Владиимир Арсеньев - Звери = боги = люди Страница 22

Следует еще раз подчеркнуть, что архаическое сознание практически выводило некую «жизненную модель» как обязательную линию поведения, признающую целостность бытия ведущей ценностью, так как жизнь в меняющемся мире для людей архаического сознания была бы, видимо, попросту невозможной. Именно в бесконечном круговращении — исток постоянства и целостности мира. Так постепенно выводились константы, клише, законы бытия архаического общества. И в числе первых из этих констант: целостность, постоянство, повторяемость, равновесие. К этим же константам архаического сознания можно отнести и упомянутое стихийное представление о материальном единстве мира. Соответственно и доминантой архаического сознания в конечном итоге может считаться первичный, примитивный, интуитивный материализм. Сходные процессы прослеживаются в раннем буддизме. «Важной особенностью буддийского представления о мире является нерасторжимое слияние в нем черт реального, то есть подсказанного прямым наблюдением, правильно зафиксированного человеческим сознанием, с идеями, установками, существами и процессами, порожденными религиозной фантазией. Слияние это настолько полно, что условно можно говорить о тождестве естественного и сверхъестественного, если бы последнее не было всегда для буддиста главным и определяющим»[39]. Но именно это последнее делает буддизм через практику религией, в отличие от архаического сознания, где этот взгляд не столько повод для культа, сколько для непосредственного практического действия. Законы мышления, представления о причинности и т. п. практически везде и всегда одинаковы. Люди с развитием общества не становились ни глупее, ни умнее. У них только менялся интеллектуальный багаж, и то скорее не по объему, а по составу, по учету и обобщению опыта предшествовавших поколений.

Тысячекратная изо дня в день повторяемость процессов в мире, эмпирически установленные соответствия между происходящими процессами не могли не привести к принципиально верным обобщениям, пусть опытным, а скорее интуитивным, чем закономерно установленным. Но это была сила — сила знания. Религиозные, мифологические образы этого знания — вторичны. А примитивный, интуитивный материализм все же был предтечей настоящей науки. Поэтому я вновь вернусь к словам моего малийского собеседника Беди Кейта и соглашусь с ним, когда он утверждает, что существует иная, отличная от европейской наука. Да, она есть, но это — прандока, и в науке ее называют «магией». И наши взгляды на магию надо очистить от презрительных стереотипов и осознать, что вела она не только к религии, но и к науке.

Поэтому не слишком ли легкомысленно отмахиваться сейчас от обширнейшего статистического материала прошлого, обобщенного нередко в экзотических формах, реального документа, отражающего действительность? И астрология оперирует подобным, не слишком осмысленным наукой материалом. А круг ее проблем — это связь космоса и микрокосма, и исходный постулат — их изоморфность, иерархическая подчиненность, соответствие. Да и синергетика подбирается к тем же проблемам, но с другой стороны. Не страдаем ли мы от того, что утратили вместе с архаическим сознанием целостное видение мира в материальном его проявлении, что только теперь наука от фетишизации материи вновь, но уже по-новому готова взглянуть на материальное единство мира. При этом отвергается его промежуточный гарант — Бог, а вместе с ним и вся морально-этическая система, которая связывала Природу, Мир, Вселенную с людьми и отдельным человеком...

Итак, еще несколько слов о «ньяма». Возможно, это вариант одной из исторически первых попыток людей «выйти» на одну из основных и актуальных миропозна-ющих проблем — о происхождении движения. «Ньяма» во всех комбинациях структуры микрокосма оказалась в числе первых выявленных «моторных», динамичных сил. На охотничьем этапе мировоззренческой системы она конкретна и вещна. Но в дальнейшем имеет тенденцию к осмыслению себя как своего рода вселенского масштаба «нечистую силу».

Собственно, изучение архаического мировоззрения пока не дает материала для больших обобщений в связи с проблемой движения и энергии. Скорее всего, на этом этапе такой вопрос четко не мог быть поставлен или на него следовал обычный констатирующий ответ: да, это так, так было и так есть и т. п.

