работу в послевоенной Германии; многие пережили безработицу (хотя бы временную), отодвинувшую их в разряд «интеллектуалов, ненужных обществу», и это определило их лояльность к нацистам, пообещавшим им «достойное место под солнцем». Действительно, каждый пятый из тех, кого упоминал «Фюрерлексикон», сообщал о себе, что страдал от безработицы в годы Веймарской республики, причем период проживания без работы составлял, ни много ни мало, — 4 года (в среднем). Четвертая часть всех пропагандистов не имела других занятий, кроме работы в органах нацистской партии и ее организаций. В свое время это спасло их от голода, но далеко не обеспечивало материального процветания.

Тот факт, что большая часть пропагандистских кадров происходила из верхней прослойки среднего класса, резко отличал их от нацистских администраторов, имевших в своем большинстве «плебейское происхождение» (по свидетельству исследователей, занимавшихся этим вопросом). Были и исключения: например, директором крупной издательской фирмы, обслуживавшей нацистскую партию, был Макс Аманн (служивший в первую мировую войну старшим сержантом — командиром Гитлера); его пост имел важное значение в партийной иерархии. Но Аманн, человек «низкого» происхождения, не имевший ни образования, ни хорошего воспитания, был ближе к «администраторам», чем к таким людям, как Вальтер Функ, заведующий пресс-бюро правительства Германии и второй секретарь Министерства пропаганды, или Ганс Фриче, профессиональный журналист правого толка, одаренный радиокомментатор и высокопоставленный чиновник в министерстве Геббельса.

Несмотря на то, что «пропагандисты» происходили из более высоких социальных слоев, чем «администраторы», лишь немногие из них смогли выдвинуться настолько, чтобы занять высшие должности в партийной иерархии. Кроме Геббельса, только его соперник, доктор Дитрих, да еще упомянутый Макс Аманн имели высшее партийное звание «рейхсляйтер». Как бы ни ценил тоталитарный режим умелых пропагандистов, мастеров устного и печатного слова, но их значение ограничивалось определенными рамками, поскольку их мастерство обеспечивало им ранг ценного советника и исполнителя, но не вождя и не ответственного руководителя, принимающего решения; поэтому, за редкими исключениями, высшие и самые почетные посты в нацистской верхушке занимали именно администраторы, но не пропагандисты. Лишь немногие из них возглавляли высшие партийные учреждения и имели звание «гауляйтера», позволявшее его обладателю сколотить приличное состояние. Конечно, пропагандисты занимали важное и почетное положение в государственном аппарате и среди партийной бюрократии, но администраторы пользовались куда большими социальными благами.

5. Министр и его подчиненные

Геббельс вполне отвечал традиционным германским представлениям о трудолюбивом и умелом работнике. Он работал неутомимо и интенсивно, был пунктуален и, не в пример Гитлеру, любил сам доходить до каждой мелочи в своем деле. При этом он был склонен к мизантропии, которая усиливалась с возрастом (хотя и прикрывалась любезными манерами и умением вести себя в обществе), и поэтому смотрел на окружающих как на праздных лентяев, любителей удовольствий. Несмотря на некоторые претензии представлять себя артистической натурой, он был привержен строгой дисциплине. Обнаруживая ошибки в работе подчиненных, он обрушивал на них такие обвинения и угрозы, что бедная жертва не знала, куда деваться от стыда и унижения. Впрочем, если дело касалось старых членов партии, у него хватало здравого смысла на то, чтобы не слишком «перегибать палку». Иногда после таких вспышек Геббельс пытался загладить нанесенный «моральный ущерб» с помощью шуток, а то и поощрений; во всяком случае ни одна из жертв его гнева не претерпела увольнения или понижения по службе. Дело в том, что старые члены нацистской партии играли для него роль вассалов, на которых он мог опереться. Так было принято: почти каждый из нацистских партийных бонз имел свой собственный клан, свою когорту «верных людей», которые если и подвергались наказаниям, то все же никогда не теряли полностью своего положения, по крайней мере пока сохраняли верность своему господину.

Некоторые высшие нацистские руководители, такие как Гиммлер, Геринг и Борман, формировали для себя подобные кланы по своему образу и подобию; примером тому могут служить войска СС («Шутцштаффель») и их шеф Гиммлер. Были ли у Геббельса подобные замашки? Вернер Штефан, прослуживший в Министерстве пропаганды на высоких постах более 12 лет, говорил, что нет, не было: «Геббельсу невозможно было подражать. Те, кто работал в его подчинении, могли усвоить определенные приемы и методы, но только не образ мыслей и не стереотип поведения. Он не мог создать слаженную команду, потому что был законченным индивидуалистом, не желающим служить для кого-либо примером. У него были последователи, но они не считали его образцом для подражания и относились к нему со смешанным чувством удивления и инстинктивной неприязни».

В его министерстве работали самые разные люди: старые члены нацистской партии, мыслившие примитивно, но преданные делу; фанатики с холодным умом; наивные энтузиасты; безжалостные карьеристы и беспринципные искатели приключений; чиновники обывательского склада и интеллектуалы, увлеченные культурой. Начальниками департаментов работали либо профессиональные чиновники с многолетним опытом, такие как доктор Карл Отт, начальник отдела бюджета, либо специалисты по пропаганде, сделавшие карьеру в этой области, такие как Альфред Берндт, начальник департамента германской прессы, человек довольно сомнительной репутации. В отличие от порядков, принятых в министерствах демократических стран, начальники департаментов официально не могли консультироваться друг с другом. Геббельс использовал их (по воспоминаниям его личного пресс-атташе) как бездушные инструменты, которые он мог в любой день выбросить за ненадобностью: «Министр никому не доверял, даже тем, кто постоянно работал рядом с ним». Везде он подозревал интриги, способные расшатать его позиции. В годы войны его недоверие и подозрительность особенно усилились.

Став членом нового правительства, Геббельс начал с большим рвением относиться к исполнению своих светских обязанностей; вскоре он приобрел вид элегантно одетого светского человека, позабыв и свое полупролетарское происхождение, и скромную жизнь конца 1920-х годов, когда он ходил в одном и том же залоснившемся пиджаке и потертой фетровой шляпе, со старым портфелем в руках. Посещение официальных приемов и вечеров (бывшее, наверно, самой приятной частью обязанностей рейхсминистра) доставляло ему немало удовольствия, но отнюдь не уменьшало его рвения на работе; при этом он не любил встречать своих подчиненных на светских приемах, считая их неподобающим местом для выходцев из среднего класса, таких как Фриче и Бемер; он даже предостерегал подчиненных от увлечения светскими вечерами, называя их «пустыми сборищами разодетых людей, именующих себя с важным видом политиками и дипломатами, но не имеющих на самом деле ни ума, ни возможности реально влиять на события».