Привлечение же данных по космогонии бамбара из предыдущей главы позволяет предположить эволюцию охотничьих представлений в раннеземледельческие, постепенно мифологизирующиеся, но по-прежнему содержащие элементы рационального знания, пусть даже гипотетического или сакрального. Здесь уже в качестве источника зарождения выступает «пустота». Причем эта «пустота», говоря нашим языком, обладала некоторой возрастающей массой, которая по достижении какой-то критической точки взорвалась и породила две субстанции, между которыми возникло взаимодействие, появление вполне материальных объектов и т. д.

В мифе ставится и проблема импульса зарождения, который можно трактовать и как волевой, то есть исходящий от субстанции, наделенной сознанием, и как критическое состояние массы, и как энергетический скачок. Самое главное заключается в том, что последующие за импульсом зарождения этапы развития мира выступают

как результат двойственного или более многостороннего взаимодействия, что материализация, овеществление многих явлений возникает в результате вихреобразного или вообще вращательного движения.

Выход архаического миропознания на проблемы энергии, пусть даже в интуитивной, образной, безотчетной форме, фактически вел к разрушению этой системы изнутри, к размыканию вековечного круга — «так было и есть», построенного на констатации повторяемости. В перспективе возникала проблема причинности, а стало быть, и предпосылка исторического восхождения к иерархии явлений (причина — следствие), к логосу. Мир перестал восприниматься как устойчивое постоянное явление. Возникала тенденция сложения натурфилософской системы в более или менее образной, а на некоторых этапах и попросту в мифологизированной форме. Причем долгое время они сосуществовали в видимом согласии.

Источником и импульсом движения мира признавался Бог и его воля. Сам же мир выходил из состояния равновесия, приобретал вектор движения. Ну а Бог становился инструментом удержания мира в равновесии, в упорядоченности — необходимым условием всякой жизни и движения.

Так, видимо, кончился «золотой век» — век покоя и гармонии, тот самый — экстраполированный в будущее, уже на другой базе технологии и сознания, при владении и неограниченном распоряжении энергией во всех практически доступных ее формах...

Заключение

ЧТ0 ЖЕ ВО ВСЕМ ЭТОМ ЕСТЬ?

Пришла пора подвести итоги этого, порою нелегкого (как, впрочем, и сам предмет изложения) рассказа о чуждой и отдаленной в историческом времени культуре: мир охотников бамбара — свидетель древнейшего этапа формирования человеческой культуры, яркий сколок, след архаического сознания, миро-познающей деятельности людей в условиях зарождения науки и религии в противоречивом взаимодействии их категориального, логического и олицетворенного, образного отражения действительности.

Звери, боги и люди — основные персонажи этого процесса в дошедшем до нас послании прошлого, как бы разовый, одномоментный снимок, отпечаток длящегося тысячелетиями, еще не во всем понятного сценария человеческой истории. Звери и люди — древнейшие его персонажи. Боги — значительно более поздние. Они и продукт познающей деятельности, и инструмент познания. По сути, они и есть олицетворенная природа, отстраненная, отвлеченная, отчужденная, по мере развития социогенеза, от самого человека. Потеря связи с природой, разрыв пуповины человечества, органично соединявшей его с миром, и есть цивилизационный исторический процесс, в ходе которого люди научились все активнее вмешиваться в природные явления. Но платой за это становилось растущее осознанное ощущение зависимости людей от отчуждающейся природы. Разрывая связи с природой, люди создавали иллюзию тесной связи с ней, и иллюзия эта все более и более утверждалась в культуре и сознании. Сначала звери как равный и родственный социум в мире природы, потом — звероподобные и человекоподобные олицетворения, рожденные фантазией человека. Наконец, Бог — единое воплощение и олицетворение природы и людей, гарант мира, порядка, равновесия в природе, обществе, в системе их взаимодействия. Это созвучно стихийному материализму эпохи господства архаического сознания, это — интуитивное отражение материального единства мира. Это и есть Природа, это и есть Бог. И Бог на первых порах понятен, близок и подобен людям, он сам может быть из той же субстанции, что и люди, а первые люди — люди идеального прошлого — не только подобны, но и равны ему. Это еще одно проявление стихийно-материалистического архаического сознания — представление о подобии макро- и микрокосма — переходит в систему мифологизированного, религиозного сознания, становится одним из регуляторов поведения людей, опирающимся вновь на стереотипы и клише архаического сознания: подчинение младших — старшим, детей — отцам.